Я привлекаю внимание пограничников.
— Где ваши вещи? — спрашивает меня один из них.
— Вот, — я показываю на рюкзак.
— Это всё?
— Да.
Он кивает.
— Можно ваш паспорт?
— Да, конечно.
Я подаю паспорт. Он долго изучает его. У меня новый паспорт — изучать там практически нечего.
— Вы русская?
— Да.
— А почему летите в Лондон?
— Я там работаю.
Он опять кивает и смотрит в паспорт.
— А когда вы приехали в Израиль?
— Двадцать третьего декабря.
— Двадцать третьего? Больше недели назад, — он удивлен.
— Да.
— И у вас с собой только этот рюкзак?
— Ну да. Я остановилась у подруги, не было необходимости везти много вещей.
— У подруги? Она — гражданин Израиля?
— Нет, русская.
— А где она живет?
— В Тель-Авиве.
— Она учится, работает?
— Учится в Иерусалиме.
И тут я понимаю, что я сказала что-то не то. Он смотрит на меня, слегка прищурив глаза, и в его голосе я слышу победные нотки. Такое впечатление, словно он только что подловил меня:
— Как это? Учится в Иерусалиме, а живет в Тель-Авиве?
— Ну да, — говорю я, но уже не так уверенно.
— И как она туда добирается?
— На автобусе, — я совсем теряюсь, — это же всего пятьдесят минут…
Он кивает, а потом просит меня подождать отдельно от остальной очереди.
Через некоторое время ко мне подходит его коллега, и у нас случается точно такой же разговор. Потом другой — и снова дежавю. Четвертый. Все они спрашивают у меня одно и то же, и с каждым разом я все больше и больше чувствую, что я где-то оступилась, что-то сделала не так, допустила прокол. Мои показания не сходятся. Нельзя, нельзя жить в Тель-Авиве, а учиться в Иерусалиме… Нельзя ездить с одним рюкзаком на неделю… Нельзя быть русской и работать в Лондоне…
Когда становится понятно, что я не колюсь и повторяю одни и те же показания из раза в раз, они просят меня открыть рюкзак.
Рюкзак, мое единственное место багажа, забит под завязку — я же уместила туда все. Я понимаю, что если я сейчас открою этот ящик Пандоры, то обратно уже ничего не запихнуть. Но отказать пограничникам кажется мне еще менее возможным. Вздохнув, я расстегиваю молнию и достаю оттуда мои плотно сложенные тряпки, компьютер, косметичку, шлепанцы, тетрадку, книжку, кое-что по мелочи и нить с птицами…
Меня отпускают, когда до вылета остается полчаса. Кажется, я слегка разочаровала пограничников. Когда я кое-как вминаю в рюкзак все, что оттуда вытащила, они не смотрят больше в мою сторону. Даже как-то обидно, но… и слава богу.
Я возвращаюсь в Лондон. После Мертвого моря у меня есть вновь обретенная ясность. Что бы там ни было, как бы ни расплывалась и не видоизменялась реальность, какие бы странные выверты ни подбрасывала, надо быть честной и держаться себя. Помнить, что настоящая здесь — я.
Часть 2Зима. Антиутопия
После моего возвращения в Лондон рано утром рядом с домом разбивается вертолет.
Накануне я не сплю всю ночь. Мне мешает черная дыра, которая разверзлась где-то совсем рядом. Что-то сбилось в пространстве и времени. Забываюсь часа на полтора перед будильником. Ничего не слышу, ничего не знаю.
Утром, выйдя из дома на работу, с удивлением наблюдаю за людьми. Они стоят на набережной и смотрят в небо за моей спиной. Туда, где за нашим домом из стекла и бетона воздвигают еще одну башню. Она окружена строительными лесами, и к ней тянется подъемный кран, почти с нее высотой. Я оборачиваюсь, но ничего не вижу, кроме привычной башни и крана, которые молчаливо взирают на меня.
Оглядываюсь по сторонам. Работники городских служб и полиция почему-то оцепляют территорию вокруг дома бело-оранжевой лентой. «Да и ладно, — решаю я, — если это заслуживает внимания, все равно узнаю». Пожимаю плечами и пускаюсь в привычный путь: мимо здания МИ-6, мимо чаек, Международной морской организации, Ламбетского моста, резиденции епископа Кентерберийского, госпиталя Святого Томаса. Киваю Биг-Бену. Он отвечает мне колокольным боем — на часах ровно девять: я опаздываю.
Я узнаю обо всем уже в офисе.
Тем утром, пока я забываюсь недолгим сном, и башня, и кран растворены в тумане, и их как будто нет. Под управлением двух человек вертолет летит над городом. Возможно, двое в вертолете видят надвигающееся на них из тумана строение слишком поздно. Они пытаются вырулить, минуя башню, но не успевают, цепляют винтом за кран, а потом летят вниз между домами, сметают скульптурную композицию за автобусной станцией, и, разламываясь на части, крошатся, раскалываются о дорожное полотно, оставляя за собой след из пылающих обломков и брызжущего во все стороны горючего.
…Позже в новостях сообщают, что оператор башенного крана в тот день опоздал на работу. Он проспал. Или его задержала жена. Собираясь, он переживал, что придет не вовремя. После того, как узнал, что случилось, уже не переживал. В телевизионных интервью он напуган, не может сдержать улыбки облегчения.
