Мы с женой и наши друзья расположились в сторонке. Палыч не спеша открыл сумку и со словами, что приезд надо бы и отметить, начал извлекать из нее содержимое. Когда появилась бутылка водки, я не удивился, тогда еще не было никаких ограничений на перевозку жидкостей, но, когда он из сумки извлек шмат сала, черный хлеб и вареные вкрутую яйца, я просто онемел. Абсолютно все запрещенное к ввозу на территорию США и Канады.
– Это как же ты собаку обманул?
– Не задавай лишних вопросов. Пойди лучше купи чего-нибудь попить и еще бутербродов несколько.
У стены в ряд стояли столы, на которых были выставлены всевозможные безалкогольные напитки и пиво, а также сэндвичи, разнообразная выпечка и сладости. Наш российский народ дремал после перелета, а девушка на раздаче скучала без дела. Она была несказанно рада моему появлению, помогла мне набрать всего того, что было надо, и крайне удивилась, когда я достал бумажник.
– До Милуоки вы являетесь пассажирами компании «Дельта», поэтому все питание и весь сервис за счет компании.
Еще не привыкший к принятому в цивилизованных странах сервису, я был приятно удивлен, сказал, что за кофе зайду попозже, и взял свое добро. Как только я повернулся в обнимку с бутылками и бутербродами к залу, на меня с немым вопросом устремились двадцать шесть пар глаз.
– Да халява, – ответил я на весь зал.
В ту же секунду к столикам выстроилась длинная очередь. По тому, сколько народ набирал еды, складывалось впечатление, что наесться все собрались на ближайшие десять дней, вплоть до возвращения в Москву. За кофе мне пробиться не удалось, несмотря на то что я доказывал всем, что я здесь стоял первым и у меня номерок на руке.
Но еще через год я убедился, что рекордсменами по любви к халяве являются американцы.
Мы с супругой приехали в Сан-Антонио на первую в моей жизни ежегодную конференцию American Animal Hospital Association. Я был приятно удивлен, с каким радушием встретили на таком мероприятии меня – первого российского врача. Абсолютно все, и не только члены оргкомитета, были готовы помочь, объяснить распорядок лекций и мероприятий.
Всем известно, что американские ветврачи – люди далеко не бедные и занимают солидное положение в обществе, поэтому было полным откровением, когда в расписании мне особо подчеркнули один день, а именно утренние доклады, так называемые жемчужины ветеринарной медицины, сопровождаемые бесплатным завтраком. Можно было приходить с членами семьи. Причем акцент был сделан не на «жемчужинах», а на слове «бесплатно». По нашему российскому раздолбайству я не придал особого значения этим словам, но в назначенный день решил захватить с собой супругу, которая собиралась с утра на экскурсию. Пусть перекусит, подумал я. Всё веселее, чем одной. Каково же было наше удивление, когда мы увидели полный зал жующих врачей и их родственников. Создалось впечатление, что родные специально подтянулись ночью, чтобы позавтракать на халяву.
Потом, уже живя в Канаде, я проникся духом халявы. В университете весть о том, что на таком-то этаже кто-то защищается, а потом будет бесплатная пицца, разлеталась по зданию гораздо быстрее, чем, наверное, разнеслась весть о создании очередного лекарства от ВИЧ. В назначенный час все бросали свои эксперименты и двигались в означенном направлении. Тем, кто не мог прийти, коллеги приносили халяву на картонной тарелочке.
О, великая халява! Так здравствуй и процветай, о источник вдохновения студентов, врачей и ученых!
Ройс
От боли к горлу подкатил комок и возникло непроходящее ощущение, что сейчас стошнит. Перед глазами все было как-то не так, как будто в кинозале неожиданно включился свет и вместо замедленной картинки появился белый экран. Слух отдаленно воспринимал рев разъяренного Ройса и отдельные фразы:
– Ты как? Осторожно, не бери за правое предплечье, пусть лучше рука висит.
Несколько пар крепких мужских рук подхватили меня и не дали сесть в холодную мартовскую лужу, хотя я уже изрядно промок.
Я поднял голову и понял, что некоторые из мужиков оттягивают от меня захлебывающегося от злости кобеля, а другая часть по-мужски нежно ведет меня к бытовке. Вокруг разрывались от ярости еще десять кобелей, готовые в любую секунду закончить начатое Ройсом.
В бытовке было тепло. Потрескивал огонь в буржуйке, барышни готовили традиционную последрессировочную трапезу. Кто-то приложил мне к губам кружку:
– Пей, это портвейн. Сейчас отпустит.
Превозмогая тошноту, я выпил, зная, что через несколько минут пройдет болевой шок и можно будет поставить на места верх и низ.
– Жив? – В бытовку ввалились те, кто оттаскивал от меня Ройса и привязывал его.
– Да вроде как. – Шок начал проходить, но на первое место начала выступать боль в правом предплечье. – Мужики, осторожно снимите с меня телогрейку, а то рука отечет, и тогда рукав резать придется.
– А кость-то цела?
– Да вроде как. Кисть я убрал, а предплечье – посмотрим. Андрюха, ты, надеюсь, Ройса не наказал.
– Да нет, даже похвалил, – бледный Андрей постарался улыбнуться.
