Я планирую четыре дня просто сидеть дома, валяться под деревом в парке или гулять. В среду вечером стою дома у открытого окна, глядя вдаль на «Эйфелеву башню». Почему-то много пауков. Они наплели паутин вокруг окон. Особо не мешают, сидят по углам, но все равно — когда я переехала, их не было. Странно осознавать, что вокруг продолжается жизнь, когда в нашем застекленном офисе это совсем неощутимо. Там как будто все время один и то же час и один и тот же день.
Вечер очень теплый, и в ближайшие дни ожидается невиданная для Лондона жара. Повсюду летают крупные жуки — что-то среднее между майским и колорадским. Они передвигаются тяжеловесно и важно. Утром на следующий день один залетает в комнату и тут же умирает. Я ухожу в магазин — нет жука. Возвращаюсь минут через сорок, а он уже умер. Лежит на светлом полу лапками кверху и не шевелится. Меня это шокирует и возмущает: как это так — не успел прилететь и тут же умер! С какой вообще стати?! Решаю избавиться от него, выбросив его тушку за окно. Накрываю его стаканом и подсовываю бумажку, а он вдруг решает ожить, шевелит лапками. Когда я его отпускаю на волю, то сначала он безвольно падает, а потом подхватывается и летит. Бодро так! Я радуюсь этой мелочи: и тому, что жук реанимировался, и что он сделал это за пределами моего дома.
Мои короткий отпуск я провожу за уборкой дома, вычищая все, что возможно — только пауков не трогаю. Не могу решить, убрать их или оставить в покое. А после почти три дня провожу сидя под огромным платаном в парке.
Я успеваю дочитать книгу известного психолога о том, как можно жить в потоке. То ли благодаря ей, то ли тому, что я вдали от офиса, ощущаю себя на подъеме. Мое ощущение как будто передается во внешний мир, и ко мне под платан даже подсаживается темнокожий парень, с которым мы тут же начинаем говорить обо всем. Он диджей и рассказывает, что сейчас диджейство уже не то — все на компьютерах, а вот раньше да, все крутили пластинки, все было по-настоящему, old school.
Остальное время я просто сижу или лежу под деревом, стараясь опустошить мысли, чувства и расслабиться. Я кажусь себе молодым Буддой, который сидел, сидел под деревом и просветлился. Я же никак не просветлюсь. Моя жизнь и то, что я должна сделать с ней, остается загадкой. Зато до меня доходят две вещи. Бог знает, что произойдет дальше, но сейчас мне нужно постараться собраться во всех смыслах и начать копить подушку безопасности. Что, если меня уволят? Что я буду делать? Как верну компании долг за переезд? С грустью осознаю, что моя прекрасная квартира, куда я с радостью сбежала из Сент-Джордж-Уорф, для меня слишком дорогая. Для квартиры, в которой одна спальня и огромная гостиная, стоит она вполне нормально — тысяча двести пятьдесят фунтов в месяц, ну еще и коммунальные расходы — всего тысячи на полторы фунтов набегает. Это приемлемо. Могу себе позволить. Только не в случае, если я захочу сбежать. Для побега нужны сбережения. И первое, что понимаю за эти дни отдыха, — нужно искать квартиру попроще и начать откладывать деньги.
Второе — когда вернется Тереза, мне надо просто глубоко дышать и молчать. Дышать поглубже, молчать побольше.
С новыми осознанием я оглядываюсь по сторонам. Теплый летний вечер в Баттерси-парке. Вдоль дорожек горят фонари. В парке — сплошные стрижи. В сумеречном небе они проносятся стремительно и хаотично, почти как летучие мыши.
Так хорошо сидеть в Баттерси на холме. Умиротворение парка и летнего вечера обнимает, словно кутая в уютную вязаную кофту.
Я выдыхаю.
Но рано. Ничего еще не закончилось. Покоя нет. Лишь призрак покоя. Нужно продолжать искать выход.
Когда жизнь твоя как ловушка и ты бьешься в ней и не можешь выбраться, то хватаешься за любую возможность. Я знаю, что уже давно не справляюсь. А точнее, справляюсь ровно настолько, чтобы поддерживать себя на плаву и не пойти ко дну. Я — поплавок. Это все, что я сейчас могу. У меня почти нет сил, и периодически волны захлестывают меня с головой, подолгу болтают в воде так, что я начинаю сомневаться, хватит ли мне воздуха в легких, но нужно продолжать искать выход.
На работе в понедельник узнаю от Тома, что у Джессики дела получше. Это не инсульт, а какой-то странный вирус, но все равно ей теперь лечиться, и в ближайшие несколько недель на работе ее не будет.
К концу месяца у меня окончательно налаживаются отношения с Марком. Мы общаемся если не дружественно, но спокойно, по-деловому. Я жалею, что не он, а Тереза руководит отделом, пока он скрывается в клиентских офисах. Думаю, что с Марком у нас получилось бы лучше, если бы он захотел переключить внимание и хоть чуть-чуть подумать о нас, но он всецело поглощен то ли Джулией, то ли собой.
Из отпуска возвращается Рика. Мы идем вместе обедать. Она выглядит успокоившейся, но словно чуть опустошенной.
Отпуск ее прошел прекрасно, на берегу океана, они катались на яхте и наслаждались успешной и праздной жизнью со своей школьной подругой, но…
— Ты знаешь, все оказалось не совсем так, как я себе представляла, — говорит она тихо.
— Люди меняются — понятное дело.
