На часах — пять. Я готова отправить отчет, когда мне снова пишет Кейтлин. Начинается непонятный разговор: а вот что это тут, а там, ты дату не указала, и вон то у нас не готово. Раз, говорю, у вас не готово, давай я отправлю, потом вдогонку дошлешь, а только мне надо идти — я же предупредила. Нет, говорит она, если уж отправлять, то сразу без неточностей, давай я сама отправлю. Вообще я согласна: лучше выверить и тогда отправить, а не по частям, но сегодня мне все равно. Я иду на йогу, и мне пора.
Хотя нет.
Не пора.
Конечно, я могу пропустить эту йогу. Я ни разу еще там не была. Могу пойти в другой день, а сейчас остаться и доделать отчет. Ничего важного.
На самом деле очень важно.
Принципиально.
Критично.
Кто кого: я — контору или контора — меня. Она всегда побеждала. Заполняла собой мое пространство, подчиняла себе мою жизнь. Сначала контора, а потом и остальное — друзья, семья, увлечения, личные потребности и я сама. Интересно получалось, что определяющей, главенствующей ролью моей жизни становилась я как сотрудница конторы. Сначала я — работник, а потом я — все остальное. Вне этой роли я существовала словно по остаточному принципу. В лучшем случае — только в выходные или во время отпуска.
Но сейчас я собираюсь выстроить границы иначе. Ни я сама, ни моя жизнь не определяются через эту работу. Она не будет диктовать, как жить, и навязывать свои приоритеты, а моим коллегам придется считаться с моим временем и относиться к нему с уважением, а не распоряжаться им, как своим собственным, будто я рабыня. Контора имеет неоспоримое право на мое время с девяти до пяти, а все, что сверх, — только если будет проявлять уважение и идти мне навстречу. Если другим все равно, они расхлябаны, готовы сидеть до полуночи или в выходные, не могут организовать свое время, то это не моя проблема.
Во мне тонны ярости. Против Кейтлин, Терезы, Стива, правил, которые они пытаются навязать, притворной важности… Ну уж нет!
На секунду мелькает мысль: да с кем я сражаюсь, при чем тут они, здесь что-то другое. И смутная досада, что я упускаю главное. Все иначе. Но что? Знаю только, что должна отстоять себя, не участвовать в их играх, и поэтому я иду на эту гребаную йогу, как в атаку. Пересылаю Кейтлин готовый черновик и сваливаю.
Вот она набережная. Биг-Бен косится на меня и молчит — что он думает обо всем этом? Темза бушует, и снова начинается дождь, а ветер порывами бросает его мне в лицо. Я упрямо и зло иду насквозь, наперекор погоде, людям, времени. Когда понимаю, что все-таки вырвалась — на злости своей, на ярости, на возмущении, — успокаиваюсь. Поглядываю по сторонам. Люди спешат, направляя зонтики против ветра, а он дерет, выворачивает их. Подумаешь, ушла с работы вовремя (да и то в итоге на тридцать минут позже). Такая мелочь для кого-то, а ты чувствуешь, что только что отвоевала частичку себя. Только одну, крохотную, а надо отвоевывать больше, нельзя останавливаться, нельзя успокаиваться, нельзя сдаваться.
Но тут же меня захлестывает волна малодушия.
Укол совести: как же так? Надо, наверное, было досидеть до вечера, пропустить йогу, но доделать письмо. Это же была моя обязанность, а получается, что я подвела остальных, скинула мое дело на Кейтлин. Впрочем, доделывать там почти нечего — только файл прикрепить, за который сама Кейтлин и отвечает — она его делает. Но все же письмо должна была отправить я…
И я снова злюсь. Вечно контора всех ловит на гипертрофированное чувство ответственности. «Надо!» Самой ей плевать на то, что надо тебе. И всегда она плевала на йогу твою, плевала на то, что ты попросила обсудить все до пяти, плевала на твои выходные и прочие ТВОИ дела. И она не успокаивается: чем больше ты ей позволяешь, тем сильнее пренебрегает она твоими интересами в свою пользу. Вот хоть ты тресни. Косо на тебя посмотреть — это пожалуйста. Недовольство высказать — легко. Только уважения она не знает.
Я вспоминаю тренинг первого дня и Стива с его словами о том, что «наша ценность — баланс личных интересов и работы, мы создаем благоприятную рабочую среду». Да идите вы к черту! Создают они благоприятную среду. Разве только на словах. И не надо попрекать меня деньгами — я же работаю: хожу на ваши гребаные встречи, делаю то, что вам нужно. Но нужно больше, больше, отдай все время, всю себя, и душу тоже отдай.
Ненасытная тварь.
Только за все это вкалывание, за «надо» не получаешь даже нормального человеческого спасибо или уважения. Поэтому «да» — с девяти до пяти и в авральные дни, а во все остальные — «может быть», а вообще — идите-ка вы на…
— У нас все дни авральные, мы запустили проект! — говорит мне Марк.
Меня тошнит от этого. Сегодняшний день у нас авральный, потому что было четыре встречи по часу, на которых почти все время говорили Марк, Тереза и Ксавье. Из этих встреч — лишь одна клиентская, все остальные — внутренние. Распределены они в течение дня так, что между ними получасовые и часовые промежутки. В одно из часовых окон Тереза срочно требует создать описание процесса, которым мы сейчас занимались.
