Больше Кирюша меня к себе не подпустил. Мы сохраняли нейтралитет и старались не общаться.
От двух бортов в лузу
– Шапки долой.
Я невольно оторвался от писанины и посмотрел на дверь. На пороге стояла «пара гнедых» мальчишечьего пола, лет девяти от роду. Оба издавали громкие звуки, в которых явно улавливались хлюпанье и шмыганье соплями. А еще они активно утирали рукавами носы с пузырями. По команде треухи мигом слетели с головы.
Если бы не активное стимулирование к продвижению вперед легкими подзатыльниками, пришельцы так и застряли бы в проеме. Вид у обоих был далеко не радостный. Рядом с ними стоял черный малый пудель с такими же виноватыми глазами.
– Что надо сказать? – за ними вошла с трудом сдерживающая свои эмоции женщина.
– Здрасьте.
– Ну привет.
– А теперь рассказывайте, что вы втроем начудили.
Ага, оказывается пудель был третьим.
Из всего рассказа, который мне напоминал нестройное пение деревенского церковного хора, партию дисканта в котором исполнял пудель, я понял только слова «бильярд» и «шарик».
Я невольно посмотрел на женщину.
Оказывается, дело обстояло так. Братья, а это были двойняшки, играли на настольном бильярде. Кто помнит, были такие детские бильярды с металлическими шариками размером где-то между фундуком и грецким орехом (скажу по секрету, что лучше всего было этими шариками стрелять из рогатки). Пудель сидел рядом и переживал так, что можно было подумать, что он делал ставки. Кто-то ударил посильнее, шарик перелетел через бортик, и кобель в азарте поймал и проглотил его. Эффект был потрясающим. Теперь каждый удар виртуозно направлял шар через борт. На девятом игра была прервана арбитром, который по счастью зашел в комнату.
– Так вы хотите сказать, что сейчас в нем девять металлических шаров?
– Именно так.
Я поставил собаку на стол. Живот явно был увеличен и отвисал. Я надавил. Пальцами я почувствовал, как в желудке перекатывается что-то.
– Как давно это произошло?
– Максимум час назад.
Ну, хоть это хорошо. Времени прошло мало, и велика надежда, что шары еще в желудке. К счастью, рентген оправдал наши упования: ни один шарик не сместился в двенадцатиперстную кишку.
Пока ассистенты занимались пуделем, я побежал в отделение эндоскопии.
– За тобой что, собаки твои гнались? – Заведующий отделением доктор Веселов посмотрел на меня с интересом.
– Витя, выручай, «корзина» нужна.
Я рассказал, какой у меня пациент.
Хоть врачи люди и не особенно тщеславные, но любому из нас всегда приятно видеть результат своей работы, а самое главное – реакцию владельцев. Так и в этот раз, когда мы через два часа вынесли собаку из операционной, куда только делись поток соплей, пузыри из носа и потухшие взгляды.
А один шарик мы оставили себе и поместили на стенд, на котором демонстрировалось все то, что мы извлекали из собак и кошек.
Белый бультерьер, или Подарок на день рождения
Наступил пятидесятилетний юбилей нашего операционного фельдшера, человека, который даже меня гонял в операционной, – Игоря Анатольевича Барсукова. Клиника кипела с самого утра. Кухня – хозяйство мамы Чоли – выдавала чудеса кулинарной мысли. Летавшие по клинике запахи будоражили воображение. Наши пациенты с их тонким обонянием готовы были либо сразу падать в обморок, либо любой ценой попытаться попасть в эту волшебную пещеру и преданно взглянуть в глаза Ольге, рассчитывая на ее доброту и зная, что никто не останется обделенным.
Я поднялся в Государственный научный центр колопроктологии МЗ РФ (тогда институт уже назывался так), там тоже наблюдалась некоторая суета. Приглашены были многие старшие научные сотрудники, заведующие отделениями, директор центра академик Геннадий Иванович Воробьев и его замы.
Игорь Анатольевич, несмотря на то что работал операционным фельдшером, был человеком очень известным и популярным. За двадцать лет работы в оперблоке центра он успел посотрудничать с сотнями врачей, многие из которых впоследствии выросли в известных хирургов.
Я не помню, кто уже из ныне профессоров рассказывал мне, как первый раз молодым ординатором вошел в святая святых – в оперблок.
«Стою, – говорит, – в предоперационной, руки дрожат, ноги подкашиваются. Что делать? Куда идти? А вокруг начались дружеские подколки более опытных товарищей, которые со знанием дела уже намывались на операцию. Словом, паника. В этот момент из операционной вышел невысокий, подтянутый, с военной выправкой усатый мужчина. Белая операционная пижама на нем не висела, а была ладно подогнана по фигуре. Он внимательно осмотрел всех, остановил на мне взгляд и спросил:
– Доктор, вы первый раз в операционной?
– Да, – со страхом и стеснением выдавил из себя я.
– Не волнуйтесь. Я вам все сейчас объясню и покажу. Слушайте меня и повторяйте за мной.
