Мне неожиданно кажется, что вокруг меня другие люди. Словно на работе они ходили в масках, вежливо улыбались и сыпали дежурными фразами, а сейчас расслабились, отбросили доспехи и прикрытия. Неожиданно Марк пускается в подробный рассказ о Джулии. Это начальница Итона, она же — бывшая начальница Марка. Они с Итоном обсуждают ее как-то уж очень вальяжно: у нее молодой любовник, и она всех строит, но с Итоном у нее нормальные отношения, а Марк просто знает к ней правильный подход. Стив сидит как ни в чем не бывало, не прерывая разговор. А я не знаю, как реагировать. Неловко слушать подноготную о других людях, выдаваемую так непринужденно. Но, кроме меня, похоже, никого ничто не смущает.
Мы пьем алкоголь, и я не понимаю того состояния, в котором оказываюсь. Я словно должна демонстрировать, что все в порядке вещей. Снова всплывает работа, Ксавье что-то говорит про файлы, а Итон смеется. «Аккуратнее с экселем», — подмигивает он Ксавье. И опять ни Ксавье, ни Стив, ни Марк, ни Тереза и глазом не ведут. Я снова в растерянности. Значит, Итон знает, что никаких мифических систем и сложных технологий у нас нет, а мы просто почти на коленке собираем информацию в файле в экселе? Хотя проект был продан им под видом супернавороченных технологий? Я ничего не понимаю.
— Когда вы уже автоматизируете процесс? — посмеивается Итон.
— Между прочим, я тут узнал… — Марк упоминает одного из наших конкурентов и рассказывает сплетню, что они смогли выиграть проект вроде нашего, а у них вообще ни опыта, ни команды, ничего — взяли с клиента аванс и теперь на эти деньги будут спешно собирать команду и разрабатывать технологические решения. Возможно, захотят переманить кого-то из наших.
На этих словах Марк смотрит на меня, на Кейтлин, на Терезу.
Кейтлин качает головой.
— Ну, уж навряд ли: чтобы в такое ввязываться, не имея даже минимальных технологических разработок — пожалуй, я пас.
— У них зарплаты ниже, — говорит Тереза.
— О, не волнуйся, ради такого дела они накинут всем да еще и предложат повышение, — усмехается Ксавье.
— А ты бы пошел? — хитро посматривает на него Марк.
— Зачем? У меня и здесь все хорошо, — спокойно говорит Ксавье.
И снова разговор ходит вокруг полусплетен. Я бы и десятой доли такого инсайда не узнала, если бы не оказалась здесь, в этой компании.
— Ничего себе, — говорю я слегка наивно Ксавье, когда в очередной раз подходит официант и все переключаются на заказ новой порции алкоголя, — я ничего не знала, ни про Джулию, ни про что…
— Потому что это особый клуб, — Ксавье смотрит слегка самодовольно, а я чувствую, словно меня пустили в тайное общество и ко мне относятся несколько иначе, чем раньше, снисходительнее, как к ни в чем не разбирающемуся, но уже своему человеку, — ты тоже часть его.
Особый клуб. Я оглядываюсь. Все чувствуют себя очень хорошо и комфортно в этом особом клубе.
Мы снова и снова заказываем какие-то разноцветные коктейли, виски, вино. Я больше не хочу и беру сок. Разговор течет в непринужденной манере. Стив поднимается, быстро прощается, улыбается своей партнерской улыбкой, выслушивает реплики, которые Кейтлин и Итон говорят ему на прощание. Сейчас он совсем не похож на уставшего детектива. Как я вообще могла думать, что он на него похож со своими запонками из белого золота и легкой вальяжностью? Он уходит.
Оставшиеся разделились на группки и что-то обсуждают. Линда рассказывает мне, как до прихода в компанию она год путешествовала по миру, объехала всю Азию, потом побывала в Новой Зеландии, зависла на три месяца в Австралии и даже думала там остаться. Периодически мы ловим обрывки разговора остальных. Итон что-то говорит, и все смеются.
Может, я не права. Слишком серьезно ко всему отношусь, слишком остро, надрывно реагирую, я как оголенный провод. Надо проще. Вот же мы сидим и легко общаемся. Хорошо же.
Потом Итон упоминает Тома: как он ответственно подходит к проверкам отчетов.
— А он не смог прийти сегодня? — спрашивает Итон.
— Мы только менеджеров позвали, — говорит Тереза, — или ты хотел, чтобы мы всю группу вытащили? Мы взяли лучших.
И она смотрит на Итона чуть кокетливо.
— Да вы, ребята, все лучшие, это правда.
— Кто-то же должен оставаться в офисе и заниматься проектом! У нас все под контролем, — говорит Марк.
— Я понял.
Шуточки такие. Изысканно-непринужденные. Обмен любезностями.
— Кто-то принимает решения, а кто-то их исполняет, — добавляет Ксавье, — все делятся по способностям.
— Ого, — Итон смеется, — сдается мне, что в Штатах тебя за такие речи обвинили бы в снобизме, но вам, французам, можно.
Он подмигивает Ксавье, но тот не теряется. Он всегда уверен в себе и чувствует себя непринужденно.
— В этом нет ничего обидного, — говорит он. — В любой момент каждый человек может выбрать другую судьбу и измениться. Это не полностью закрытый клуб. Если постараться, то сюда можно попасть. Надо только соблюдать правила игры. Просто у некоторых получается лучше, чем у других.
