— Да, — я смотрю на него очень серьезно, — именно. Но что делать, Лешек?
— Сложно сказать. Знаешь, у меня никогда не бывает таких мыслей, но я сижу здесь изо дня в день и думаю, что немного странно… понимаешь… что мы так суетимся, так стараемся, чтобы правильно заполнить циферки в таблице и отослать клиенту, которому это все не нужно, потому что его сотрудники на местах все равно разбирают этот отчет и делают по-своему. Но сколько людей вокруг включено в процесс! Мои друзья спрашивали, чем я занимаюсь, а я даже не могу точно сказать им. Экселем? Мы занимаемся экселем? Это как-то несолидно, тебе не кажется? Пятнадцать человек с нашей стороны и еще неизвестно сколько со стороны клиенты занимаются целыми днями тем, что собирают информацию в эксель. Очень странно. Я думаю об этом, когда учу очередной аккорд. Он мне сложно дается, но я знаю, что если я выучу его, а потом еще один и еще, то у меня получится мелодия, а потом я даже смогу спеть песню. А что дает наше ежедневное сложение букв и цифр? И главное, никто больше ничем не занимается! Тереза была моделью. Ксавье мог бы строить роботов… Я, может, пел бы песни на улице. Сидел бы бомжом. А так мы не бомжи, но что мы делаем?
— На людей сейчас смотрим!
— И мне это нравится.
— И мне. Совсем не хочется никуда, и ни о чем думать не хочется. Я бы так сидела и болтала с тобой.
— Я тоже. Как сосед?
— Никак. Я его не вижу. После письма от лендлордов о нем ни слуху ни духу.
— Победила его?
— Вроде бы, но как-то нет никакой радости от победы.
Мы еще долго сидим, болтаем, подставляя лица солнцу. Как же спокойно! Я даже и не вспоминаю, что на работе в этот момент происходит обычная суета. Когда подходишь к этому высокому зданию, то словно попадаешь в поле высокого напряжения, а потом еще носишь его с собой в голове. И только моя вывихнутая нога (я все же думаю, что разрыва связок нет, ну, может, надорвала слегка, не больше) словно оттянула на себя это напряжение из головы. Как будто нога меня спасла от этого, порвала связь с тем, что удерживало меня.
Мы прощаемся с Лешеком, и я поднимаюсь в свою комнату, все еще с легкостью на душе.
Дома сажусь за стол, открываю рабочий ноутбук и подключаюсь к сети. Я забываю про главное — закрыться. Когда я иду в офис, я всегда внутренне собираюсь, представляю себе какие-то светящиеся коконы вокруг себя, закрывшиеся, как цветы, чакры, стены из воды, зеркала, отражающие эмоции других людей, я глубоко дышу и веду себя очень внимательно — не дай бог слишком раскрыться, поддаться и начать в этом состоянии спорить. После такого остается ощущение, что из тебя вычерпали жизнь, что огонек твой еле теплится. Поэтому нужно собраться.
А сейчас я забываю. Я дома. Тут солнечно и уютно, висят оранжевые занавески, лежит на кровати гитара и расставлены на полочке мои талисманы. Я захожу в почту и рабочий чат без каких-то мыслей. И сама не замечаю, как тут же из монитора ко мне протягиваются невидимые щупальца и обвиваются вокруг шеи.
Не успеваю я открыть первое письмо, как внизу экрана мигает окошко чата.
Марк.
Странно — он никогда не пишет мне.
«Ты не знаешь, где Тереза? Она там рядом с тобой?»
«Честно говоря, нет. Дело в том, что я сама заболела и нахожусь дома. Я подвернула ногу — не могу ходить…»
«А кто был на встрече с клиентом вчера?»
«Кажется, встречи не было. Я написала накануне, что не могу и чтобы она отменила или отправила кого-то другого. По-моему, она перенесла на четверг».
«Мы не можем пропускать клиентские встречи! Это очень важно!»
«Но, Марк, я не могла на нее поехать — я подвернула ногу, не могу ходить».
«Почему ты не сообщила мне, что ты не в офисе?»
«Я сообщила Терезе».
«Я твой ментор — ты должна была сообщить мне!»
«Но я всегда раньше сообщала ей, и не было никаких вопросов, она сама это уже передавала отделу. Так все делают».
«Ты должна сообщать мне. Если ты не знакома с правилами пребывания на больничном, то рекомендую ознакомиться. А где Кейтлин?»
«Не знаю, должна быть в офисе, я думаю».
«Ее нет».
«Я не знаю».
«Я не понимаю, никого из менеджеров, что ли, нет?»
«Я не знаю, Марк, я дома, на больничном, просто попросила, чтобы мне привезли компьютер, чтобы заниматься отчетами из дома».
«Понятно».
Он пропадает.
Щупальца сжимаются на моем горле, мешая дышать. На голове снова водружается железный обруч. Включилась, называется.
Пишу Дине. Где Тереза, она не знает. Сам Марк в Швейцарии и тоже писал ей. Кейтлин и Рика должны работать над файлом по социальным взносам, но Кейтлин, похоже, работает из дома, так что ничего не понятно. Она не вмешивается. Мы пытаемся распределить задачи, но ничего не можем делать, пока Кейтлин и Рика не вернут нам файл с социальными взносами. «Представляешь, Марк даже не спросил, как я себя чувствую и не нужна ли мне какая-то помощь, — не удерживаюсь я, — он же прекрасно знает, что я здесь одна». «Вот придурок!» — говорит Дина, и в этот момент у меня прерывается интернет-связь. Мне приходится перезагружать компьютер.
