На лежащий в основе песни Басманова жанр народного танца, привлекший в свое время внимание поэтов-символистов, указала английская исследовательница Аврил Пайман, предположившая, что написанный Луговским текст имеет общий фольклорный источник со стихотворением Андрея Белого «Веселье на Руси» (1906; вошло в цикл «Россия» в сборнике «Пепел»), заканчивающимся видением Смерти, встающей над охваченной революцией страной:
Трепаком-паком размашисто пошли: —
Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:
Трепака да на лугах,
Да на межах, да во лесах —
Да обрабатывай!
По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,
Да по дороженьке вали-вали-вали —
Да притопатывай![736]
Сам Эйзенштейн в одной из заметок к этой сцене, адресованной, по всей видимости, Прокофьеву, подчеркивает ее танцевальную основу — «галоп, конный скач» (то есть так называемый «horse’s step», «pas de cheval», «лошадиный шаг» в балете — выбрасывание одной ноги на прыжке другой, здесь — присядка).
Энергичный (символисты бы сказали: дионисийский) плясовой рефрен к песне опричников нередко встречается в русском фольклоре (например, в финале песни «Близко города Славянска»: «Заходили чарочки по столику / Загуляли молодцы по горенке. / (Хор) Ай, жги, жги, жги, говори, приговаривай»; плясовой «величальной» из сборника Сахарова: «Ай, вдоль по улице молодчик идет, / Ай, вдоль по широкой удаленькой. / Ой, жги, ой, жги! говори! / Вдоль по широкой удаленькой идет»[737] или свадебной песне «Пора молодцу женитьбу справлять / Холостому время свататься / Гей, жги, жги, говори, / Приговаривай»[738]) и его художественных стилизациях, вроде «Разбойничьей песни» А. А. Навроцкого:
Эх, гуляй душа, душа вольная!
Душа вольная, молодецкая!
Эх, ты жги, говори, да на месте не сиди!
Да на месте не сиди, знай поплясывай! <…>
Не робей, Косой, знай наяривай,
Расходись рука, ну, живей еще!
Расступись народ, места надобно!
Эх, ты жги, говори, да месте не сиди,
Да на мечте не сиди, знай отплясывай!
Начинается бешеная пляска[739].
Показательно, что этот припев в значении политического намека-эвфемизма проник даже в русское переложение французской песенки Беранже «Злонамеренные песни» (перевод М. Ф. и А. А. Тхоржевских):
Вот в чём префекта весь указ;
Блюсти его старайся!
За песней нужен глаз да глаз;
Смотри не зазевайся:
Стране анархия грозит!
Хоть мир «God save» пока хранит,
Но — можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой, жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это всё враги!..[740]
Иначе говоря, общим знаменателем выделенных нами словесных и музыкальных мотивов является их укорененность не в абстрактно фольклорном и не в идеологически тоталитарном («тема Грозного»[741]), но в издевательски бунтарском и цинически агрессивном (разбойничьем, «ушкуйническом») политическом гипертексте, вызывающем ассоциации с необузданной, «камаринской», русской вольницей и безграничным насилием.
Между тем ни ритмически (полиметрическая композиция на основе 6-стопного хорея с парными мужскими рифмами в куплете и вольным дольником припева с мужскими и дактилическими клаузулами), ни интонационно, ни тематически, ни семантически (ёрническая двойственность) басмановская «ария» не похожа ни на одну из известных нам плясовых песен или арий, говоря ироническими словами Иосифа Бродского, «айне кляйне нах мужик».
Каково же ее ритмико-идеологическое происхождение? Мы полагаем, что искать его следует не в фольклорно-музыкальной, а в подражающей ей и остраняющей ее литературно-политической традиции, актуальной для ее создателей. Установление источника (или, точнее, прообраза) этой песни, как мы постараемся показать, позволит лучше понять символическую функцию образа Федьки Басманова (в иконическом словесном портрете Карамзина — юноша, «прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах»[742]) и связанную с ним историософскую иронию фильма, прячущуюся под его псевдонародной стилистической «личиной», как барсовы глаза Федьки под мёртвой машкерой[743].
