В Управлении «Т» ПГУ вновь назначенного оперативного уполномоченного встретили, как и полагается, с почетом и уважением к его прежним заслугам и начали активно готовить его для работы в нью-йоркской резидентуре. Независимо от этого он продолжил интенсивно заниматься совершенствованием столь необходимого в работе за океаном английского языка.
В конце 1961 года, под прикрытием МИД СССР, после непродолжительной стажировки в одном из отделов министерства, он был командирован в США для работы в Организации Объединенных Наций. Вместе с ним выехала и его жена. Заняв предназначенную для него должность сотрудника ООН, он получил квартиру, обзавелся автомашиной и стал регулярно посещать различные дипломатические приемы. Ему была предоставлена возможность как следует осмотреться, завести полезные знакомства и еще более уверенно овладеть английским языком. Так продолжалось примерно около года, а потом ему не вполне тактично напомнили о действительной цели его пребывания в стране: где результаты работы и добываемая разведывательная информация? И пришлось А. Кулаку, отодвинув на задний план свои амбиции и свою геройскую славу, засучив рукава, с головой окунуться в нелегкую повседневную и суровую жизнь работников резидентуры.
В то немногое свободное от работы время он вел замкнутый образ жизни, в гости ходить не любил, всегда находил какие-то предлоги для того, чтобы отказаться, ссылаясь на работу или какие-то другие причины, и у себя тоже никого не принимал. Как вспоминает его старый друг по институту А. Пушков, приезжавший в Нью-Йорк в служебную командировку, Алексей, как полагается, встретил его в аэропорту Дж. Ф. Кеннеди, повозил по городу и показал кое-какие достопримечательности, угостил в хорошем ресторане обедом, но вот к себе, к его удивлению, в гости не пригласил. «Чего-то он стеснялся. Какая-то тайна там была». Но какая?
Возглавлявший в то время нью-йоркскую резидентуру генерал-майор Б. А. Соломатин, человек довольно суровый и не всегда дипломатичный в отношениях со своими подчиненными, как-то признался, что все они в свое время были просто заворожены геройским званием прибывшего к ним оперработника и прощали ему многое из того, что другим никогда не сошло бы с рук. А. Кулак мог, например, совершенно спокойно сказать своему начальнику, что после обеда он любит выпить, и тут же отправиться в ближайший бар. По возвращении вечером он без всякого стеснения дышал на своих коллег крепким перегаром. Посмел бы это сделать кто-нибудь другой?
Об этих, мягко говоря, «причудах» знали все. Некоторые даже относились к этому «с пониманием»: дескать, в нашей работе стрессы такие, что без алкоголя порой никак не обойтись. А «принимал» Алексей практически каждый день, и это уже не украшало его как офицера нашей заграничной резидентуры, да еще в такой важной для нас стране, как США. По вечерам он подолгу засиживался в резидентуре, занимаясь изучением открытых источников информации, многочисленных газет и журналов. А может быть, уже тогда внимательно прислушивался к разговорам своих коллег и фиксировал их с помощью специальной техники? Позже один из сотрудников разведки говорил в данной связи: «Если это и в самом деле так, то спецслужбы США на протяжении многих лет прекрасно знали обо всем, чем там мы занимались… Выходит, все наши операции в Нью-Йорке были заранее обречены?». Все или не все, а наших провалов за океаном было поразительно много. Не проходило и года без широко разрекламированных в средствах массовой информации скандалов, арестов и объявлений персонами нон грата советских «дипломатов». И это при том, что американская контрразведка никогда не раскрывал всех своих карт и не спешила реализовать полностью имеющуюся у них информацию, дабы не расшифровывать источников ее получения.
В феврале 1963 года А. Кулак был переведен из секретариата ООН в советскую миссию при этой организации. С 1967-го по 1971 год он находился в Москве, где работал в своем управлении, а затем был вновь командирован в нью-йоркскую резидентуру под прикрытием атташе по науке в нашей миссии, где благополучно пробыл на этот раз почти семь лет — до 1978 года.
Итогами двукратного пребывания за границей по результатам работы были ордена Красного Знамени и Красной Звезды. По тем временам это было очень много, так как для большинства сотрудников заграничных резидентур даже медаль «За боевые заслуги» считалась почти несбыточной мечтой. Скупое на похвалу и прижимистое на награды начальство, по всей видимости, полагало, что уже сам факт пребывания в заграничной командировке является большой честью для сотрудников. Такие награды могли быть вручены, согласно Указам Президиума Верховного Совета СССР, за очень значительные результаты в работе и получение информации, представляющей огромную государственную важность, или вербовку какой-то исключительно ценной агентуры. Выходит так, что А. Кулак действительно добился каких-то сногсшибательных результатов?
