На одной из первых сессий Александра рассказала, что у нее есть дочь, но с тех пор практически не упоминала о ее существовании. Учитывая сложные отношения Александры с матерью, ее отношения с дочерью вызывали у меня большое профессиональное любопытство.
На очередной сессии Александра все-таки заговорила о дочке и о своем беспокойстве о ней. Из активного веселого ребенка она стала превращаться в замкнутого и тихого. Часто болела. Отношения с другими детьми в садике не ладились, хотя раньше проблем с общением не возникало.
Я понимаю, что сегодняшний рассказ Александры для меня отличная возможность еще раз показать, что ребенок не может быть виновен в состоянии мамы, даже если сам ощущает ответственность.
Я начинаю задавать вопросы. Мне важно знать, часто ли Александра дома чувствует себя несчастной, подавленной, замкнутой или грустной.
– Конечно, мне и дома бывает плохо. Хотя я стараюсь держаться, но дочка все равно все видит.
– И как она реагирует, когда вы особенно сильно чем-то расстроены?
Александра задумывается.
– Как правило, она бросает свои дела: неважно, чем она занималась до этого, подходит, садится рядом, начинает меня обнимать, гладить по голове, целовать. Иногда она может даже положить голову мне на коленки и заплакать.
– Как вы думаете, Александра, ей легко видеть вас такой?
У нее наворачиваются слезы. Она по-прежнему сдерживается, плачет негромко, ее тело не сотрясается. Она молчит, и по ее щекам текут крупные капли. Мне всегда сложно смотреть на то, как она плачет, потому что за этими слезами я вижу очень большую боль, словно не помещающуюся в ее хрупкое тело.
– Ей сложно. Ей сложно видеть меня такой. Потому что когда у нас с мужем хорошее настроение, и мы все вместе весело проводим время, Даша прыгает от счастья. У нее светятся глаза. Ей все интересно, все любопытно. Но она становится совсем другой, когда остается один на один со мной.
Тут она опять уходит в себя. Я спрашиваю, что с ней происходит, и она отвечает, что чувствует себя виноватой.
– Я ее раню, ей больно на меня смотреть.
– Похоже на то, как вам было больно смотреть на вашу маму? – она закусывает губу и молча кивает. Слезы продолжают катиться по ее щекам.
– Александра, как думаете, Даша виновата в вашем состоянии?
В ее взгляде появляется искра оживления или даже раздражения:
– Конечно, нет. Никак не виновата.
– Знает ли она об этом?
– Думаю, нет, – медленно говорит моя клиентка. – Я ей никогда об этом не говорила. Я даже не знала, что она может думать и чувствовать то же, что чувствовала я.
– Все повторяется.
– Я так не хочу, – резко говорит Александра.
Я спрашиваю, что она сейчас чувствует. «Я во что бы то ни стало должна держаться при дочери, чтобы она никогда больше не видела маму такой», – отвечает она. Снова это тяжеловесное, грустное, упорное «должна».
Я замечаю, как непреклонно в Александре желание уберечь дочь от страданий. Как сильно она хочет сделать так, чтобы сценарий ее взаимоотношений с матерью не повторился в ее отношениях с дочерью. Я делюсь с ней своими наблюдениями.
– Александра, вы ведь прекрасно осознаете, что ваш ребенок не виноват в вашем состоянии. Вы видите, что ситуация один в один, как было у вас с вашей мамой. Как думаете, если бы мама тогда посадила вас рядом, крепко обняла, поцеловала и сказала, что ей сейчас сложно. Очень сложно. И что она не хочет играть роль счастливой мамы, что сейчас она на это неспособна. Но что она очень любит вас. И что вы – ее источник радости. Вы украшаете ее жизнь, делаете лучше абсолютно все, облегчаете ее страдания, приносите смех, веселье, тепло. Что вы ни в коем случае не отвечаете за ее состояние, не виноваты в ее проблемах и не имеете никакого отношения к ее переживаниям. Как бы вы себя почувствовали?
Она молчит.
– Наверное, это то, что я вообще всегда хотела услышать от своей мамы. Мне было бы гораздо легче, я бы смогла ее, наверное, просто поддерживать. Быть с ней не из вины, а из любви.
