Кейл был снова пьян. Кейл валялся в подворотне на том же рваном полосатом матрасе, на каком лежал здесь три года назад. Рядом лежала картонка с монетами, почти пустая.
Зажав рукой нос, я растолкал его. Он приоткрыл один мутный глаз.
— А, это ты Стеф?! Иди к дьяволу, Стеф! Прочь отсюда! Не тронь меня!
— Ты чего, Кейл, совсем сбрендил? Вот пьянчуга!
Кейл немедленно открыл второй глаз, резким движением сел и угрожающе вытащил из-за пазухи нож.
— Убирайся отсюда! Ты с ними заодно!
— С кем?! — Я опешил и отступил на безопасные три шага. — Кейл, клянусь, у тебя белая горячка, я вызову амбуланс!
— С ними, — тяжело бросил нищий и снова опустился на матрас. — Они нас едят. Они съедают нас заживо. Они сожрали старуху Родригес и мистера Патрика, и Черного Ринальдо, и ребенка Толстой Пэт…
— Кто — они? — все еще не понимал я.
— Ты что, не соображаешь? — рассерженно закричал он. — Эти самые, которым вы нас отдали, как бычков на заклание! Ваш проклятый пипидом! — и он разошелся такой непотребной руганью, что у меня волосы на голове встали дыбом.
— Иди ты сам к черту, Кейл! — теперь уже и я рассердился не на шутку. — Но сначала проспись!
Весь оставшийся день я был страшно зол на него. За все — и что вместо того, чтобы спокойненько проживать в подаренной ему отличной квартирке с душевой, он валялся пьяный в стельку на улице, да еще с таким амбре, будто уже полгода уже не мылся. И за то, что нес немыслимую клевету на наш Пипидом, наше любимое детище, грандиознейший проект за всю историю Томбтауна!
Вечером я вывалил все это Ребекке. Ребекка была необычно задумчивой и тихой, а когда я разошелся и начал кричать и поносить безмозглого пьяницу Кейла, посмотрела на меня такими грустными и озабоченными глазами, что я немедленно заткнулся, потому что скумекал: что-то случилось.
— Сегодня пришло всего одиннадцать человек, — сказала она. — Вместо двадцати пяти. — И такая картина не только у меня, а во всех наших кабинетах. Никто не отменяет очередей. Люди просто не приходят. Мы пытались им звонить, но никто не берет трубку. Их телефоны вообще не отвечают. Ни у одного из них. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет, — буркнул я. — Они что, все дружно уехали? Спились? Их сожрал злобный пипидом?
Черт возьми, ну какое мне дело до ребеккиных пациентов?
— Сожрал-не сожрал, но мыслишь ты верно, Стеф, — кивнула она. — Угадай, откуда были все исчезнувшие пациенты?
— А чего мне гадать, — огрызнулся я. — Будто я не в курсе, кого ты там лечишь. Ну, вызвали бы полицию, это уже по их части.
— Все пациенты, не вышедшие на связь, оказались жителями одного и того же дома, — медленно произнесла Ребекка. — А конкретно, пипидома номер двадцать шесть по Западному шоссе.
— Самого первого из построенных, — заметил я.
Ребекка снова кивнула.
— Разумеется, мы вызвали полицию, — продолжила она. — Но полиция вернулась ни с чем. Трупов не найдено, значит не было и убийства. Занесли в реестр пропавших без вести, и дело с концом.
— А я-то тут причем?!
— Стеф, ты сам что, не понимаешь, Стеф?! Мы должны пойти в разведку!
— Ты чего, сдурела совсем? — накинулся я на Ребекку. Честно говоря, впервые в жизни. Ох, не простит она мне. Но она как будто и не заметила:
— Мы должны понять, что там случилось, Стеф! Может быть, их и вправду съели? Представь, к ним по ночам из шкафов выползает страшное подземное чудище и глотает их вместе с костями. Но не всех, а выборочно. Или вообще, весь этот ваш Пипидом — сборище злостных пришельцев, которые только и жаждут захватить Землю, а заодно попить человеческой кровушки!
— Ты пересмотрела слишком много фантастики, Ребекка. Особенно своего Доктора Кто. Совсем от него крыша поехала.
— Конечно! И поэтому я пытаюсь рассуждать также, как он! Что бы он делал на нашем месте, а, Стеф?
Я вздохнул. На душе скребли большие черные кошки. Откуда-то проснулась совесть — а ведь это мы с Роджерсеном заварили всю эту пипидомовскую кашу. Сам на себя разозлился: плохо дело! У хорошего риэлтора не должно быть никакой совести. Умеренная деловая честность — это одно, а человеческая совесть — совсем другое.
— Понимаешь, Ребекка, — сказал я как можно убедительнее, — я ведь хорошо знаком с тем, что у этих пипидомов внутри. Пипидом внутри дом как дом, самый обыкновенный. Я уже не раз и не два там бывал: стандартное расположение квартир, стандартные ванные и кухни, балконы, коммуникации. Все абсолютно обыкновенное, взгляду прицепиться некуда.
— Вот и отлично, что бывал, — обрадовалась она.
— Послезавтра у нас воскресенье, выходной.
Значит, послезавтра с утра выходим на разведку! И скорчила такую умилительную рожицу, ну как такой откажешь?
Зря я надеялся, что Ребекка уже назавтра позабудет о своей идее. Как бы не так — она целый день только и говорила об этом, строя теории одна другой фантастичнее, так что я только скрипел зубами.
