Влекут в столицы всё и вся,
Я не люблю столиц России –
Она давно там вышла вся.
Мои забытые тропинки,
Петляя вёрсты ночь и день,
Дойдут, найдут её в глубинке
На пепелище деревень.
Прильну лицом к болящим шрамам,
К душе открытой притулюсь:
– Прости меня, родная мама,
Я блудный сын, и вот винюсь.
Её глаза, в слезах до краю,
Глядят поверх моих седин,
И я в них с ужасом читаю:
– Ты опоздал вернуться, сын.
Ветры в поле
В чисто поле девка выходила,
Бела девка, как родная Русь.
От востока пел ей ветер мило:
– Приходи невестою – женюсь.
Бродят ветры счастья и кручины,
Доверяйся, милая, не всем.
На востоке ветер Палестины,
На востоке ждёт тебя гарем.
Остоялась девка у край-поля –
Незалежна, рученьки в бока.
Звали девку ветры за три моря:
– Приплывай, держась за хвост быка.
Ой, девичья память-то на горе
Что под воду сито иль пестерь, –
Уж ходила обелью за море,
Не в княжны позвали и теперь.
Кружат ветры по-над бывшим домом,
Кровь сочат расселины земли.
Разбежались девки по сузёмам,
Полегли во поле ковыли.
«Вздохнёт тайга, когда обрушит срок…»
Вздохнёт тайга, когда обрушит срок
Могучий кедр на моховое ложе,
И вновь шумит другими, что моложе,
Подрост себе выхоливая впрок.
Но стонет бор, предчувствуя, что рок
Его века безжалостно итожит.
И прочь летит, бежит, ползёт, кто может,
А визги пил уж рвутся за порог.
Свезут хлысты, и загноится рана
Мокром болот и нечистью бурьяна,
Осины дрожь не досягнёт небес.
И мы пошли под вырубку когда-то.
Что там встаёт, дурнина или лес,
Где наши пни облапили опята?
«Не суть, что мир в веках не стал добрее…»
Не суть, что мир в веках не стал добрее,
Что жизнь трудна и многолико зло,
Но что-то там, внутри, произошло,
И альбатрос, устав, упал на рею.
Дуплеет дуб, и цепь лежит, ржавея,
Учёный кот сбежал, умыв мурло.
Старуха-смерть седлает помело,
Чтоб отыскать яйцо с иглой Кощея.
Ещё летит пчела на зов кипрея
И ухо дев готово слушать змея,
Но не поёт хвалы моё стило.
На черепках от ямба и хорея
Златой телец вытаптывает тло,
Гася костёр безумца Прометея.
Химеры
Всё в мире есть, но только в меру веры –
Простор мечте и для наук закут.
Стоглавый змей разбойничает тут,
И мчит кентавр по многозвездью сферы.
Не за горой и прочие химеры:
Взамен голов сидят на плуте плут.
Не зря себя китайцы берегут,
Ссылаясь на истории примеры.
Слыхал и я: с тех пор, как чьё-то племя
В поводыри чужое взяло семя,
И Агасфер его сыскать не смог.
На свитке лет теряю наше время,
Как будто Русь изъял из жизни Бог,
Но чуткий миф исправно держит стремя.
Сонет с кодой
Прогресс-паук всесилен испокон.
Как на игле, сижу я в Интернете,
Вовне – мираж, а в электронном свете,
Где жизни суть, идёт аукцион.
Тут с молотка Туманный Альбион,
Италии с Испанией по трети,
И россиян пронырливые дети
Вперегонки летят на стук и звон.
Ищу свою родимую державу,
Что мне в сохран по ветхому уставу
От праотцев была передана.
Хохочет бес, зависший в паутине:
«Давно твоя распродана страна,
Да и тебя, беспечный, нет в помине».
– Не верь ему, – мне кода говорит, —
Гаси дисплей, он лжёт, иезуит.
Футбольный кубок
Футбольный кубок «Челси» и «Монако»,
И я уже уловлен в телесеть.
Толмач ко мне с подначкою: – Однако,
За чью команду думаешь болеть?
Купил одну с избытков «новый русский»,
Другую – тоже «русский», но новей.
Из колеи национальной узкой
Они меня выводят на Бродвей.