«Vox Russiae»
Начнем с современного военно-политического плана, в котором формируется образный и мелодической строй песни Басманова. Примечательно, что плясовой рефрен к последней был частично использован поэтом Александром Прокофьевым в написанной для Ленинградского фронта агитационной песне «Ой, жги, говори, договаривай!»[744]:
Гитлер бегал, как лиса,
Выл бандит на голоса…
Ой, жги, говори, договаривай!
Он крутился, как юла,
Дескать, вот его дела,
Ой, жги, говори, договаривай! <…>
Что просто, лежа на боку,
Наци пьянствуют в Баку!
Ой, жги, говори, договаривай!
Что им на самый Арарат
Подносят в чашках шоколад!
Ой, жги, говори, договаривай!
Договаривай, смотри, договаривай, смотри…
Ой, жги, говори, да не так уж ври[745].
В то же время приведенный текст, хотя и связывает в своем припеве русскую удалую песню с насмешкой над смертельным врагом, имеет мало общего с содержанием и ритмом антибоярской песни Басманова в целом.
Ближайшим источником или, точнее, толчком к созданию последней послужило, по всей видимости, раннее стихотворение самого Владимира Луговского «Смутная — походная» (1927), напечатанное в его «разбойничьем» сборнике «Мускул» в 1929 году:
Рейтарщик барином
На кол посажен,
Из пана месиво,
Из князя месиво…
Старухам весело
И бабам весело.
Побитых за ноги
Да в прорубь за плечи,
Иди обманывать,
Иди обхарчивать.
Ой, жги, жги,
Говори, говори,
Приговаривай,
Топорами доколачивай![746]
Между тем Луговской в этом эстетизирующем народное насилие тексте[747], скорее всего, отталкивался от произведения, которое он (а возможно, и его заказчик) знал с юности. Мы имеем в виду сатирическую «русскую марсельезу», опубликованную (сочиненную?) издателем умеренно правой «Смоленской газеты», историком (учеником В. О. Ключевского) и краеведом Иваном Ивановичем Орловским (1869–1909) «по поводу разгромов помещичьих усадеб крестьянами» в 1905–1906 годы[748]. Как мы полагаем, этот текст, перепечатанный впоследствии в биографии Орловского поэтом и «летописцем русской культуры» А. В. Жиркевичем (1853–1927; псевдоним А. Нивин)[749], оказался не только стимулом к созданию стихотворения Луговского 1927 года (известно, что сразу после революции, не закончив Московский университет, поэт уехал в Смоленск с полевым контролем Западного фронта и подхватил там тиф[750]). Он стал и ритмическим, тематическим и идеологическим «ключом» песни Басманова, созданной Луговским по замыслу Эйзенштейна (стоит заметить, что творческая карьера последнего также начиналась в Смоленске)[751]. Вот ее текст в сопоставлении с басмановской «арией»:
Запевало:
Эй, ребятушки, Российский народ!
Ну-тка, двинемся вперед, вперед, вперед!
Вы забудьте-ка кручинушку,
Припасайте-ка дубинушку…
Хор:
Ой, жги, жги, жги, говори,
Говори да приговаривай!
Говори да приговаривай,
Чеботами приколачивай!..
Запевало:
Наедайтесь-ка пшеничных пирогов,
Забирайте-ка в полон своих врагов;
Огоньком вы их поджаривайте,
Да дубиною наяривайте!..
Хор:
Ой, жги, жги, жги, говори и т. д.
Запевало:
То-то свет заиграет в небеси,
То-то волюшка настанет на Руси:
Будет чисто, хоть шаром покати,
Будет вольно всем нам по миру идти.
Хор:
Ой, жги, жги, жги, говори и т. д.
Запевало:
Будем, братцы, мы лиxиe молодцы,
Ни бояре, ни крестьяне, ни купцы.
Молоко да с киселем мы будем есть.
Всем, ребятушки, одна нам будет честь…
Хор:
Ой, жги, жги, жги, говори и т. д.[752]
[Запевало]
Гости въехали к боярам во дворы!