Она не может сдержать громкий неожиданный всхлип – очень нетипичная для нее в рамках наших сессий реакция. На свет прорывается что-то такое, до чего было важно дотронуться, что очень давно тихо и незаметно живет внутри.
– Мне кажется, что мы подходим к очень важному моменту. Вы сказали, что Даша, конечно же, никак не виновата и не делает вашу жизнь хуже, а наоборот, приносит вам радость.
– Я на нее смотрю, и мне жить хочется. Даже, наверное, скажу, что она – то, ради чего я здесь, – серьезно говорит Александра.
– Знает ли Даша об этом?
– Нет. Об этом я тоже ей не говорила, – произносит она, нахмурившись.
– Что сейчас чувствуете?
– Что хочу с ней поговорить.
– Получается, что можно не вынуждать себя играть удобную роль, чтоб ребенок не переживал за вас. Можно обнаружить в себе много любви и благодарности за то, что ваша дочь так чутка к вам, так внимательна. И можно снять с нее чувство вины, поговорив откровенно. Ведь именно этого вы и хотите.
– Я очень хочу это сделать, – говорит она на грани слышимости, но решительно. – Мне кажется, это нужно в первую очередь мне.
– Вам маленькой? – она кивает. – Вы, как и все матери, в дочери видите саму себя. Вам важно сказать эти слова ей и одновременно как бы услышать их самой.
– Когда я думаю, что пойду домой и поговорю с Дашей об этом, у меня просто камень с души падает.
– Я уверена, что Даше после этого разговора тоже станет намного легче. Маме важно снять с ребенка разъедающее чувство вины и помочь ему обнаружить, что он для нее – в первую очередь источник счастья.
Александра отводит взгляд, закусывает губу, а потом все же решается спросить:
– И я для своей мамы тоже?
– Конечно.
Александра благодарит меня за эти слова и говорит, что сегодняшний наш разговор, пожалуй, именно то, чего она подсознательно хотела, когда записывалась ко мне на первый прием. Просто чтобы выявить эту потребность, понадобилось немало времени.
Мы заканчиваем разговор на этой приятной для нас обеих ноте. Я понимаю, что на следующей сессии мне важно будет обсудить с Александрой ее чувства и мысли во время разговора с дочерью. Ее состояние будет важным индикатором того, готова ли она двигаться дальше.
Что происходит с клиентом
Маленький ребенок обладает магическим мышлением и видит себя причиной всего случившегося в этом мире. Часто человек фиксируется на этом возрасте и, биологически взрослея, психически повзрослеть не может, продолжая жить с чудовищным чувством детской вины. Он взваливает на себя ответственность за родителей, то самое неподъемное чувство долга, которое у Александры воплощается в том числе в финансовых проблемах.
Такой сценарий[16] легко неосознанно передать по наследству.
Ведь каждая мама проецирует на своего ребенка три субличности: это ребенок реальный, ребенок идеальный и «я-маленькая». Реальный ребенок – настоящий человек, который находится перед нами. Идеальный ребенок – это представления матери о нем. Например, беременная женщина может представлять, что у нее родится темноволосая девочка, стеснительная и тихая, а рождается светловолосый громкий мальчик. Это может вызвать болезненный конфликт, но это не случай моей клиентки. Александру сталкиваться с сильными переживаниями заставляет проекция «себя-маленькой» на собственного ребенка.
Александра бессознательно формировала у дочери те же паттерны, которые мама формировала у нее. Заставляла ребенка чувствовать себя ответственным за чувства матери.
Чтобы подобное произошло, вовсе не обязательно говорить ребенку, что он в чем-то виноват. Если родитель пытается скрыть от него чувства, никак не объясняет свое подавленное состояние, придумывает отговорки о том, что «устал» или «переработал», ребенок наверняка заподозрит, что скрыть от него пытаются именно то, что во всем происходящем виноват он сам. А затем попытается утешить родителя. И это может перевернуть отношения с ног на голову: уже не родитель будет отвечать за эмоциональное состояние ребенка, а ребенок – за эмоции родителя.