Он очень спокойно рассказал, как намыться, как одеться на операцию. Всю операцию, он, как мог, помогал мне справиться с волнением и не ошибаться, при этом продолжая стоять на инструментах и просчитывать на два хода вперед возможные действия хирургов.
Это был Игорь Анатольевич Барсуков».
Ко мне начали подходить с вопросами, что подарить Игорю, ибо все знали его пристрастие к спорту и выпивке. Интересно, что у него одно другое не исключало, а дополняло. Утром после обильного возлияния он мог спокойно проплыть километров пять, летом приехать на работу на велосипеде или на роликах, а зимой на лыжах. А еще зимой было обязательное ежедневное ныряние в прорубь. В это дело он втянул меня и нашего хирурга Виктора Юрьевича Беселева.
Клиника работала в праздничном режиме. Никаких операций на время после трех часов дня не назначалось. Все плановые мероприятия перенесли на утро. Мы рассчитывали, что на приеме останутся дежурный врач с ассистентом, а часа через два кто-нибудь их подменит на часок, чтобы они поели и поздравили виновника торжества.
Все шло, как и было запланировано, пока часа в два в клинику не зашла женщина с белым бультерьером на поводке.
– Нам, наверное, к хирургу, – сказала она, подойдя к регистратуре.
– А что случилось? – Девочки всегда уточняли ситуацию, чтобы люди не сидели не к тому врачу в очереди.
– Кажется, он проглотил кость, и она у него застряла.
Я вышел на прием. Бультерьер стоял, понурив голову. Обычная для этой породы «улыбка» до ушей отсутствовала. Из пасти обильно стекала слюна. Каждая попытка ее проглотить доставляла псу боль. По всему было видно, что ему очень плохо.
– Доктор, у нас подозрение, что он вчера вечером проглотил коровий позвонок и он у него застрял в горле.
Только не это! Мы уже имели опыт работы с подобными случаями. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Какие-то кости удавалось извлечь из пищевода эндоскопом, какие-то, которые не хотели двигаться назад, приходилось пропихивать тем же эндоскопом в желудок, создавая большой риск в любой момент повредить стенку пищевода. До сих пор стоит перед глазами огромный серый дог, который умудрился проглотить грудной позвонок коровы. Позвонок имеет несколько отростков, торчащих в разные стороны, как растопыренные пальцы, поэтому он застрял аккурат в кардиальном сфинктере, а именно в отверстии, которое открывается из пищевода в желудок. Что мы только ни делали, чтобы его извлечь, не порвав мышечное кольцо, но ничего не получалось. Да и хозяева привезли собаку на третий день, когда отек развился такой, что любое вмешательство было крайне затрудненным. Плюс уже начался частичный некроз. К сожалению, собаку пришлось усыпить.
Происходят такие случаи потому, что собаки неспособны пережевывать пищу. Они могут отрывать куски, разгрызать кости и проглатывать их. Работу зубов завершает агрессивный желудочный сок собаки. Я помню, как на лекциях по физиологии пищеварения профессор Савельев клал в начале пары большую кость в только что полученный желудочный сок собаки, а через полтора часа доставал ее и измельчал пальцами, показывая нам, как работает пищеварение плотоядных. Бывают случаи, когда животное, опасаясь, что у него отберут корм, проглатывает кость целиком. Как правило, все заканчивается нормально, но бывает, что кость застревает в пищеводе.
Пальпация показала, что инородка, к счастью, находится в шейном отделе пищевода, а рентген это подтвердил. По всему животное надо было оперировать. И это в день рождения! Столы уже накрывались, да и гости вот-вот должны были спуститься в институтское кафе. Но ничего не поделаешь, и мы пошли в операционную готовиться.
Есть такая особенность в работе врача, а именно у оперирующего хирурга, что у тебя нет ни праздников, ни выходных. Что частенько приходится дни рождения родных и близких проводить за столом не праздничным, а операционным, и не нарядно одетым с бокалом в руках, а в окровавленной операционной пижаме и со скальпелем. Что приходится ночью, после рвущего сон телефонного звонка, вылезать из теплой постели и мчаться в клинику на экстренную. Иногда не знаешь, куда деться от досады, иногда этим гордишься, но в конце концов к этому привыкаешь как к восходу и закату солнца. Тому, кто не готов к такой жизни, лучше врачом не становиться.
Мы начали операцию, не зная толком, как и что мы будем делать. Никаких статей и пособий тогда не было, и нам приходилось ориентироваться на опыт медиков. Но это в общих вопросах, а в мелочах? Особенности анатомии животного и адаптации к ним медицинских знаний собирались в картинку по ходу операции.
В тот момент, когда мы добрались до пищевода и думали, что мы будем делать с костью в горле в полном смысле слова, в операционную вошла Машка:
– Доктора, там все интересуются, когда начнется торжественная часть. А главное, что уже звонили из приемной Геннадия Ивановича.
– Барсук, – мы с Витей Беселевым переглянулись, – ты иди, а мы тут как-нибудь без тебя.
Мы понимали, что конца и края не видно, что зависнуть мы можем еще надолго.