Я думаю, что это ближе к истине. По крайней мере в отношении футбола. Мы можем быть свидетелями самого захватывающего, нервного, вызывающего бурю эмоций матча, а затем – бип! бип! – время выходит, и мы возвращаемся к нашей обыденной жизни: идем на работу, подстригаем газон, завариваем чай и проверяем Facebook. Ничего принципиально не изменилось. Жизнь идет своим чередом. И кто знает, может, совсем скоро состоится очередной матч?
Я не вижу особых причин рассматривать драму или футбол в плане какой-то идеи морального воспитания или образования. Футбольный фанат не нуждается в этом, потому что он уже сформированная личность и знает все о своей любимой игре. Конечно, всегда можно узнать еще что-то – почему бы и нет, но подавляющее большинство фанатов уже начинают с впечатляющей базой знаний.
Глупость
Если есть сакральное измерение футбола, то я бы предпочел видеть его в заурядности игры и ее несомненной глупости. Любить футбол так, как это делаю я и многие другие, действительно глупо, и изрядная доля привлекательности игры как раз в нашем совершенно добровольном подчинении чему-то довольно бестолковому. Не говоря уже о том, какое неимоверное количество времени все это отнимает. Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы быть глупым.
Сакральное качество футбола состоит из таких, казалось бы, бессмысленных элементов, как, скажем, цвет игровой формы: желтые рубашки у бразильцев, неизменная глубокая лазурь у итальянцев, лилейно-белый у англичан, зеленый у ирландцев, черные шорты у немцев, небесно-голубой и черный у уругвайцев. А вот русские неким образом постоянно меняются: на Евро-2016 они носили какой-то темный бордо – как бы признавая историческую преемственность и одновременно пытаясь дистанцироваться от дерзкого советского красного цвета, который, конечно, смотрелся гораздо лучше. Жан-Филипп Туссен чудно и честно говорит об этих цветах и о том, как они выделяются «на абсолютной зелени футбольного поля под мощными прожекторами стадиона».
Андреа Пирло и Эдинсон Кавани обмениваются футболками во время матча группового этапа «Италия – Уругвай» на ЧМ-2014 в Бразилии. Julian Finney/Getty Images
Филип Шаусс деликатно поддразнивает дурь в мире футбола, равняя соккер с образом Глупости из сочинения Эразма Роттердамского «Похвала глупости», которая прямо «выпаливает все, что взбредет в голову»[21]. Именно так многие болельщики чувствуют себя во время игры. Мы скажем что угодно. Опыт просмотра футбола дарует странную разнузданность и лицензию на свободу слова, настоящую паррезию или лингвистическую прямоту, которая очень часто переходит в предосудительную и совершенно непристойную.
Глупость футбола бездонна, как, например, в одержимости статистикой – в подсчете совершенных фолов, поданных угловых, ударов в створ ворот и так далее, и так далее, и так далее. Идиотизм этой системы мер был заменен, особенно в Германии, так называемой продвинутой статистикой, «упаковочным коэффициентом», который пытается учитывать характер и частоту пасов, перемещающих мяч мимо защитников команды соперника. Это называется Gegner überspielen, переигрывание противника по голевым моментам.
«Фанатизм и одержимость – общие условия в футболе, – пишет Шаусс. – Они стоят где-то между безумием и глупостью, необязательно переливающихся друг в друга». Мысль здесь можно выразить и терминами, близкими Гадамеру: обитать в пространстве игры (Spielraum) – значит войти в блаженную глупость опыта потери контакта с обычным, ежедневным миром, миром целей (die Welt der Zwecke). Во время просмотра футбола мы переносимся в другой мир, чудесно тупой мир.
Я думаю о глупости великого Брайана Клафа, которого с треском выгнали в 1974 году с поста тренера «Лидс Юнайтед», в то время чемпиона Англии, спустя всего лишь сорок четыре дня после назначения. Он заменил Дона Реви, чрезвычайно успешного, трезвого во всех отношениях и обожаемого командой тренера, который покинул «Лидс» ради национальной сборной. Клаф неоднократно публично критиковал агрессивный контактный стиль игры Реви, называя его грязным и жульническим. Я думаю, что Клаф был в той ситуации не прав. Безусловно, «Лидс» был непростой командой, но любой, кто сомневается, что он мог играть в футбол красиво, должен взглянуть на разгром «Саутгемптона» со счетом 7:0 в марте 1972 года – это все равно что смотреть, как «Барселона» играет в грязевой ванне[22]. Удивительно, но в ночь своего увольнения из «Лидса» Клаф дал длинное интервью на телевидении Йоркшира, где другим гостем программы был не кто иной, как Реви. Скажем так: атмосфера была напряженной. Но ключевым моментом в споре было высказывание Клафа, который изрек следующее: «В отличие от Дона Реви я верю в другую концепцию футбола. Быть может, это похоже на утопию и звучит немного глупо. Такой уж я человек. Я немного глуп в отношении этого типа вещей. Я немного идеалист. Я верю в сказки».
