Она рассказывает, что они на пару с сестрой купили новый дом и обустраивают его, выбирают обои, занавески, комод и декоративные украшения для комнаты, как она сдала экзамен на бухгалтера и делала презентацию нашей компании в своем университете. Она очень гордится этим, потому что когда-то сама там была обычной студенткой, а сейчас приехала рассказать о своих успехах.
Рика много чего знает. Например, что Ксавье из богатой семьи, где живет Дейв, про его семью и дочку, когда развелась Тереза и с кем она общается вне офиса, где раньше работал Марк и какие у него отношения с Джулией. Именно от нее я узнаю, что Том встречается с одной девчонкой из соседнего отдела, но это секрет, и типа никто не знает. Никто не знает, а Рика знает.
— Том встречается с той девчонкой? — Мне кажется, Рика выдумывает, с нее станется. — Не может быть. Они, кажется, даже не знакомы.
— Я тебя умоляю! — Рика улыбается самой нежной из своих улыбок и чуть закатывает глаза. — Прекрасно знакомы. Палома их видела в выходные в Ричмонд-парке.
Я удивлена. Даже как будто задета. После того как я нашла в сумке резиновую крысу, мы снова начали общаться, и мне даже показалось, что… Он так смотрел на меня, что… После разговора с Рикой становится понятно, что мне показалось.
Через неделю Рика едет в отпуск к своей подружке в Канаду. Накануне ее отъезда мы сталкиваемся за завтраком в кафе на последнем этаже.
— Мы учились в школе вместе, ходили на концерты, когда нам было по пятнадцать, я ее не видела столько лет! Представляешь, она уже замужем, у нее ребенок, она не работает, но они очень хорошо живут. Работает там только муж, но они с ним оба из обеспеченных семей. У них дом на берегу океана, своя яхта, и я у нее остановлюсь.
Ее глаза горят. Я понимаю, что жизнь ее сейчас на подъеме: удача на работе, и такой классный отпуск наметился, да и в личной жизни, может, наконец все сложится. О последнем она не говорит, но видно, что очень хотела бы. Она меня на два года старше, и я ее прекрасно понимаю. У всех девушек здесь на проекте с личной жизнью как-то не очень… Устройство нашей личной жизни оставляет желать лучшего, думаю я, глядя на Терезу, Дину, Рику, на себя. У Кейтлин единственной есть ребенок, и вроде бы она с кем-то встречается, но все неоднозначно.
Потом Рика уезжает. Тереза в отпуске.
Пока никого нет, мы с Диной наконец разбираемся с тестированием, пишем протокол. Все четко. Никаких больше нервов и сбоев. О косяках мы знаем заранее и готовы к ним. Дина настроила проверочный файл, и теперь все считается автоматически. Сумасшедший процесс, занимавший по несколько дней и несущий в себе совершенный хаос, вдруг умещается в пару-тройку часов. Я не могу поверить, что такое возможно. Мы впервые тестируем системы и делаем отчеты за этот месяц без суеты, четко по графику.
Вечером после отправки последних отчетов за этот месяц я долго стою босиком на холме в Баттерси-парке. Трава холодная, а земля — нет. Земля теплая. Очень хочется в домик в лесу, свой собственный, чтобы там уютно было, тепло и чтобы знать, что там ты — дома.
Чуть отпускает.
Но мои силы практически на исходе.
Терезы нет. Недельные встречи с Марком перестают задевать мое самолюбие и даже помогают нам увидеть друг друга в новом свете. Словно еле заметная теплота появляется между нами. Ежемесячный процесс налажен. Но все это уже не имеет значения. За первые полгода нечто незримое и бесплотное высосало из меня почти все. Я сопротивлялась, а оно все равно тянуло из меня, и чем больше я сопротивлялась, тем больше оно тянуло. Больше нет психоза, но он не прошел бесследно. Вымыв жизненные силы из организма, он оставил меня совершенно опустошенной.
Я очень устала. Еле держусь. Иногда мне кажется, что я не выживу, что я просто не справляюсь с этим перерасходом сил. Успокаивает только то, что я не слышала, чтобы кто-то умирал от усталости, разве только образно.
В обед я ухожу в небольшой парк рядом с Ламбетским дворцом. Он давно приглянулся мне. Огороженный со всех сторон массивной кирпичной стеной и жилыми постройками, он словно отделяет меня от города. С одной его стороны — столики, спортивные и детские площадки. Посередине — небольшое поле для футбола и других игр. Около самого дворца — лужайка, на которой разрослись и раскинули во все стороны зеленые лапы несколько деревьев.
Я прихожу именно туда, на эту лужайку. Быстро съедаю обед, состоящий из бутерброда с семгой и апельсинового сока, а потом как есть, во всей этой моей офисной одежде — брюках или юбке, блузке или пиджаке — ложусь плашмя на траву, уткнувшись лицом в землю, и лежу.
Я лежу так десять минут, двадцать, тридцать. Слышу негромкие голоса вокруг и чувствую, как по дорожкам прогуливаются люди. Может, они и поглядывают на меня, распятую на газоне, и, наверное, думают, что это немного странно, но мне все равно.
Биг-Бен, невидимый, но находящийся совсем недалеко, предупредительно позванивает каждые пятнадцать минут. Я лежу и единственное, о чем думаю, — как хорошо забыться здесь на траве, под деревьями.