В детстве Александра и сама попала в зону парентификации: в каком-то смысле стала мамой своей маме. С ее дочерью сейчас происходит то же самое. И теперь, когда она это осознала, глядя на дочь, она испытывает боль не только за нее, но и за «себя-маленькую». И исправить ситуацию хочет не только ради дочери, но и ради себя.
На что обратить внимание
Когда я работаю с клиентами, я всегда обращаю внимание не только на то, что происходит с клиентом или на то, что происходит со мной, но и на то, что происходит между нами. Когда мы начинали работу с Александрой, я ощущала большую дистанцию. Обычно я испытываю много чувств к клиенту. Сопереживание, желание понять и помочь, веру в него. И холодность Александры на первых сессиях заставляла меня чувствовать себя безмолвным и бессильным свидетелем драмы ее жизни. Иногда я ловила себя на том, что очень хочу поддержать ее и что-то посоветовать, но вдруг отчетливо ощущала, что мои слова для нее не так уж и важны, а моя эмоциональность здесь неуместна и излишня.
На одной из сессий я поделилась этим с Александрой. Она задумалась, а потом сказала, что эти слова точно описывают ее жизненную стратегию. Ведь она действительно пытается справляться со всем сама и даже взваливает на себя решение чужих трудностей. Не дает сестре самостоятельно разобраться с ее проблемами, практически в одиночку обеспечивает дочь, берет на себя ответственность за маму. Она не помнит, когда в последний раз просила кого-то о помощи. «Я либо справлюсь, либо нет. В любом случае, разбираться с последствиями буду сама».
Мы начали вместе исследовать эту тему, и оказалось, что Александра испытывает интенсивную вину и передо мной. За то, что якобы отнимает у меня время, «грузит своими проблемами», ждет от меня ответных эмоций. Она понимает, что я искренне хочу помочь, но злится на себя, потому что принять помощь без задней мысли не может. Она боится поранить меня своими чувствами или стать для меня обузой – именно так она часто чувствовала себя рядом с мамой.
Я понимаю, что в этой точке для меня максимально важно не побояться собственной уязвимости и рассказать Александре, какие чувства вызывают у меня наши разговоры и ее отстраненность. И мне кажется, что мои слова действительно помогают ей избавиться от части этой выдуманной вины.
Мы договариваемся, что каждый раз, когда ей будет казаться, что она передо мной в чем-то виновата, что я отстраняюсь от нее или злюсь, она будет говорить мне об этом, чтобы эмоции не подрывали доверие, необходимое для нашего процесса. Задача формировать и поддерживать теплые отношения с Александрой остается для меня одной из важнейших в терапии. Этот новый опыт она сможет перенести на отношения с другими людьми, в том числе с мамой и дочкой.
Как с этим работать
Один из лучших способов помочь клиенту наладить отношения с собственными детьми (и не только) – мягко указать ему на преимущества открытой и честной коммуникации.
Я считаю, что от детей в семье ничто не должно быть скрыто. Просто для них важно подобрать подходящие слова. Может быть, перейти на детский язык: полепить вместе или нарисовать что-то, но точно не скрывать и не прятать.
Любые тайны создают в семье только больше напряжения. Более того, если мы скрываем от детей эмоции – не плачем при них и не горюем – наши дети эмоционально не растут. Им крайне важно видеть, как мы проявляем самые разные чувства. Так они сами учатся выражать разные эмоции и переживать утраты. Ведь прожить без них нельзя. Даже самое счастливое детство предполагает прощания и расставания: с детским садом, школой, друзьями, животными.
А еще, чем подробнее и честнее мама объясняет ребенку причину своего страдания, тем меньше ребенок видит в маминой боли свою ответственность. Это помогает избежать формирования глубинного чувства вины, с которым пришлось бы долго и с большими усилиями работать в другом возрасте.
Резюме: задачи терапии
• Узнать, как пройдет разговор Александры с дочерью и какие эмоции он вызвал.
• Убедиться, что прогресс в отношениях с мамой устойчив.
• Следить за тем, чтобы чувство вины Александры и мое чувство покинутости из-за ее холодности не мешали нам строить теплые отношения.
• Помочь Александре понять, какие желания и устремления она игнорировала, подавленная чувством вины.