На выстрелы сбежалась вся команда. Кабан никого не интересовал, все смотрели на Алана. Брюшная стенка его была распорота, и на белом снегу, как на операционной простыне, дымились выпавшие петли кишечника, но крови было совсем чуть-чуть. Леха, ничего не видя из-за слез, молча перезарядил и поднял ружье. Настоящая охотничья собака умирает достойно.
– Да подожди ты! – Кто-то повис у него на руке.
Из рюкзака сразу появились иголка с ниткой. Мужики аккуратно, как смогли, засунули кишки назад и прямо через край зашили рану. Потом на самодельных носилках дотащили Алана до трассы, скинулись деньгами, поймали машину и отправили Леху с Аланом в Ветакадемию. К счастью, за лечение взялся Юрий Иванович Филиппов. Внутренние органы не были повреждены, и уже через пару недель Алан не спеша выходил на прогулку. Следующий охотничий сезон он встретил, полный решимости победить всех вепрей в округе.
Время летит неумолимо. Заезженная фраза, но от этого никуда не денешься. Наши собаки старели, мы как-то этого не замечали. Однажды мы гуляли, шли вдоль Тимирязевского парка. Шли, о чем-то разговаривая, а собаки не спеша трусили сзади. Леха в разговоре что-то громко сказал, и вдруг Алан побежал к парку.
– А чего это он? Вроде никогда не убегал…
– Он уже плохо видит, да и слышит тоже. Я громко сказал, голос отразился от леса, вот он и подумал, что я в лесу. Пойду за ним, а то полночи ходить будет.
«Надо же, – подумал я – когда-то лес был для Алана родной стихией, где он чувствовал себя нужным своему хозяину. А теперь он в этом лесу сам может потеряться».
Последний раз я видел Алана на прогулке с Лешкиной матерью. Пожилая женщина шла и думала о чем-то своем, а старый пес, отстав от нее, встал в маленьком проходе между домами, по которому ходил всю жизнь, и, растерявшись, не знал, куда ему идти. Он уже был совсем слепой и глухой. Я подошел к нему, погладил, чтобы он меня узнал, и повел старика догонять хозяйку. А вскоре я уехал в Канаду.
Как коровам педикюр делали
Был конец мая. Подходило время очередной практики. Проблем с ней возникла целая куча. Практика индивидуальная. Можно было выбрать хозяйство из списка или найти самому. Работать можно только с продуктивными животными, собаки, кошки и даже лошади не допускались. Словом, обложили.
Естественно, никакого желания делать коровам ректальные исследования у меня не было, и я начал искать выход из положения. На горизонте уже маячили выпуск и госэкзамены. Перспектива сдавать их и восстанавливать в памяти все то, что рассказывали на лекциях, меня никак не радовала, поэтому я решил пойти другим путем – писать диплом. Сдать надо только научный коммунизм, а потом диплом – и все.
С этой идеей я тонко подкатил к доценту кафедры хирургии Евгению Павловичу Копенкину. Палыч, как его звали все студенты, был человеком. А еще он был первым ветеринарным врачом, который всерьез занялся офтальмологией. Как раз в это время он начал испытывать свою новую идею – глазные пленки с антибиотиками, и ему нужны были «бойцы», которые займутся этим делом. Под пленки и была определена тема моего диплома. Но тема была составлена очень мудро – использование пленок у лошадей, поэтому сам Бог велел мне ехать на практику на конезавод.
Мой друг, который в то время был главным агрономом Первого московского конного завода, состряпал мне вызов, в котором указывалось, что я еще буду проходить практику с коровами, которые были в хозяйстве. С этой бумагой я пришел к Палычу, а он, соответственно, понес ее в деканат. Вопрос решили в мою пользу.
Практика проходила просто отлично. С Палычем мы сразу договорились, что он не будет напрягать меня проверками, ибо ему самому было лень куда-то ехать. Конезавод находился (да и сейчас находится) на Рублевке, в Горках‑10. Ветврач кончасти сразу меня предупредила, что ни к каким лошадям я допущен не буду и что пленки могу ставить сам себе на любые места. В маточное отделение мне довелось пару раз зайти в сопровождении врача, а вот к племенным жеребцам даже близко не подпустили. Любой племенной производитель, будь то кобель, бык или жеребец, – страшное дело. Сила, бесстрашие, помноженные на гормоны, становятся гремучей смесью, которая просто опасна для человека. Я помню таких кобелей по питомнику АЗЛК. Они не один раз отправляли людей на больничный, а бывали случаи, что и в реанимацию.
Каждое утро я приезжал в Горки, наливал из огромной фляги, которая стояла на сеновале, браги, сделанной из березового сока, и ложился спать в тени. После обеда я отправлялся в сторону дома.
Однажды мой сон был нарушен шумом машины главного ветеринарного врача хозяйства, который приехал проверить, как идут дела на кончасти.
Посмотрев на меня, он спросил:
– И что?
– Да вот!
– А денег не хочешь подзаработать?
Я, естественно, напрягся, хотя интуиция подсказывала, что надо будет рубить коровам копыта. Пусть не пугаются любители животных: это процедура, сравнимая с педикюром и маникюром, только в масштабе коровы.
