Программа «По улучшению работы сотрудников» предназначена для самых плохих сотрудников. Последний шанс перед увольнением, впрочем, если делается официально. Для меня она неформальна. «Никто об этом не будет знать». Я в шоке и даже не понимаю, что они не имеют права и я могла бы сама направить жалобу в кадры за применение ко мне такой программы без достаточных оснований, без основательного разбора и выслушивания мнения вовлеченных сторон. Оснований нет. Просто Марк и Тереза решили и сделали. Им так захотелось — поставить меня на место. Я не знаю, что мне делать. Мне кажется, что в такой ситуации делать ничего не остается. Разве только признать полное поражение в моей неумелой попытке быть собой в этой системе.
Уволиться и завершить этот неудачный эксперимент.
Мы со Стивом сидим напротив друг друга в переговорной. Я сама ему написала и сказала, что мне нужна встреча. И переговорную забронировала сама. На партнерском этаже, чтобы нас никто не видел. На стене напротив двери висит картина с каким-то абстрактным изображением: желтое, красное и розовое растекается на белом фоне. Контора очень гордится оригиналами картин известных художников. Не удивлюсь, если это вдруг окажется Малевичем или Жоаном Миро, хотя нет, было бы слишком круто.
Стив смотрит на меня ровно, выжидая, а я вдруг теряюсь и снова думаю о том, что, возможно, я неправильно поняла. И он вовсе не похож на уставшего детектива, а то, что я принимала за исчерпанность и утомленность, на самом деле нечто противоположное — отстраненность и непогруженность в происходящее. А может, нежелание погружаться.
Я отгоняю эти ощущения. Он сам мне говорил, чтобы я обращалась, если мне нужна будет помощь. Вот как раз тот случай. Если кто-то и может мне сейчас помочь, то только он.
Я рассказываю ему чуть сбивчиво, волнуясь. Я подготовилась заранее, продумала, что скажу, что так нельзя, что я не понимаю, на каком основании мне поставили такие оценки. Я почти одна тянула весть операционный процесс. Только Рика у меня была и Том помогал. При этом меня постоянно перекидывали на чужие задачи, но я не отказывалась… И хотя я старюсь придерживаться намеченных тезисов, но эмоции так и норовят выплеснуться. В памяти всплывают постоянные запросы Терезы о шаблонах писем, больше похожие на издевательства, то, как она подставила меня в начале перед Итоном — мелочь вроде бы, но ядовитая, и миллион других мелочей, которые я уже было забыла, но вот они снова напоминают о себе. И чем больше я говорю, тем больше вспоминаю новых и новых подробностей: с Терезой невозможно работать, Марк за полгода пообщался со мной только один раз — поставил галочку и был таков. В носу начинает щипать, и на глаза наворачиваются слезы. Я чувствую, что я сейчас расплачусь, как Рика. Этого еще не хватало! Если держать глаза широко открытыми, то слезы останутся в глазах, не потекут и, надеюсь я, как-то успеют высохнуть. Надо только успеть их промокнуть, пока они еще там. Но нечем. Сумка осталась на другом этаже, а в переговорной только карандаши и блокноты да пустые стаканы и бутылки воды на маленьком столике у стены.
Мне не удается их удержать. Как вода, прорвавшая плотину, соленый ручей, не удержавшись на ресницах, выливается за пределы глаза, течет по ложбинке вдоль носа. Ну, черт… Я вытираю его пальцами — теперь уже можно не париться, и следом течет еще один ручеек.
Не знаю, что там думает Стив — кажется, ему очень неловко от происходящего, но в лице он не меняется.
Я пытаюсь продолжить говорить, но понимаю, что вместо нормальной речи все теперь идет через всхлипывания, как будто вместе с проломанной плотиной век в горле тоже что-то надламывается, и голос теряет свою силу и устойчивость.
— Я понимаю, что с Терезой может быть иногда сложно. Я несколько раз уже слышал подобные отзывы от других людей, — произносит он, словно осторожно подбирая каждое слово, и замолкает.
Я чувствую надежду. Конечно, тебе говорили! Я сама знаю, что Рика на нее жаловалась, а Пранав и вовсе отказался из-за нее работать на проекте, так же как и менеджер, которая предпочла перебраться на работу в Рединг, чем работать с Терезой. И еще были какие-то люди с прошлых проектов. Теперь вот и я к тебе пришла. Конечно же, с этим надо что-то делать, ты же видишь. Надо как-то ее контролировать!
И я тоже молчу и жду, что он скажет.
— А ты знаешь, что о тебе тоже говорили, что с тобой сложно работать? — говорит он вдруг и добавляет быстро: — Я не имею в виду Терезу.
От неожиданности я теряюсь. Кто? Почему? Я-то и работала, по большому счету, только с Рикой и Томом, а потом еще с Диной. Я вспоминаю хмурое лицо Тома. Неужели он?
— У меня была одна ситуация с Томом… — начинаю я и рассказываю ту ситуацию, когда я его подловила.
Стив слушает с таким видом, словно слышит в первый раз.
— Но у нас не было никакого конфликта, — добавляю я.
Он смотрит в сторону. Локти на столе. Он сцепил руки в замок и играет пальцами.
— Не Том, другие твои коллеги, — говорит он.