Не за товар на деньги плутовские,
Болеть я буду от глухой тоски
За череду утрат во дни лихие,
За деревень забытых островки,
За наш народ, обобранный и голый,
За быт, залитый водочной рекой,
И за детей, оставленных без школы,
И за старух с протянутой рукой.
Но, погасив лукавого тенёта
И утишая сердце, удивлюсь:
Мне ж не вернуть из-под столетий гнёта
Придуманную сказочную Русь.
«Из-за Атлантики зовом Сирены…»
Не зовите нас в Вашингтоны
Под губительный молот бед!
Из-за Атлантики зовом Сирены
Прежние ветры манят
К острову счастья, где хитро средь пены
Рифов ощерился ряд.
Я без царя в голове и компаса,
Звёздный лоскут водрузив,
В утлой посуде отчалил без Спаса
К пению западных див.
Дышит Аидом простор глобализма,
Рушит тлетворной волной
Грады и веси забытой Отчизны,
Брошенной, преданной мной.
Я в потомакских загинул затонах,
Кривы и тёмны пути.
– Боже, – молю, – отыщи в Вашингтонах,
Мне же меня возврати!
Час шестый
Дорога на Голгофу без излуки –
Пилат под вопль: «Распни Его, распни!» –
Перед толпой омыл картинно руки,
И потекли в Завет земные дни.
В венце терновом, в рубище багряном
Стоит Россия, будто в полусне,
И на суде неправом множат раны
Лжепослухи, вещая о вине.
Народ молчит, умыв безвольно руки
Под старый вопль: «Распни её, распни!» –
Знать, недостало ветхих дней науки,
Иль истекли сего народа дни.
«Одно из всех в России поколенье…»
Одно из всех в России поколенье
В двадцатом веке высветлило след
И до конца исполнило завет
Сыновнего Отчизны сбереженья.
То поколенье бывших огольцов,
Последышей гражданского раздора.
То дети раскрестьяненных отцов.
То отпрыски триумфа и позора.
Они-то и поставили заслон
Чумному помрачению Европы
И к свету ей, лукавой испокон,
Костьми своими выгатили тропы.
Они вернули солнце в небеса,
Из пепелища Родину достали:
«Вот вам на веки вечные краса!»
И что же мы?
А на похлёбку, как Исав, сменяли.
Промашка
Когда светило высится, ликуя,
И гнёзда вьют заботные грачи,
Изладил я себе избу честную
И растянулся сладко на печи.
Месили грязь убогие калики
И плакались на мачеху-судьбу:
– Бездомны мы, безродны и безлики,
Пусти-ка нас на чуточку в избу.
Я дверь и душу нараспах: – Входите!
Вот голбец вам и лавка, чтоб присесть.
Бегом несу им немудрящей сыти,
Что Бог послал и в пост позволил есть.
Но в красный угол сразу прут гурьбою,
С моих запасов валят снедь на стол,
Как на дуване, делят меж собою,
А на меня с отмашкой: – Вон пошёл!
Горою пир. Восторженные клики.
Из подпола текут меды и квас.
Под лазерные высверки и блики
Уже и печь на круг пошла вприпляс.
Подпёр порог, скукожился, горюю.
А на меня с налёженной печи,
На дурь мою, на голову седую,
Планируют родные кирпичи.
«Иль годы, что прожиты в прах, виноваты…»
Иль годы, что прожиты в прах, виноваты,
Иль в нашей равнинности соль,
Но редки восходы и часты закаты,
А в сердце щемящая боль.
Неспешно листаю и близи, и дали.
Вот, словно табун на лугу,
Мы гривы однажды под гик распластали,
С тех пор и живём на бегу.
Не лучше, не хуже, а всё ж не такие,
Иначить – лишь Бога гневить.
И были не руна к ногам золотые
Нам брошены небом, а нить.
Увы, сосунком, перепутавшим вымя,
Чужого пригубить взаймы
Бездумно припали, отпрянув другими,
И бег продолжаем не мы.
«Гибнет мир. Всюду рынок и ересь…»
Гибнет мир. Всюду рынок и ересь.
С неба непогодь сеет тоску.
Две вороны как дома расселись
И торчат под окном на суку.
– Кайся, кайся, – картавят занудно, —
Жертвы шлют миллион укоризн.
Кайся, кайся в душе и прилюдно