– Представляете, – еще одна порция портвейна просветлила мою голову, – а мне сегодня на Пугачеву идти. Я же в пиджак руку не засуну.
Достать билет на Пугачеву в 1984 году было куда как труднее, чем даже попасть в мавзолей Ленина, и не менее почетно. Пропускать такое никак нельзя.
Постепенно все успокоились и уселись вокруг стола. Я пытался приспособиться есть левой рукой, правая хоть и сгибалась в локте, но пальцы не двигались.
– Ну и картина была! – все заговорили одновременно.
А ничего особенного, собственно говоря, и не произошло. Было обычное воскресенье. После утренних занятий по общему курсу дрессировки и курсу защитно-караульной службы подошло время занятий розыском. В те времена только на трех площадках в Москве занимались разыскной службой, так как она не входила в список обязательных для клуба, да и инструкторов, владеющих специальными навыками, было несколько. Я после окончания курсов инструкторов при ДОСААФ специально ездил на площадку Плющево, где обучался искусству розыска у кинолога МУРа Александра Ивановича Журавлева.
Когда мы с друзьями построили площадку «Красный Балтиец», то решили, что нашей вишенкой на торте будет разыскная служба. В первую группу пришли собаки, которых даже не надо было отбирать, они полностью соответствовали требованиям. Первое – дипломы по ОКД и ЗКС и абсолютное послушание на уровне автомата. Второе – устойчивая психика. Кобелю приходится работать в окружении других кобелей и не срываться на драку. Собаке нельзя реагировать на кошек. Кобелю при работе нельзя отвлекаться на течных сук.
А еще у этих собак должно отсутствовать чувство страха, но должна присутствовать неукротимая злоба, которая включается только по команде.
У такой собаки не должно быть даже мысли просто так укусить человека. Любительских требований к разыскной службе тогда не существовало, и мы ориентировались на требования МВД, а это работа не для рафинированных домашних любимцев. Под стать собакам были и их владельцы. К тому времени я уже пару лет знал Илью Заславского. Мы вместе строили площадку, а потом он оказался в первой группе, с которой я занимался розыском. Ныне Илья Заславский – начальник поисково-спасательной кинологической службы аэромобильного отряда «Центроспас», заслуженный спасатель РФ, человек, спасший со своими собаками сотни человеческих жизней. Мы живем в соседних домах, до сих пор дружим, и теперь, когда мы время от времени собираемся за столом, уже я задаю ему вопросы по дрессировке.
Все требования отличались от клубных, поэтому задержание проводилось так, как будто это реальный случай, когда преступника надо выбить из равновесия тем, что на него бежит разъяренный зверь, который победит его физически, сделав очень больно, и будет так удерживать, пока не подбежит хозяин и не оттащит. Никаких бросков в руки и перехватов у нас не признавалось. Все по-взрослому: догнал, схватил, повалил – и рвать.
Обычно занятия заканчивались упражнениями на развитие и поддержание злобы. В этот раз собакам предстояло работать самостоятельно. Они были привязаны, хозяева отошли на приличное расстояние от них, чтобы собаки не чувствовали поддержки, а один человек бегал между животными, нанося им удары, делая как можно больнее и обиднее. В то воскресенье таким человеком был я. Я взял дрючок от лопаты, метра полтора длиной.
Все шло по плану. Настала очередь Ройса. Ройс был настоящей огромной восточноевропейской овчаркой. Килограммов шестьдесят жуткой необузданной злобы. Андрей, его хозяин, открывая дверь домой, всегда предупреждал Ройса, что это он идет. Мало ли что кобелю приснится.
Ройс включился в работу моментально. Он старался вырвать из моих рук палку, а еще он очень хотел добраться до меня самого, но каждый его бросок ограничивал поводок с крепким карабином.
Говорят, настоящие ниндзя всегда ожидают угрозы жизни. Те, кто профессионально работает с животными, – тоже. Только это спасает в самых неожиданных случаях. Так было и в тот раз. Непонятно почему, но глаз вдруг переключился в режим замедленного приема картинки. В какой-то момент я увидел, что после очередного броска Ройса альпинистский карабин, на котором сидел кобель и который выдерживал безумные нагрузки, разлетается, как если бы на его месте была канцелярская скрепка. Для меня все это происходило очень медленно. Ройс на долю секунды остановился, но, не ощутив препятствия, ринулся на меня. Голова в этот момент работает быстрее самого мощного компьютера. Принимаются несколько решений одновременно. Главное – не паниковать и не дать собаке атаковать туда, куда она метит, потому что тогда мой путь будет лежать прямиком в травмпункт к хирургу на штопку. В секунду кобель снесет меня с ног, сядет сверху и будет рвать, пока не подбегут ребята. А ребята в этот момент пытались стронуться с места, скользя кирзовыми сапогами по мартовскому льду. Я засунул собаке в пасть дрючок. Это был хоть секундный, но выигрыш времени. Дрючок превращался в щепки, как если бы он попал в измельчитель, в котором перерабатывают спиленные на улицах деревья и ветки. Жуткая пасть неумолимо приближалась к кисти. Этого никак допустить нельзя, потому что тогда прямой путь с площадки в ЦИТО