Я вдруг понимаю. Передо мной — блестящие глаза в обрамлении темных ресниц. Вот она — улыбчивая, милая, внимательно тебя слушающая, понимающая и готовая помочь. С камнем за пазухой.
— Рика? — спрашиваю я.
— Я не могу с тобой это обсуждать. Это конфиденциальная информация.
Значит, Рика.
Он молчит и словно ждет, что еще скажу я, но я уже все высказала.
Тогда он нарушает паузу:
— Хорошо, я тебя выслушал, но от меня ты чего хочешь?
Внутри вдруг все замирает. Чего я от него хочу?
— Я хочу, чтобы хоть кто-то, кто имеет влияние на ситуацию, знал мою сторону. Кроме тебя, нет никого, кому я могу об этом сказать и кто мог бы что-то сделать. Я хочу, чтобы меня слышали.
И это все. Больше мне нечего сказать.
— Хорошо. Я тебя понял, — говорит он, и мне ясно, что разговор окончен.
— Спасибо, что уделил мне время, — отвечаю. Он кивает.
Ничего не происходит. Во всяком случае, в пределах моей видимости. Жизнь продолжается. Терезы нет. Марк присылает мне план еженедельных встреч по моему «исправлению».
И я сдаюсь.
Сообщаю Дине ее оценку. Нормальную, но, как я считаю, ниже, чем она заслуживает. Я ее ментор — и не отстояла ее. Она просто машет рукой. Ей все равно.
— Не бери в голову, это ничего не значит. Я вообще не знаю, останусь ли я здесь. Я так хотела в Лондон. Это была моя мечта! Но сейчас я совсем не рада. Я не могу здесь делать то, что люблю, и я так часто вспоминаю моих друзей, в Румынии совсем все по-другому, и люди относятся друг к другу совсем не так.
Общие переживания сближают нас. Между нами складывается подобие офисной дружбы. Мы ходим вместе на обед, иногда запираемся в переговорной якобы обсудить дела, но говорим о жизни, а вечером расходимся своими дорогами.
С Рикой наоборот. Не знаю, как с ней теперь общаться. После объявления оценок она приходит в офис изменившейся. Словно эта оценка была волшебным поцелуем принца, и она из лягушки тут же превратилась в принцессу. Впервые я вижу ее с распущенными волосами: густейшая копна шикарных черных кудрей, которые в выпущенном на волю состоянии драматически перекраивают ее застенчивый облик, являя миру роковую красотку. На ней пиджачок в неровную клетку в стиле «Шанель», новая сумочка «Луи Вюиттон» в руках — не поймешь, настоящая или фейк, — и она светится уверенностью. Вдруг она стала кем-то другим, заняла новую значимую нишу в отделе. Теперь ее мнение имеет особый вес. Она смотрит чуть сверху. За ней — Дейв и поддержка от Марка.
Я больше ничего не говорю. Я не знаю, что теперь говорить. После круглого стола мое мнение сделалось неважным.
Этот вечер один из самых тоскливых. Я иду вдоль Темзы, а заходящее солнце раскрашивает пейзаж в цвета картин Уильяма Тёрнера — бледно-голубой, розовый и оттенки желтого. День стал длиннее. Воздух дрожит прозрачностью, и Темза вновь наполнилась до самых краев и спешит мимо меня. В воздухе маячит весна. Я вдыхаю свежесть, и на меня снисходит ощущение вечности этого места, которое смотрит на меня как на мошку, лишь ненадолго появившуюся здесь — она скоро исчезнет!
В такие вечера мучительно осознаешь незаметность собственной жизни и своей никчемности на фоне огромного и бесконечного мира, и хорошо бы пойти в паб с друзьями, пить пиво, шумно разговаривать, смеяться, а за полночь, не помня себя, добраться домой и проснуться уже в субботу. Потому что в субботу уже все иначе.
Кажется, я застряла здесь навсегда, и все, что сейчас со мной происходит, будет длиться вечно и никогда не кончится. Я не вижу выхода. Мысль попробовать поискать другую работу даже не посещает меня. По договору после заявления об увольнении я должна еще три месяца отработать. Кто меня будет ждать три месяца? Все кажется таким безнадежным. Нет сил.
Я стою, облокотившись на парапет набережной, и смотрю на Темзу, на ее поблескивающее тело.
Вечернее солнце выжигает из головы мысли. Что мне делать? Я здесь уже полгода. Надо уезжать. Не надо искать новую квартиру. Не надо ничего долгосрочного. Не надо ничего. Это поражение. У меня ничего не вышло. Я провалила здесь все что могла…
И уже неважно, что за люди ходят вокруг, как они сидят за столиками кафе, выгуливают собачек, совершают пробежки или просто стоят и разговаривают. Как бывает иногда в важные, ключевые моменты жизни, мир вокруг превращается в декорации. Вот и все. Это выбор. Я его делаю, и эпопея с конторой и Лондоном заканчивается. Я уже ощущаю, как с меня сваливается камень, как теряют свое значение проект, ежемесячные отчеты, мои коллеги, Тереза, Марк, Рика — всё. Я вижу ту границу, за которую они уже отдалились, как призраки, случайно вошедшие в мою жизнь и растаявшие при свете дня. Их больше нет. Я уже все решила. Сниму комнату на три месяца. Накануне видела такую — крохотную, угловую, в квартире без гостиной, и до работы близко. Дешево и сердито.
Сэкономлю денег, рассчитаюсь с конторой…