Вернувшись домой уже в высоком звании полковника, А. Кулак неожиданно для многих потерял всякий интерес к службе, стал чаще выпивать и в итоге из «Леса» был направлен в свой родной Химико-технологический институт как офицер действующего резерва, а затем и вовсе уволен в отставку. Он, как было видно, не особенно переживал по этому поводу и на свою судьбу не жаловался. По утрам он неизменно и вовремя приходил на работу в институт, где в научно-исследовательской части занимал должность начальника отдела, к обеду выпивал традиционную и довольно приличную дозу коньяка и больше практически уже ничего не делал. А в целом же к исполнению своих обязанностей ни по науке, ни по технике не проявлял ни малейшего интереса. Жил с женой в скромной двухкомнатной квартире на Садовом кольце и по-прежнему никого из своих немногих друзей домой никогда не приглашал.
В 1983 году он неожиданно заболел и вскоре умер от рака. На кладбище при похоронах в присутствии высоких должностных лиц из ЦК КПСС и руководства КГБ было сказано немало добрых и искренних слов. На подушечках из красного бархата лежали «Звезда» Героя Советского Союза, шесть боевых орденов и два десятка медалей. Тогда еще никто не знал, что все они льют слезы над могилой агента ЦРУ США, что скорая смерть чудом спасла его от страшного позора, неминуемого суда, а вполне возможно, и неминуемого расстрела.
Но кое-кто уже в то время знал, что в тот день на престижном Троекуровском кладбище хоронили объект проведенного Управлением «К» сложного, глубокого и длительного расследования. В этом достаточно засекреченном управлении только одному человеку было доверено держать в своих руках все нити данного ответственного дела. Впоследствии он подключил к расследованию еще четырех человек, в том числе двух руководящих работников Управления «Т». И больше ни одна живая душа не знала, что на Федору началась большая охота. Расследование было окружено строгой секретностью совсем не потому, что боялись спугнуть дичь, а из-за того, что в круг подозреваемых попало за короткое время около ста человек, сведения о которых в той или иной степени соответствовали скупым данным, почерпнутым из статьи Э. Эпштейна в американской газете. Необходимо было подвергнуть внимательной проверке каждого из них, но только таким образом, чтобы тень подозрений не сопровождала затем жизнь ни в чем не повинных людей. Лишь одному из них в конечном итоге следовало отказать в доверии.
В процессе этой работы предстояло проанализировать самым тщательным образом все материалы о имевших место за последние десятилетия провалах на американской линии и о том, что им предшествовало, агентурные донесения, личные дела сотрудников резидентур, служебные аттестации… Постепенно круг подозреваемых сузился до десяти человек. К 1980 году было обращено внимание на одну интересную закономерность: отчего-то некоторые ценные агенты в США работали очень неравномерно. То их отличала высокая активность, а то они как бы впадали в глубокую и необъяснимую спячку. Возник естественный вопрос: а на кого замыкались эти самые агенты? Логика подсказывала: на одного из оставшихся десяти. А необъяснимые провалы в активности «источников» приходились как раз на время его отсутствия в США. Словно кто-то хотел работать именно с ним и ни с кем другим. Данное обстоятельство являлось своеобразным ключом к разгадке тайны. Внимание опытных специалистов-контрразведчиков было обращено на характер полученной А. Кулаком от американского источника информации. Она, как оказалось, была действительно очень ценной и получила высокую оценку экспертов, представлявших военно-промышленный комплекс. Но только с одной, но очень существенной оговоркой.
Вся эта информация относилась к таким видам изделий, создать которые при нашей в то время отсталой технологии практически не представлялось возможным: для этого потребовалось бы как минимум около двадцати лет! Таким образом, передавая нам через А. Кулака эту и в самом деле очень ценную информацию, американцы ничем не рисковали: их наука не стояла на месте, и за двадцать лет они имели реальную возможность продвинуться в соответствующем направлении еще дальше. Эти выводы были исключительно важными и не вызывали никаких сомнений в их логичной достоверности.
И вот, наконец, настало время подведения итогов проведенного столь тщательного расследования. Все участники проделанной работы пришли к единогласному выводу, что единственным оставшимся в списке подозреваемых был А. И. Кулак[21]. Однако с окончательным решением вопроса торопиться не стали. Тогда-то А. Кулак неожиданно для многих и был переведен в действующий резерв, руководство КГБ дало санкцию на проведение его негласной проверки как американского шпиона. Однако тщательно проведенная проверка, к немалому удивлению охотников, не принесла никаких результатов. Кулак вел замкнутый образ жизни, не сорил деньгами и не проявлял никакого интереса к секретным материалам. Если он и работал на американскую разведку, то только не теперь. Косвенных доказательств было вполне достаточно, а серьезных улик, с которых могли бы начать свою работу сотрудники следственного аппарата и участники последующего судебного разбирательства, к сожалени