Сил нет справляться с Рикой.
В прошлом месяце она тестировала системы, и все поехало. Я понять не могу, что не так. Как будто кто-то руками поменял данные в таблицах.
Она пожимает плечами. Нет, говорит, это наши системы ошибку выдают, надо разработчикам писать, чтобы исправляли. Пишу разработчикам, а они понять не могут, из-за чего косяк.
Придется заново проверять.
— Я знаю, — говорит она мне, — сейчас разберусь, а потом мы с тобой вместе сядем, и я тебе все покажу!
Я уже слышала такое — сказанное, как всегда, с компетентным видом и хорошо поставленным голосом. Нет у меня сил, одна надежда, что она все же поняла.
— Давай так, — говорю, — ты только спрашивай, если будут вопросы.
— Ага, я знаю, как делать!
Назавтра она работает из дома. «Мне, — говорит она, — из дома проверять проще — никто не отвлекает». Ну, давай, думаю. Главное — сделай все как надо, как договорились.
В течение дня пару раз спрашиваю: готово? Да-да, делаю. Пришли, говорю, мне хоть что-то на проверку. Да-да, только ты только не волнуйся, все в порядке, я завтра тебе покажу.
На следующий день официально назначает мне встречу, присылает в почту электронное приглашение из календаря: будем, мол, заверять, я тебе бумажку принесу — sign-off list, форма для утверждения. Ну, хорошо.
В три часа садимся.
— Ну что, где отчеты?
— Какие отчеты? — она смотрит на меня. — Все же работает! Смотри: здесь была ошибка, а теперь нет. И это тоже работает. И вон то!
Тычет пальцем куда-то в монитор.
Отчетов нет, понимаю я с отчаянием. Ничего не сделано. Ничего! То ли забила, то ли не поняла, но не сделала, и точка. А мне сейчас на другую встречу, и не до нее, и времени объяснять нет. Опять схитрила, а мне расхлебывать.
— Надо было проверять, понимаешь. Я же не просто так тебя об этом прошу, надо было делать, как я прошу, или уточнить, — говорю, но уже поздно.
Она злится.
— Нет, это ты не понимаешь, — спорит, — я уже в прошлом месяце так делала!
Иду к Терезе.
— Рика врет, — говорю я ей в лоб. — Ничего не понимает и скрывает свои косяки. Из-за этого у нас двойные проблемы. Мало того, что ошибки, так еще не поймешь, откуда ноги растут. Потом приходится возиться и переделывать!
— Она очень старается. Тебе надо поговорить с ней.
— И сказать, что она врет?
— Так не надо. Тебе надо поговорить с ней.
И так далее в таком духе. Вздыхаю: я ничего не добьюсь. Лишь бы не врала.
Но попытаться надо, потому что иначе — вообще тупик.
Снова переговорная. Бесконечное дежавю. Каждый день сплошные переговорные. Побольше, поменьше. Меняется состав участников. Одни лица, другие. За окном то темно, то светло, то пасмурно, то солнечно, облачно или ясно. Тень падает на стену и двигается торопливо — где-то там за окном шелест листьев, но его не слышно. Передо мной сидит Рика, и надо заканчивать с прелюдиями и разговорами о природе и погоде. Говори конструктивно.
— Рика, я тебе очень благодарна, ты проделываешь большую работу, — начинаю я и сама внутренне морщусь от стандартных пластиковых фраз. — На тебе сейчас очень много ответственности — и ежемесячные отчеты, и тестирование…
— Еще я для Дейва делаю сводную таблицу по налогам.
— И сводная таблица по налогам для Дейва. Да, задач много, и я понимаю, что это не всегда просто, — она молчит, а я чуть зависаю перед следующей фразой, — легко запутаться… У нас постоянно что-то меняется, а с ежемесячными отчетами я и сама не в полной мере разобралась еще…
Что мне нужно ей сказать? Как? Почему вдруг так сложно. Я же знаю, чего хочу.
— Понимаешь, — продолжаю, — мне кажется, что иногда тебе что-то непонятно, и ты начинаешь делать, не до конца разобравшись, и получается… не совсем правильно, а еще это занимает у тебя много сил и времени… Да и потом приходится переделывать. Мне бы хотелось, если такие ситуации возникают… чтобы ты мне говорила и мы бы вместе разбирались. Заранее. А то после того, как все уже сделано, это сложнее. Если ты что-то не понимаешь…
— Но Ксения, — говорит она и голос у нее совершенно сахарный, — ты зря беспокоишься! Я все понимаю, а если у меня возникают вопросы, то я тебя всегда спрашиваю.
— Но вот с отчетами вчера…
— А что с отчетами? Просто ты не совсем знаешь, как тестирование работает. Тебе кажется, я что-то упускаю, не умею. Но это не так, — она улыбается, — если хочешь, я могу тебе в следующий раз показать, как все устроено. Можем отдельную встречу созвать. Я объясню.
И она нежно перебрасывает стрелки на меня. И это уже не она, а я не понимаю.
— Подожди, мне не нужно разбираться во всех технических деталях. Достаточно того, чтобы я понимала, как проверить результат. Как он там внутри достигается — это скорее техническая задача, для разработчиков… — и вот я уже оправдываюсь перед ней. Что же за бред! Почему этот разговор вообще про