Нога не проходит, а только больше ноет от сидения за столом. Я ложусь на кровать и задираю ее на стену, чтобы от ступни отхлынула кровь. Лежать легче. Цвет ступни и щиколотки напоминает картины Врубеля, цикл о Демоне. Я начинаю беспокоиться, а вдруг я все же порвала связки или… Нет, на перелом не похоже. «Вам надо показаться врачу, — говорят мне, когда я звоню в местный медпункт. — В госпитале Святого Томаса есть пункт экстренной помощи. Там же вам сделают снимок».
Опять госпиталь Святого Томаса… Подожду-ка до завтра. Вдруг станет лучше…
Тереза все не появляется.
— Да где же она? — звоню Дине, — что у нас с этими долбанными социальными взносами, когда будет информация? В четверг мы должны отправить первые два отчета, а у нас все еще нет исходников и конь не валялся.
— Кажется, она сегодня в отпуске. Кейтлин тоже неизвестно где. Она должна была уже прислать эти взносы, но ничего пока нет. Рика ничего не знает и ничего не готовила.
— Как бы на нас все не свалили, — вдруг начинаю подозревать я, вспоминая, как Тереза из раза в раз упорно спрашивает меня про социальные взносы.
— Я не собираюсь за них ничего делать! — кричит мне в трубку Дина. — Хотя, знаешь, могли бы отдать все нам, и мы бы сделали, но не в последнюю минуту, нет. Я уже неделю плохо сплю. У меня постоянная бессонница. Я просыпаюсь в четыре утра и больше не могу заснуть! Меня все достало. Я думаю, что не буду здесь оставаться на второй год. Зачем мне эта хрень? Дома у меня квартира, друзья. Да, там бешеная нагрузка, но там работа, а не постоянная борьба с некомпетентностью и идиотизмом. Какого дьявола! И это за копейки, которые они мне платят. Да пошли они на фиг. Меня уже спрашивали из кадров про мои планы, и, если честно, кажется, я определилась. Я даже не понимаю, почему ты здесь все еще сидишь. Я же вижу, как тебе здесь плохо!
— Эй, Дина, успокойся, все нормально. Что-нибудь придумаем.
Но, признаться, я тоже не понимаю.
Еще позже она пишет: «Кейтлин прислала файл, он весь с ошибками. Проявилась Тереза, написала, чтобы мы его посмотрели. Я так и знала, что этим все кончится! Они ничего не могут сами сделать, а мы должны отдуваться».
Обруч вокруг головы сжимается еще сильнее. Щупальца давят на горло. Это фигня, говорю я себе. Это неважно. Пустое. Наплюй. Пошли их к черту, наконец. Прекрати играть в их игру. Чем больше ты будешь прогибаться, тем больше накидают тебе задач и дел.
«Давай посмотрим, что там не так и можем ли мы быстро все исправить? А если нет, то… Глянешь?» — пишу я Дине, потому что гребаная невротическая ответственность опять поднимает голову. Мне казалось, что я уже прикончила гадину, но нет.
Она смотрит, ничего не совпадает.
Мы долго разговариваем. Она жалуется, я начинаю злиться. Какого черта же! Кейтлин и Рика должны были сделать отчеты, при чем тут мы?
Дина пропадает, а потом снова пишет из дома. Мы по сотому разу обсуждаем, зачем нам это, почему мы здесь. Я смотрю на часы — уже одиннадцать вечера. Я не заметила, как мы просидели весь день, пытаясь разгрести проблему и жалуясь друг другу. Одиннадцать! Поэтому я не люблю работать из дома: стираются границы рабочего и нерабочего времени. Вроде бы ты дома, но должен работать. Вроде и работаешь, и нет. Вроде рабочий день завершается в пять, а ты до одиннадцати обсуждаешь то дела, то запросы коллег, то отношения между ними. Я с тоской вспоминаю свое утро и выходные. Как все это сейчас далеко. «Завтра во второй половине дня я поеду в больницу, давай попробуем с утра сделать все, что нам нужно».
На следующий день Дина нервно пишет, что у нее ничего не сходится. Я задумываюсь. Чертова Тереза. Чертова Кейтлин. Может, они специально? Скинули на нас, зная, что мы никуда не денемся, что сделаем, что и у меня, и у Дины гипертрофированное чувство ответственности. А сами-то они где?
— В отпуске!
— Что?
— В отпуске сегодня и Тереза, и Кейтлин. Будут только завтра. Кейтлин ничего не сделала, Рика вообще ничего не понимает. Я не знаю, что они две недели делали с этим файлом…
Что-то надо предпринимать. Я не хочу брать на себя эту задачу. Могла бы. Но это уже вопрос принципа. Идите к черту. Эта мелочь каким-то образом стала краеугольной.
— Дина, слушай…
— Я не понимаю, что делать, я уже все варианты попробовала, ничего не сходится!
— Дина, подожди! Послушай меня.
— Слушаю. Чего?
— Мы не должны делать их работу. Они прекрасно знали, кто ответственный, и скинули этот бред на нас в последний момент.
— Я вообще не понимаю. Там все неправильно! Дали бы нам раньше…
— Не надо было нам это давать — у нас свои задачи, у них свои. Если не справляются — их проблемы, пусть заранее предупреждают, признают, что сами не могут, просят о помощи. А то мы все тянем, а нам потом говорят, как мы плохо работаем, и оценивают кое-как. Я не собираюсь больше ничего в их интересах делать. И чтобы мне Марк звонил с претензиями, когда я на больничном из дома пытаюсь работать — лишь бы весь процесс не пошел насмарку. Знаешь, больше меня это не волнует.