Мы понимали, что нам требуется план. Я осознавала, что если уж мы решились на большую ложь, то обманывать нужно всех – семью и друзей, без исключения, – к тому же нам было необходимо уехать подальше от деревни в Саффолке, где мы провели всю свою жизнь. Я оставила работу в госпитале. Даг уже давно собирался расширить свой строительный бизнес, поэтому он подал заявку на кредит с тем, чтобы нам переехать в другое место и начать там все заново. Мы начали исследовать деревни и районы в Кембриджшире, соседнем с нами графстве, расположенном за много миль от нашей деревни, где никто бы нас не знал.
Через две недели после появления Ханны в нашей семье я пошла в местный паб пропустить стаканчик с друзьями и поделилась с ними новостью, что мы с Дагом решили разойтись. В гробовой тишине я сообщила им, что уеду ненадолго к подруге из госпиталя, чтобы решить, как мне жить дальше. Я понимала, что слух распространится со скоростью пожара. Вечером того же дня я взяла Ханну и поехала в город рядом с деревней в Кембриджшире, где мы решили обосноваться, и остановилась в отеле на время поиска дома для аренды. Даг оповестил нашего прежнего арендодателя и присоединился к нам через месяц.
Мои родители переехали в Озерный край после нашей женитьбы, поэтому сфабриковать историю оказалось задачей сложной, но разрешимой. Когда я объявила им о своей «беременности», то сказала, что памятуя о моих прежних выкидышах, мы с Дагом решили подождать четыре месяца прежде, чем что-либо рассказывать. Позже мы сообщили им, что девочка родилась на месяц раньше срока и ее поместили на несколько недель в госпиталь в отделение интенсивной терапии для новорожденных, куда к ребенку пускали только его родителей. Затем, перечисляя все сложности, связанные с переездом, нам удалось отсрочить их визит еще на пару месяцев. И поскольку Ханна от природы была довольно миниатюрной, мои родители не догадались об ее истинном возрасте, когда, наконец, приехали познакомиться со своей внучкой. Это оказалось непросто – лгать им было невыносимо, но что еще мне оставалось делать? Мать Дага умерла несколько лет назад, а его отец, живший в Девоне, не очень интересовался новорожденными детьми, так что, хотя бы в этом, нам было попроще.
Что же касается наших друзей, то я сообщила им, что мы с Дагом наладили отношения после того, как узнали о моей беременности, и теперь счастливо живем в Кембриджшире. Да, я ранила чьи-то чувства, сожгла мосты – все так, но это было ничтожной платой.
На деле же все складывалось нам на руку. И я решила, что этому суждено было случиться. Я сказала себе, что не по нашей ошибке все произошло не при самых удачных обстоятельствах. Мы не имели отношения к смерти Нади, а для Ланы в конце концов нашлись бы приемные родители, так пусть лучше ими будем мы, кто так долго и безнадежно ее ждал. Думаю, я гнала от себя мысли о настоящей семье Ханны, о ее бабушке и дедушке, которые скорбели по им обеим – Наде и ее дочери. Я читала сообщения в газетах о самоубийстве Нади и убирала их с глаз долой в попытке навсегда заглушить чувство вины.
И вот неожиданно у нас появился новый дом, новая деревня, новая дочь, новая жизнь. Господи, как же я была счастлива! Я думала, что теперь у меня есть все, о чем я только мечтала. И вскоре мы почувствовали себя обычной нормальной семьей. Даг был очарован Ханной не меньше меня, он сразу свыкся с ролью отца, менял ей подгузники и вставал по ночам наравне со мной, тискал ее и играл с ней, как только находилась свободная минутка. Он так гордился ей, мы оба гордились.
А потом в душу закрались первые маленькие сомнения, но поначалу я их игнорировала, убеждая себя, что это пустяки, плод моего воображения. Иногда мне не спалось по ночам и моя тревога, что с Ханной что-то явно не так, разрасталась до невероятных размеров, я мучилась, пытаясь объяснить себе ее антипатию тем, что она никогда не была моей или тем, что Ханна шестым чувством предугадала, что я не ее родная мать, или даже тем, что все это мои фантазии, вызванные чувством вины за то, при каких ужасных обстоятельствах Ханна появилась в нашей жизни, и за то, о чем мы решили солгать. Но я всегда, – по крайней мере, в первое время, – отметала все сомнения, потому что так отчаянно хотела, чтобы наша с Дагом жизнь, наконец, стала абсолютно идеальной.
27
В холле часы над лестницей пробили один раз. Давно погас огонь, в комнату проник холод, заставив Клару дрожать в ее тонком джемпере. Теперь все они сидели: Клара и Мак на длинном неудобном диване честерфилд, Роуз и Оливер – в скрипучих креслах. Клеми лежала на полу у них в ногах, периодически издавая беспокойный рычащий звук, несчастно вздергивала брови и смотрела то на хозяина, то на хозяйку. Лишь Том стоял, повернувшись спиной к окну, и слушал свою мать. Он пил не переставая, подливал себе вновь и вновь из бутылки с вином, мрачно взирая на Роуз поверх края стакана.