Брайан Клаф в качестве главного тренера «Брайтона», 1973 г. Frank Tewkesbury/Evening Standard/Hulton Archive/Getty Images
Несмотря на цинизм, коррупцию и хронический капитализм в игре, чтобы быть футбольным фанатом, нужно верить в сказки, глупость и некий утопизм. Мы могли бы свести воедино «Похвалу глупости» с «Утопией» Томаса Мора, которому, кстати, Эразм и посвятил свое сатирическое произведение, ибо существует связь между скудоумием и верой в утопию.
Утопизм Клафа направил его в эстетическую оппозицию к «уродству» стиля игры Реви и вере в «ковровый футбол»: «Если бы Бог хотел, чтобы мы играли в футбол на небесах, он положил бы траву там». И дальнейший ход истории доказал его правоту.
После увольнения из «Лидса» Клаф перешел в «Ноттингем Форест» и сначала вытащил команду из низшей лиги, а затем выиграл с ней английскую Премьер-лигу в 1977/78, а также два раза подряд Кубок европейских чемпионов – в 1979 и 1980 годах. К слову, единственной английской командой, которая достигала подобного успеха, был «Ливерпуль» в 1977 и 1978 годах. «Милан» повторил подобное в 1989 и 1990 годах, а мадридский «Реал» – в 2016 и 2017 годах.
Безусловно, когда дело доходит до международных турниров, национализм – это самая очевидная глупость, которой поддаются зрители. Туссен намекает, что футбол допускает ироничный национализм, шовинизм со слегка искривленной улыбкой: «Да здравствует Бельгия!» Как сказал мне однажды фламандец, мой старый приятель Филипп Ван От, единственная приемлемая форма национализма – бельгийская, потому что страна настолько разобщена, так близко находится к точке полного растворения, что может развалиться в любую секунду. Вопрос в том, может ли такая форма ироничного национализма быть устойчивой, когда дело касается других стран: таких как Англия или Германия, Бразилия или Аргентина, Северная или Южная Корея? Невозможно сказать.
Самый простой путь здесь – отринуть национализм и принять в объятия некую форму футбольного глобализма или космополитизма, не важно – либерального или левого толка. Но это кажется слишком очевидным, на мой взгляд, и игнорирует тот факт, что с ростом популистского права по всей Европе теперь мы взаимосвязаны как национальные субъекты. Статус нации нельзя просто отринуть, нельзя откреститься от него, это было бы равносильно отрицанию того, откуда мы, кто мы есть, как мы думаем и говорим. Несмотря на то что я враждебно отношусь к туповатой современной идентификации нации с государством, я не думаю, что мы можем просто проигнорировать или преуменьшить существенность национальности и ее жизненно важное значение в обеспечении ощущения принадлежности, идентичности и истории. Нам также необходимо признать сложность и экзотичность национальных чувств, особенно когда это касается нации, отличной от нашей.
Свой первый опыт страстного влечения к другой нации я приобрел в 1970 году, когда следил за Бразилией на Кубке мира (есть фотография, на которой десятилетний я, одетый в полный комплект национальной формы бразильской сборной, держу в руках футбольный мяч). Футбол позволяет мне мечтать о тех местах, где я никогда не был и, вероятно, никогда и не побываю: Камерун, Казахстан, Камбоджа… Бельгия.
Интеллект
Прекрасная глупость бытия футбольного болельщика сопряжена с тем, что Гадамер называет «трагической задумчивостью», которая одолевает зрителя в драме в античном театре. Я думаю, что в футболе происходит нечто подобное. Зритель находится на задумчивом расстоянии от игры, теоретической или эстетической дистанции, которая представляет собой зрительский способ участия. Это не означает, что болельщики абстрагировались от хода матча – просто они участвуют в процессе своим присутствием и постоянной внимательностью.
Можно развить мысль еще дальше: зритель не находится на службе у игроков и не вторичен по отношению к ним. Напротив, я думаю, что зритель – это превосходный член паритета игроков на поле. Зритель – третейский судья, суперарбитр, umpire – слово, этимология которого произрастает из латинского non par (не равный) и корнями уходит в non-peer (не пэр, не ровня), то есть тот, кто не равен другим. Как мог бы сказать Гегель, если бы ему посчастливилось думать о футболе, быть игроком – это не быть в себе, а быть для нас, быть опосредованным через зрителей и нуждаться в их узнавании для подтверждения своего существования.
Имея это в виду, мы можем расширить и мысль Сартра, предложенную в первой главе. Верно, что свободная активность отдельного игрока подчинена коллективным действиям команды – она может быть как интегрированной, так и переступающей пределы организационной структуры. Но это коллективное действие, или праксис, опосредуется на дополнительном уровне через теоретический взгляд зрителя. (Хотя я должен сказать, что меня всегда озадачивает повторяющийся феномен – фанаты, покидающие игру пораньше, за пять или десять минут до ее конца, якобы чтобы избежать трафика. Но если трафик – это главная ваша забота, то тогда зачем вообще приходить на игру?)