Тереза, черт, у нас дедлайн, можно мы описание процесса сделаем завтра-послезавтра, на следующей неделе? Нет, нужно сейчас. Хорошо. Естественно, потом она забывает о нем на месяц. Зато всю срочную работу приходится делать вечером, впопыхах. Да, у нас аврал. Полностью рукотворный и необязательный.
В нашем мини-мире такое происходит постоянно. Тебе что-то поручают, но точно не говорят, что именно и в какие сроки. Иногда то же задание поручают кому-нибудь еще. Бывает, задание заведомо невыполнимо, или невыполнимо в поставленные сроки, или настолько абсурдно, что непонятно, зачем его делать, но от тебя требуют бросить на него все внимание и силы. Или оно давно уже потеряло актуальность, но тебе забыли сказать, и ты узнаешь об этом только потому, что пришел уточнить относящийся к нему вопрос. Или нужно сделать что-то несрочное, ты откладываешь на потом, но стоит тебе его отложить, как с тебя начинают тут же с особым рвением требовать результатов. Отдельная ситуация, когда после выполнения задания меняют правила. Нужно было делать не вот это, а то. Нет, конечно, молодец, что сделала, очень хорошая работа, но все не так, не то и не нужно. Если же тебе все-таки удается попасть в точку и сделать все, что нужно, вовремя и быстро, то столкнешься с новым поворотом. Уже все сделала? Так быстро? Наверное, у тебя мало работы. Вот тебе еще. И еще. И еще. Чтобы больше не расслаблялась…
«Спасибо! Хорошо поработали! Мы сделали это!» Обычно в конце такого дня пишет кто-то из старшего менеджмента. Как сказал итальянец из нашей группы в лоб на общей встрече: «Спасибо — конечно, хорошо, но ваше спасибо мои счета не оплатит и с семьей вечером не посидит». Все англичане разом словно подавились и ничего не ответили. Я чуть не рассмеялась.
Раньше я пыталась найти формулу, когда будут и волки сыты, и овцы целы, но для этого нужно, чтобы кто-то шел тебе навстречу хоть в чем-то. А тут никто навстречу не идет. Конторе не надо. Ее и так все устраивает, а остальных устраивают видимость бурной деятельности, искусственно созданные авралы и никому не нужные дела, которые потом можно демонстративно «делать», просиживая допоздна в офисе. Не хочу в этом участвовать. В такую показуху хорошо играть, когда больше делать нечего, когда она — твоя главная игра. Тогда можно и допоздна засидеться: спешить некуда. Или ты так повышаешь собственную важность в глазах своей второй половины, семьи или друзей: я очень востребован на работе!
Я не готова. Все просто. Стоит только начать: поработать в выходные, и спустя короткое время они тоже станут твоими рабочими. Или поработать из дома, и тогда работа, как паразит, присосется к твоей домашней жизни. Я не хочу, чтобы такая работа приходила в мой дом.
И ясно одно: здесь и сейчас не получится так, чтобы и волки сыты, и овцы целы.
Да и черт с ним.
Итон ростом под два метра. У него громкий раскатистый голос. Он заходит к нам на этаж и сразу словно занимает все пространство, притягивая к себе взоры. Реальный ковбой. Не хватает только жвачки. Он моложе, чем я думала. Возможно, ему столько же, сколько и мне, или около того.
Целый день он ходит по этажам и общается с партнерами, и не только со Стивом. Как же! В наше «гнездо» приехал представитель клиента. Его надо принять на уровне. Марк носится, как распорядитель на свадьбе, напрягая то Палому, то Рику распечатывать какие-то файлы, статусы, прогресс-чарты и прочую дребедень.
На мое счастье, я слишком неважна, да и к тому же занята ежемесячными отчетами, поэтому меня никто не трогает. Творящаяся суматоха и странный свадебный переполох обходятся без моего участия.
Только ближе к вечеру на общей встрече отдела нам официально представляют Итона.
Он рассказывает, как в компании довольны нашей работой: хотя перед нами всеми стоит непростая задача, но мы успешно с ней справляемся, и поэтому он совершенно не беспокоится и абсолютно уверен, что запуск оставшихся ста стран пройдет без сучка и без задоринки.
На этих словах я невольно смотрю на Тома. Он чувствует и поднимает глаза. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. Я еле сдерживаю улыбку, и, кажется, он это видит. Лицо его остается невозмутимым. Мы почти не общаемся с того дня, как я загнала его в ловушку, и впервые за все время я чувствую, что мы на одной волне. Мне даже кажется, что, будь он по характеру как Палома, он бы сейчас закатил глаза, а то и рассмеялся бы всем в лицо. «Без сучка и без задоринки»! Ну-ну.
Потом я ловлю на себе недовольный взгляд Марка и опускаю глаза в распечатанные листы со статусами и списками задач.
Том снова уставился в экран ноутбука. C тех пор как я подловила его на ошибке в отчетах, он почти не смотрит в мою сторону. Наверное, нам нужно поговорить, но что я ему скажу? Я поступила правильно. Он мой подчиненный. Хитрил, не делал свою работу. Я его на этом ловко поймала. А про душу и прочие тонкие материи и вовсе не объяснишь. «Понимаешь, Том, я должна была сохранить свою душу, быть настоящей, но у меня не получилось, я повелась на картонные ценности и поставила их выше человеческих отношений и искренности. Понимаешь, наш мини-мир — фальшивка. Нужно было самой оставаться настоящей, а я…» Представляю, как он посмотрит на меня, стоит мне завести такой разговор. Так что вопрос закрыт.