Итон посмеивается и качает головой. Марк начинает что-то отвечать, но в этот момент официант подходит, чтобы убирать со стола, Линда наклоняется ко мне с вопросом, и я не слышу, что говорит Марк.
Линда объявляет, что скоро уже пойдет. Ей пора, завтра равно вставать, и она очень устала сегодня.
И я вдруг понимаю, что тоже пойду. Все эти разговоры для своих очень затягивают, гипнотизируют, создавая ощущение причастности, избранности, но я не хочу больше оставаться здесь.
Они вежливо улыбаются. Итон говорит, что ждет от нас отчетов завтра с утра, потом добавляет: шутка.
Мы спускаемся по узкой лестнице, и мне снова кажется, что все смотрят нам вслед, изучают.
За зеленой потайной дверью свежо, и мы опять в обычном мире. Когда выходим, проходящая мимо пара с удивлением оглядывается на нас, словно мы вышли не из двери, а из глухой стены.
Решаем пройтись до Пиккадилли. Линда рассказывает, что ей недолго осталось на проекте. Наш отдел больше не может брать себе сторонних специалистов для управления, так что с начала лета нам придется справляться своими силами. Я расстроена. Линда один из немногих нормальных людей, к кому можно прийти за помощью. Вспоминаю рассказ Тома о том, как она их поддерживала, и то, что она не особо любит Терезу. Не решаюсь спросить ее напрямую обо всем — о Терезе, о проекте, о том, что она думает про сегодняшнюю встречу и наши разговоры, поэтому я только осторожно говорю:
— Как тебе вообще здесь? Это был полезный опыт?
— Я очень многому здесь научилась. Наверное, как ни на одном другом проекте. И речь не только о рабочих моментах, — она делает паузу, словно взвешивая что-то в уме, — вообще, меня предупреждали, что это будет непростой проект, но я даже не представляла насколько.
— Кто предупреждал?
— Знакомые, которые работали уже с вами. Из моего отдела.
— Ты все равно пошла?
— Мне было нужно.
И больше мы ни о чем таком не говорим. Думаю, что завидую Линде: пара месяцев, и она будет свободна, а мой контракт бессрочный, и я не знаю, как все повернется и когда закончится.
А может, бросить все и уволиться?
Но в следующее мгновение я отмахиваюсь от этой мысли. Столько усилий, чтобы приехать сюда и вот так взять и уйти лишь потому, что проект сложный? Неоправданная слабость. Что я, в самом деле? Обычный рабочий процесс. Просто я долго привыкаю. Это нервы. Чего удивляться: переезд, хлопоты, другая страна, непростой коллектив. Да и не могу я в этот ответственный момент всех подвести.
Домой не хочется, поэтому я выхожу из автобуса на полпути до дома, где-то между Парламентом и Ламбетским мостом, и сажусь на скамейку, обращенную в сторону Темзы. Взгляд упирается в граффити на парапете: «Love is the answer». «Любовь — это ответ».
В темноте Темза с удвоенной силой, бодро несется по своим делам. Я вдруг понимаю, что последние месяцы у меня не было никого ближе нее.
Она не отличается болтливостью. Даже кажется излишне сурова, как тот, кто за свою долгую жизнь натерпелся всякого, но не утратил способности к состраданию и любви, хотя и скрывает это за внешней мрачностью.
А она всегда мчится мимо, показушно-угрюмая, коричнево-охристая, мутная.
Замечать, что Темза влияет на меня, я стала после того, как Тереза подставила меня с письмом Итону. Похоже, мое настроение менялось в зависимости от того, как менялось течение и наполненность Темзы.
Она мне нравится с первых дней. Я вообще люблю реки. Я смотрю на нее и сравниваю то с Москвой-рекой, то с Невой, то почему-то с мадридской Мансанарес: явно шире Мансанарес, но точно уже Невы в ее широкой точке у стрелки Васильевского острова. Шире Москвы-реки? Пожалуй, примерно такая же. Но это единственное сходство. Москва-река течет в меру спокойно и размеренно, не скачет внутри каменных берегов.
Темза другая. Она словно играет в игру, что она — океан с приливами и отливами. Сначала я ничего не замечаю: ну река, только почему-то совершенно желтая, словно песочная.
Потом я въезжаю в мою стекляшку. Дорога на работу пролегает по набережным. Каждое утро я иду в сторону Биг-Бена. На парапетах, отгораживавших дорогу от реки, рассаживаются рядочками чайки и смотрят мне вслед глазами-точечками, поворачивая черные головы. В солнечные дни Биг-Бен золотеет на фоне бледно-голубого неба. На полпути я ловлю уютный аромат кофе, растекающийся по воздуху из крохотной кафешки. А Темза сопровождает меня.
В конце дня я, опустошенная, возвращаюсь домой. По вечерам я не вижу ничего вокруг. Кажется, над головой шумят ветвями деревья. Кажется, навстречу, как призраки, идут люди. Кажется, с неба льет дождь. Кажется, где-то едут машины. Кажется, в двух шагах мимо течет река.
Она всегда рядом. Постепенно я начинаю замечать ее игру.
Бывало, иду, а Темза расширяется до самых каменных ограждений, поднимается выше и выше, становится полноводной. И тогда, если заглянуть за парапет, то увидишь ее в метре от себя. Вот она спешит близко-близко. Кажется, еще чуть-чуть — и она поднимется так высоко, что до нее можно будет дотянуться рукой.