– Мы прервали все отношения с Бет и Дагом, – продолжила Роуз. – Это было совместное решение, мы подумали, так будет лучше, – сказала Роуз с мольбой в голосе и оглядела присутствующих. – Нам нужно было продолжать жить, что еще нам оставалось? Полиция сразу же пришла к заключению, что смерть Нади наступила в результате самоубийства, предположив, что она умерла одна, и что… что… Лана исчезла в море. – Она посмотрела на Тома. – Позже, когда на свет появился сначала ты, потом твой брат, мы лишь хотели оставить в прошлом это кошмарное происшествие. – Роуз остановилась, как будто у нее что-то сжалось внутри, когда она испуганно произнесла тихим голосом, – так и было, пока семь лет спустя мне неожиданно не позвонила Бет.
– Что ей было нужно? – спросила Клара.
– У нее была истерика, она сказала, что хочет пойти в полицию, что нам необходимо во всем признаться. Можете себе представить, какой шок я испытала, я понятия не имела, в чем причина ее расстройства. Я постаралась ее успокоить, но она была на взводе, и мне пришлось согласиться на встречу. Состояние Бет не улучшилось к тому моменту, как я приехала, она сказала, что Ханна – новое имя Ланы – превратилась в агрессивного ребенка, внушающего ей страх. По словам Бет, эта девочка устроила пожар в доме няньки, причинила боль их собственному сыну и теперь ее брак трещит по швам из-за всего происходящего. Она была убеждена, что Ханна психически нездорова, что от матери она унаследовала проблемы психического характера и теперь Бет несет заслуженное наказание за всю сказанную нами ложь. Бет была сама не своя и мои попытки урезонить ее ни к чему не привели, она лишь повторяла, что ее гложет чувство вины и поэтому она должна пойти в полицию и признаться в том, что они нелегально взяли себе ребенка. Она все время возвращалась к обстоятельствам смерти Нади и сожалела, что они выдали Ханну за свою дочь. Кроме того, Бет была уверена, что Ханна нуждается в профессиональной помощи, следовательно, врачам важно знать ее настоящую медицинскую историю. Чем больше я старалась ее отговорить, тем подавленнее она становилась. И я решила, что мне ничего другого не оставалось, как уйти. Я попросила ее никогда мне не звонить впредь.
Воцарилась тишина. Клара через всю комнату посмотрела на Оливера, который ссутулившись сидел в кресле и слушал жену, прикрыв ладонями лицо.
– Я думала, – продолжила Роуз, – вернее, надеялась, что на этом истории конец. Но я, конечно, ошиблась. Она подняла голову и встретилась взглядом с Кларой. – Потому что Ханна была там во время нашей беседы на кухне, пряталась в соседней комнате и ловила каждое сказанное нами слово. Она подслушала весь наш разговор с Бет. Ей было семь лет, когда ей открылась вся правда о том, кто ее родители и как умерла ее родная мать. Вся.
Клара прикрыла рот рукой.
– Боже, бедный ребенок.
Роуз несколько недоуменно посмотрела на нее, словно, как подумала Клара, страдания Ханны волновали ее меньше всего в этой истории.
– Я узнала о том, что Ханна нас подслушала, только много лет спустя, вновь увидевшись с Бет, – продолжила она, – но было слишком поздно. Между тем Ханна выросла, постепенно становясь все более одержимой, зацикленной на том, что она узнала. Ханна помешалась на нас с Оливером, на всех нас – ее «настоящей» семье, как она думала. Ей было известно, в каком госпитале работала Бет, и через него она меня выследила. Ханна начала пропускать школу, приезжала сюда на поезде и шла за Оливером до работы или стояла за воротами школы; мало-помалу в ней копилась злоба. – Роуз посмотрела на Тома. – Она считала, что у вас, дети, идеальная жизнь, которую она тоже заслужила.
– Вы не встретились? – гневно спросил Том. – Не поговорили с ней?
– Мы не знали! – воскликнула Роуз. – Даже Бет была не в курсе до последнего. Ханна всегда держалась на расстоянии, не подходила близко, старалась, чтобы ее не рассекретили. Мы даже не догадывались, что ей было о нас известно! А потом, когда ей было шестнадцать, а Эмили только исполнилось восемнадцать, она придумала способ, как им познакомиться. Они стали подругами.
– И вы все еще не догадывались о том, кто она? – спросила Клара.
– Нет! Она представилась Эмили как Бэкки, никогда не приходила к нам в дом, да и навряд ли я узнала бы ее, появись она здесь. Мы понимали, что у Эмили новая подруга, но я не видела связи. Да и с чего бы? Дженнингсы жили за много миль отсюда в Кембриджшире, я не знала, что Ханне о нас известно и никаких оснований подозревать что-либо у меня не было.
– Так как же все выяснилось? – спросил Мак.
Тут Роуз снова разрыдалась.
– Однажды вечером Ханна открылась Эмили. Выложила все как на духу. Назвала свое настоящее имя и сообщила, что Оливер ее отец, поэтому они с Эмили – сводные сестры, и что мы отдали Ханну едва знакомым людям, чтобы только избавиться от нее.
– Господи, – проговорил Том.
– Но это еще не самое страшное. Ханна знала, я была единственным человеком, видевшим, как погибла ее мать, и все эти годы она внушала себе, что это я убила Надю, столкнув ее с обрыва.