— Не в этом дело. Она изменилась, конечно, но я думала, что подруга так классно живет и все у нее здорово, а оказалось, что она много пьет, и муж ей изменяет, и об этом все знают, но не говорят. Мне она сама рассказала. Я ее спросила, что же она не разведется, а она говорит, что Рика, ты не понимаешь, это жизнь, у нас прекрасная семья, иногда на что-то надо закрыть глаза… И пьет. И муж ее пьет. И иногда они так начинали кричать друг на друга, прямо при гостях, а муж еще иногда смотрел на меня… так… и любовница его там же была. Это соседка их. И муж этой соседки там же.
Она молчит какое-то время.
— Я раньше хотела жить как она, а теперь даже не знаю. Мне кажется, что я вроде и одна, но у меня все гораздо лучше…
Это последний обед, когда мы все еще пытаемся сохранять подобие дружеского общения.
А потом возвращается Тереза. Первые дни я напряженно молчу, исподтишка поглядывая на нее. До нас доходят слухи, что Стив вызвал ее на встречу и сказал: «Команда работает как часы, все наладилось. От тебя пока ничего не требуется. Просто посмотри пока, понаблюдай». Вроде она очень обиделась. Тем не менее она снова в офисе, и всё тихо, хотя она и смеется привычно на весь этаж.
Мы ничего не обсуждаем с ней, ни круглый стол, ни мои оценки. Как будто не было ничего этого. Я вежливо интересуюсь, как она съездила, она рассказывает минут пять про свои путешествия, а потом я объясняю ей, что мы проделали с Диной, как упростили процесс. Она внимательно слушает, кивает, говорит, что это здорово, что мы сделали большую и важную работу для команды.
Все спокойно, я глубоко дышу, в основном помалкиваю и понимаю: нет у меня никаких проблем с Терезой. Нет, и все.
— Скоро Ксавье от нас уйдет…
— Скоро Ксавье от нас уйдет?
— Подробности станут известны в свое время. Уже сейчас необходимо найти ему замену.
Как всегда, никто не собирается ничего объявлять официально. Информация просачивается по крупицам, не пойми откуда. Младшие менеджеры рассказывают старшим, что те должны делать. Марк ни с того ни с сего согласовывает ключевые решения с Рикой, и она вдруг становится носителем особого знания, минуя Терезу, Кейтлин, меня и вообще всех остальных. Менеджеры, как пресловутый муж в разваливающейся семье, обо всем узнают последними.
Не помню, кто рассказывает мне про Ксавье. Может, Тереза или Рика. На еженедельной встрече Стив об этом говорит как о чем-то само собой разумеющемся: «Как вы уже знаете, Ксавье уходит от нас в другой отдел…» «Как вы знаете» — конечно же! Никто не удосужился никому ничего сообщить.
Но я и не удивляюсь — прошли времена, когда меня шокировала некомпетентность, игры, интриги и манипуляции. Неадекватные ожидания вели к диссонансу и страданиям. Стоило лишь понять, что наша «звездная команда» служила образцом не столько менеджмента, сколько антименеджмента, и привести свои ожидания в соответствие, как все сразу стало на свои места: легко ожидать очередной глупости и абсурда, а потом получить ее и вздохнуть удовлетворенно — вот это я понимаю, вот это уровень! Малейшие проявления разумности и адекватности, напротив, настораживали, приводили в недоумение: только не говорите, что вы опять по ходу пьесы поменяли сюжет! Но сюжет не менялся, нет. Это создавало успокаивающую предсказуемость абсурда. Я смирилась с ним, но была сама по себе, а наш мини-мир — сам по себе.
Если бы нам своевременно сказали, что Ксавье уходит, если бы подготовили его уход, если бы он полностью передал дела, если бы все было сделано четко и по порядку — я бы очень удивилась.
Вместо этого до момента его ухода я превращаюсь в новое воплощение полководца Катона, пророчествовавшего о том, что Карфаген должен быть разрушен.
— Есть ли у вас какие-то вопросы к Ксавье до того, как он покинет наш проект? — спрашивает Стив.
— Да! — говорю я, — пускай он обязательно напишет подробные заметки о своих договоренностях с клиентом, по всем темам, которые он вел.
— Конечно, он напишет, — говорит Стив спокойно, но с каждым разом я чувствую, что все больше и больше раздражаю его своей настойчивостью.
Ксавье смотрит на меня и улыбается, а я улыбаюсь ему. Как влюбленные, мы понимаем друг друга без слов. Я знаю, что никаких заметок не будет, а его забавляет мое донкихотство. Но я не оставляю надежды. Этот чертов Карфаген должен быть разрушен, когда-нибудь, где-нибудь, как-нибудь.
— Мы должны вытащить его мозг и изъять из него все, что необходимо для дальнейшей работы. Мы должны научиться получать от него информацию. Менеджеры должны выяснить у Ксавье все, что он знает! Вы должны ему задавать вопросы — не думайте, что он будет помнить все. Вы сами должны знать, о чем его спросить!
Это Тереза, она подводит завершающий штрих под встречу и наш с Ксавье обмен.
На общем собрании департамента обсуждается, как привести внутренние процессы к одному знаменателю. Кроме нас, в департаменте еще пять отделов, и каждый по-своему сумасшедший, но наш все равно не переплюнуть. На нас смотрят, как будто мы в карантине — непонятно, чего ожидать, вдруг заразные, вдруг бросимся? У каждого отдела свои стандарты и правила. Из нашего же лепили образец…