– А что делать?
– Копыта рубить.
– И почем?
– Рубль тридцать голова. Копыта и рога.
Цена была заманчивая.
– Мне нужно четыре человека, – продолжал Иван Иванович.
Я, вспомнив устный счет и, произведя мысленно калькуляцию денег, полученных в перспективе, с уверенностью в голосе, свойственной тимуровцам, сказал:
– Всё сделаем. Только молока нам еще надо.
– Нет проблем, молока сколько хотите.
Это была ошибка Ивана Ивановича. Он никак не мог представить, что за день мы будем выпивать два ведра.
В тот же вечер я позвонил своему одногруппнику и другу Пете Солдатову и обрисовал ситуацию. Петя сходу все оценил и заочно, в цветастых выражениях, предложил профессору Кондрахину, который тогда был нашим деканом, проходить практику вместо него. Нам требовались еще два человека. Сам Петя был ростом под два метра, правда, лицом и прической он напоминал Володю Ульянова на октябрятской звездочке, но это не мешало ему укладывать корову, просто взяв ее за рога. Петя привел с собой Лерыча, человека, ростом и силой напоминавшего самого Петю. Я же позвал своего друга Мишу Есина. Миша – мастер спорта по классической борьбе, долго играл в регби, а еще он профессионально работал с собаками. Словом, бригада «Ух»!
Я думаю, не стоит описывать сам процесс коровьего педикюра. Могу только сказать, что занятие это специфическое. Мало того что у коровы есть рога, которыми она бодается, так любой обладатель десятого дана по карате позавидует умению коровы бить задними ногами. Делает она это моментально, без предупреждения и в любую сторону. Довершается это все тем, что в процессе наведения красоты корова себя не контролирует и справляет свои естественные надобности прямо на мастера педикюра. Но что поделаешь, деньги пахнут.
Рублевка в те времена, несмотря на правительственные дачи, представляла из себя тихое и блаженное Подмосковье. Поля, леса, Москва-река и пасущиеся здесь и там стада коров. Никаких коттеджей и навороченных поселков. Соответственно, общественный транспорт между деревнями ходил редко и нерегулярно. Нам же надо было переезжать между фермами хозяйства, которые были раскиданы на приличном расстоянии друг от друга.
К счастью, Петя являлся обладателем удивительной машины – «москвич 408». Назвать этот агрегат автомобилем можно было с большой натяжкой. Когда он проходил последний раз ТО или был в ремонте, не помнили даже новгородские грамоты. Кузов был ржавый, оба бампера прикручены проволокой, стеклоподъемники не работали, поэтому стекла поднимались руками и изнутри подпирались щепками. Соответственно, чтобы стекла опустить, щепки выдергивались, и стекла падали. При открывании дверей каждый раз создавалось впечатление, что они оторвутся вместе с петлями. «Резина» напоминала покрышки для болидов «Формулы‑1», настолько она была лысой. Когда шел дождь, в салоне можно было снять обувь и прямо на ходу помыть ноги. Весь пол проржавел до дыр, и существовал большой шанс провалиться вместе с сиденьем. На ходу агрегат издавал звуки, от которых с ужасом бежало все живое. Но он ехал!
Однажды на очередном перегоне где-то в районе Жуковки наш «конь» встал прямо на обочине. Мишка с Лерычем спали на заднем сиденье. Мы с Петей вышли из машины, открыли капот и с видом знатоков начали смотреть на двигатель, стучать по колесам ногами, протирать стекла. Результат был равен нулю, «конь» стоял. Вдруг прямо из воздуха рядом с нами материализовались трое в черных костюмах, белых рубашках, галстуках и полуботинках. Габаритами все трое были под стать Пете и Лерычу.
– Документы предъявите, пожалуйста
– Мужик, ты с дуба рухнул? – Петя с удивлением посмотрел на них. – Лучше бы машину помогли отремонтировать.
Тут ветерок потянул от нас на них, и их лица как-то скривились.
– А чего это от вас так коровьим говном несет?
– Ты молоко пить любишь, мясо есть любишь?
– Люблю.
– Вот для того, чтобы ты молоко пил и мясо ел, от нас и несет.
Ситуация для троих становилась нестандартной. Вдруг у одного из них заговорил внутренний карман. Из всего того, что бубнилось, я понял только одно слово – «проезд». Мужики резко активизировались.
– Быстро будите этих.
Мишка с Лерычем, ничего не понимая, вылезли из машины и, увидев чужаков, спросонья решили, что сейчас мы будем биться с рублевскими хулиганами. Слава богу обошлось.
– Мужики, быстро откатываем машину в кусты. – Трое начали толкать «Москвич», мы, ничего не понимая, присоединись. Машина покатилась в нужном направлении, но на ее пути возник придорожный кювет. Дальше не едем, метра полтора в ширину и сантиметров семьдесят в глубину. И тут…
– Взяли!
Все моментально напряглись и – о чудо! – перенесли машину через кювет прямо в кусты.
– Стойте здесь и не высовывайтесь. – Трое испарились.
Через пару минут за кустами промчался правительственный ЗИЛ в сопровождении пары черных «Волг». Еще через пару минут наша троица опять материализовалась.