В два часа колокол начинает протяжно названивать, и я знаю, что пора. Тогда я поднимаюсь, стряхиваю с себя травинки, снимаю с подола юбки случайно забравшуюся на него гусеницу и иду. Иногда я не могу заставить себя встать, и тогда выслушиваю еще два сеанса коротких позваниваний из башни.
Я каждый день думаю: может, когда прозвонит колокол, встать и уйти в другом направлении и больше никогда не возвращаться?
У Джессики — паралич лица. Она ассистент, как и Палома, но работает напрямую только с Дейвом.
Это случается внезапно, вдруг. На одной из встреч, на которую меня не зовут.
Мне рассказывает Дина. Все обсуждают, как надо улучшить отчет по социальным выплатам. Кейтлин рассказывает, что сейчас не вся информация отражается верно и необходимо наладить обмен данными с другими отделами, а потом она осекается и смот-рит на Джессику, которая сидит молча.
— У тебя что-то с лицом, — говорит она ей странным голосом.
Та в ответ смотрит удивленно. И уже все повернулись к Джессике, и Том — он с ней дружит — кивает ей и говорит:
— Да, у тебя что-то с лицом… оно не движется.
— Мне кажется, тебе нужно выйти, — говорит Кейтлин.
Джессика дотрагивается до лица.
— Я ничего не чувствую, — говорит она, но правая часть лица у нее остается неподвижной, а рот словно перекашивает.
— Тебе надо к врачу. Иди, я тебя отпускаю, — говорит Кейтлин.
Джессика встает, начинает собирать бумаги, берет в руки ноутбук, и в этот момент — словно ноутбук оказался слишком тяжелым — она оседает на стул, выпуская бумаги, неловко роняя компьютер обратно на стол, а потом начинает заваливаться на сторону, теряя сознание.
Ее увозит скорая.
Никто не произносит страшное слово «инсульт». Никто вообще не говорит о том, что произошло. Если бы не Дина, я бы ни о чем не узнала. На общей встрече отдела Стив мельком упоминает, что Джессика заболела и в ближайшие несколько недель ее с нами не будет, часть ее работы возьмет на себя Том, а другую часть перепоручат кому-то еще — о чем сообщат дополнительно. Том сидит хмуро. Мне вдруг кажется, что он очень зол, хотя лицо его, как и всегда, неопределенно неподвижно.
Я думаю о Джессике. Наверное, самый закрытый человек во всем отделе. Ее не видно и не слышно. Она приходит на работу рано, садится в самом дальнем углу за перегородкой и начинает обрабатывать файлы. Работа ее исключительно техническая. Цифры, цифры и ничего, кроме цифр. Она ни с кем не общается, никогда ничего не говорит на встречах. В контакте только с Дейвом — делает для него огромные таблицы по налогам — и Томом, потому что их задачи очень похожи. И сами они похожи в их замкнутости и нежелании ни с кем взаимодействовать, кроме своих отчетов. И если Том еще кое-как общается, то Джессика может просидеть весь день, ни сказав никому ни слова. Полная противоположность Марку, Терезе, Ксавье.
Джессика — мой друг. Мой странный друг, с которым мы не общаемся. Она перуанка, но уже много лет живет в Европе и последние лет десять — в Англии. Мы разговаривали с ней, может, раза три за все время ее работы в отделе, и оба раза не о работе. Как-то я пришла обедать позже, чем обычно, и на одиннадцатом этаже почти никого не было. Только вдали я приметила Джессику.
— Можно к тебе? — спросила я. Она кивнула.
И как-то так получилось, что мы разговорились. Я давно не говорила на испанском, еще с института, а тут вдруг представилась такая возможность. Я сама не поверила, что все еще так хорошо могла складывать слова, и она удивлялась этому не меньше моего. Мы поговорили о ее детстве, прошедшем в Лиме, о поездках в Амазонскую сельву и проживании в поселениях местных племен, о лекарственных растениях и китайском массаже.
В другой раз она принесла мне книгу на испанском, которую обещала. И потом как-то мы снова сидели в кафе. Я вернула ей книгу и поделилась впечатлениями от нее.
Я знала, что Джессика очень устает, что офис изматывает ее, что единственное ее спасение — работа с Дейвом: он — буфер между ней и всей группой, и ей самой не надо общаться ни с Терезой, ни с Ксавье. Словно внутри нашего отдела у нее свой маленький мирок, вроде как у тех амазонских племен, о которых она рассказывала, — затерявшихся в нашем большом мире и сумевшим сохранить себя и свой уклад.
И вдруг такое.
И мне становится страшно, но уже не за Джессику, а за себя. Да, от усталости никто не умирал, но помимо смерти есть еще масса всего, что может с тобой приключиться в этой жизни. Совершенно внезапно.
Чтобы справиться с этим осознанием, я беру отпуск на четверг и пятницу. Прихожу к Марку, который в один из редких моментов находится в офисе, и так и говорю ему: что очень устала и мне нужно два дня перерыва.
Я не упоминаю Джессику, не сгущаю краски, но он ничего не спрашивает, просто кивает и говорит: «Хорошо. Только проверь, что у тебя нет срочных задач на эти дни».