Рассказывая об этом сумасбродном приключении, я хотел бы начать с того, что мы отправились на тайное дело под покровом ночи, но нет, мы вышли при свете яркого воскресного дня, и солнце светило нам вслед, недоуменно крутя пальцем у виска.
Ребекка сосредоточенно держала в руке листок со списком адресов.
Мы открыли высокую стеклянную дверь и вошли в вестибюль дома номер двадцать шесть, он же пипидом номер один по Западному шоссе. Черт возьми, сказал я себе, как все-таки приятно оказаться в новом доме! Хоть в первый раз, да хоть в сотый! Пипидом все так же выглядел, как новенький: белоснежные панели на стенах, гладкие, как лед, плиточные полы. Запах свежей краски, перемешанный еще с чем-то, что я никак не мог определить.
Лифты работали отлично и тоже выглядели будто вчера сданными строителями.
Ребекка уловила мой взгляд:
— И это тоже странно, — с подозрением сказала она.
Я разглядывал ее милое отражение в идеально вымытом зеркале. Отражение наморщило лобик.
— Ты согласен?
— С чем, бэйби?
— С тем, что это ненормально. Сколько лет этому дому?
— Три… ведь этот самый первый. Да, должно быть уже около трех лет.
— А кто тут живет? Не отвечай, Стеф, я и сама знаю, — внезапно затараторила она. — Безработные, бездомные, пьяницы, наркоманы, искатели приключений на самом дне жизни. Я ведь прекрасно знаю, кого я лечу. А ты представляешь себе, Стеф, как должен выглядеть дом, побывавший три года в их руках? Представляешь?
Я кивнул. Чего-чего, а районов трущоб я в жизни навидался достаточно.
— А тут что? Ты погляди на эти новенькие полы, на идеально чистые стены! На это зеркало, с которого только вчера сдернули пленку. На гладенькие кнопки лифта! Да в этом доме вообще не живут! Даже в фешенебельных районах трехлетние дома так не выглядят. А уж с этой бандой хулиганов и криминалов…
Лифт остановился на восемнадцатом этаже. Первым в ребеккиной записке значился Патрик Батанга, пятидесяти четырех лет, вдовец, без определенных занятий. Очередной пипидомовский бездельник, отметил я, оглянулся на Ребекку и честно начал трезвонить в новенькую дверь с блестящим номером 212. Ответа не было никакого. Звонка, по правде говоря, не было слышно тоже. Я громко постучался в дверь, но на стук нам тоже никто не ответил.
Я оглянулся на девушку и пожал плечами: а чего ты ожидала, Ребекка?
— Пошли дальше, — упрямо сказала она.
Следующей в списке значилась Сильвия Смит, тридцати пяти лет, свободных творческих занятий. Мы поднялись на двадцать третий этаж, где, согласно лежащему у меня в кармане плану дома, добытому в архивах нашего агентства, должна была находиться квартира 124. Двадцать третий этаж оказался совершенно глухим — ни единой двери, этаж ниже заканчивался номером 123, а этаж выше начинался с квартиры 128.
— Может, ошибка? — предположил я. — Неправильно записана квартира. А этаж просто забыли построить.
Честно говоря, я не припоминал в планах пипидомов незастроенных этажей. По крайней мере, в схеме этого дома ничего подобного не значилось.
— Следующая по списку Мариэлла Родригес, 45 лет, — терпеливо объявила Ребекка.
— Старуха Родригес?! Надо же, ее, оказывается, зовут Мариэлла, — оживился я.
— Мариэлла Родригес проживает на пятом этаже, — Ребекка уже нажимала в лифте кнопку с цифрой «пять».
Я послушно отправился за ней.
На пятом этаже стоял странный запах. Пожалуй, я только сейчас уловил: именно этот запах преследовал нас по всему дому. Напоминал мне то ли госпиталь, то ли дешевую лавку мясника — резкий, утробный запах, будто ты очутился в желудке у огромного животного. Ребекка зажала рукою нос.
— Смотри на ее дверь, — прогундосила она.
Я глянул и ахнул: дверь Старухи Родригес была просто нарисована на стене. Нет, даже не нарисована. Вылеплена. Как скульптура. Гипсовая поделка. Дверь, крашеная в матовый коричневый цвет, очень похожая на настоящую, но составляющая со стеной единое целое. Такая дверь никак не могла открываться. И за ней никто не мог жить.
— Калеб Каллиган, 58 лет — севшим голосом произнесла Ребекка. — Семнадцатый этаж.
Калеб? Каллиган? Да это ж старина Кейл! Я вдруг почувствовал, что моя злоба на него куда-то улетучилась. Конечно, он нес несусветную чушь про Пипидом, но с этим домом явно что-то было нечисто. Происходящее больше всего походило на дурацкий запутанный сон, когда уже понимаешь, что спишь, но при этом никак не можешь проснуться.
— Кейла нет дома. Он снова живет на улице, — знающе сообщил я Ребекке. Она неопределенно пожала плечами.
Дверь Кейла Каллигана выглядела на удивление обычной дверью. Стандартный номер, замок, звонок. Самая обычная дверь, грязноватая немного, с царапинами, в отличие от идеально нового коридора. Ребекка позвонила в нее, и мы сначала услышали резкий гудок звонка, а потом, к большому моему удивлению, тяжелые шаркающие шаги.
Дверь открыл Старина Кейл собственной персоной. Похоже, он снова был пьян. Да, точно, он был полностью пьян в стельку. И от него снова нещадно разило. Ребекка опять зажала рукою нос.