Кой-где привстанет робко горный пик,
И небеса откроются без сини —
Печален будет их потухший лик.
Бог милосерд. Быть может, как когда-то,
Иного Ноя с живностью ковчег
Прибьёт волной к вершине Арарата,
Чтоб человек пустился в новый бег.
Адронного коллайдера создатель,
Ловец бозона Хиггса, подберёт
Для топора от камня скол на скате,
А колесо не вдруг изобретёт.
«Открылся мир, как вешним ветрам поле…»
Открылся мир, как вешним ветрам поле —
Ликуй, гуляй, хоть вдоль, хоть поперёк.
И я шагнул познать, что нету воли
В извивах троп и в узости дорог.
Я рвал плоды, увы, земной юдоли,
Лукавый псом вертелся подле ног.
Щепоть золы, сомкнув ладонь до боли,
Да клок седин принёс я на порог.
Когда нет сна, когда в былом кочую,
Всё мнится мне, что прожил жизнь чужую,
Как подобрал никчёмную спроста.
А та, моя, первейшая в наследстве,
Недожитой навек осталась в детстве.
Она была, как высь небес, чиста.
Перунов цвет
Когда-нибудь нарушу я зарок
Не бередить в угасшем сердце рану,
В ночном бору разведаю поляну,
Подстерегу там папора цветок.
Попячу им годов и вёрст поток,
Перед тобой, вновь юною, предстану,
И моему поверишь ты обману,
Не указав, как прежде, на порог.
Морской волной отхлынут складки платья,
И, ослеплён, паду навстречь в объятья,
Купальский огнь на твой сменяю жар.
Но не простит измены дар заклятья,
Вернёт нас в мир, лишённый грёз и чар, —
Беззубым ртом прошепчешь мне проклятья.
Афинянка
Средь лиц родных, скуластых и курносых,
Ничем её не выделялся лик,
Но чаровал бездонных глаз тайник,
И след мели соломенные косы.
Любви юнцы не задают вопросы,
Быстрей стрижа на зов летит старик,
А нам о ней в ночи шептал тальник,
И по утрам вызванивали росы.
Всё пронеслось как сон, как блазн, как миг.
Так пустоцвет потешил глаз и сник,
И стынет сад, не радуя дарами.
Но почему? Как отчужденья лёд
Творился там, где бушевало пламя?
И кода мне кривит в усмешке рот:
– Она ждала у Артемиды в храме,
Когда катнёшь ей в ноги с клятвой плод.
«Дремал Сварог за облаком седым…»
Дремал Сварог за облаком седым.
Вилась тропа – ни камня преткновенья.
Но тут метнул мне под ноги сужденье
Лукавый бес иль хитрый аноним:
«Надежда – жизнь, мечта – летучий дым».
Какая блажь! Когда надежд поленья
Бросаем мы в костёр воображенья,
Что тает там, под сводом голубым?
Авось, небось – погодные прогнозы
Да фарт в игре. Но уповать без грёзы —
Из ничего высиживать ничто.
Находку – прочь, широким шагом дале.
Со дна морей суть истин доставали –
Я захватил на случай решето.
Ненастье
Гнилая морось. Пепельное небо.
Размытая берёзок кисея.
На провода без видимой потребы
Нанизаны гирлянды воронья.
О чем они, нелюбые, картавят?
Их жалобы – привычное враньё.
Нет ястреба ни в поле, ни в дубраве,
И расплодилось ныне вороньё.
А певчих птиц на редкость стало мало,
Я по весне не слышал соловья,
Кукун-кукушка рано куковала,
На голый лес, на сирые поля.
Деревья плачут, и, слезу роняя,
Очнётся лист и мелко задрожит.
Наверно, так, Христа припоминая,
О смертном дне тоскует Вечный жид.
«Не с того ль всполошилась сорока…»
Не с того ль всполошилась сорока,
Что под путником рушится наст
И что день даже в чаще глазаст,
А лазурь распахнулась широко?
Разнеси, сторожливая птица,
Непустячную весть на хвосте,
Что весна на последней версте,
Что вот-вот она к нам постучится.
И пускай огрызнутся метели,
По лесам и садам без затей
Дышит будущность в почках ветвей
И былинкой стремится из прели.
В яви быть, умереть, возродиться —
Вечной жизни загадка и суть.
Только каверзу надо сморгнуть:
Что первично – яйцо или птица?
«Не обессудь, неведомый потомок…»
Не обессудь, неведомый потомок,
Спешу к тебе, опередив века, —
Мне не подаст ни лодки, ни парома
На берег твой забвения река.
Со мною нет досады иль укора.
Я знаю, ты меня не повторишь,
Но, как и я, лаская даль с угора,
Ты будешь пить, захлёбываясь, тишь.
И на Земле без рубежей и края
Забудешь ты, как наважденья сна,
Что вот была у пращуров родная,
Во мати Богом данная страна.
Она ушла. Уход для нас печален:
Не угляжу тебя средь толп густых,
Ведь ты безлик – интернационален.
И есть ли ты? – вопрос не из простых.
Но крови зов – не на ветру полова.
И, может быть, средь хлама небылиц
Отыщешь ты два самоцветных «Слова»,
И Русь взлетит, как Феникс, со страниц.
«Облетают и годы, и маки…»
Облетают последние маки…
Облетают и годы, и маки.
За спиной поднимаются пни.
Умирают в последней атаке
И погожие летние дни.
В золотой разливанной печали
Осень кажет нам тысячи лиц.
Вот уж начисто вымыты дали
И распахнуты настежь для птиц.
Скоро первая вышняя стая
Проплывёт, исчезая на нет.
А душа человечья, стеная,
Как подранок, рванётся вослед.
Кинусь к ней, беззащитной и ломкой,
Заслоняя, как мать малыша.
Между прошлым и будущим кромкой
Побредём, лепестками шурша.
Коза
Меняет дьявол минусы на плюсы.
Вослед и Минск извечному взамен
Вживляет козам человечий ген,
И гонят тех на рынок белорусы.
А в деревнях российских перемен,
Где вымер люд и ржа сгубила косы,
Привольно прут ивняк, бодяк да хрен —
На все для коз гурманские запросы.
Страна торит в новации стезю,
И мир буравят молнии общенья.
Свершу-ка я прорыв из запустенья,
Куплю себе трансгенную козу!
Ищу кредит на козьего мутанта,
Но чибис-птицей мысль кружит в уме:
«Заблеет вдруг коза на эсперанто,
А я на нём, увы, ни бе ни ме».
Блеснул порыв и рухнул на замахе.
Но иногда в тиши, как пред грозой,
Слетает самобранка, ждут рюмахи,
И мы «за жизнь» беседуем с козой.
Беда
Беду на кривых оглоблях не объедешь.
От веку крив, всерьёз и без поспеху
Я ладил путь с недальней стороны.
Оглобли гнул – беду хотел объехать,
Что щерится дорожным ли огрехом
Иль зубьями забытой бороны.
Но труд усердный стал себе дороже:
Меня нашла на спуске борона.
И ось долой, и конь мой обезножил,
И сам с телеги сиганул негоже,
Где самая таилась вострина.
В итоге ум и дурь выводят дробью.
Мне за промашку горестно до слёз –
Не догадал, что не туда я роблю:
Я вправо гнул проклятую оглоблю,
А борону лукавый влево снёс.
Октябрь
Лжёт теплом октябрь, однако
Не снуют шмели,
Кулики, судьбу оплакав,
Лето унесли.
На траву листвы багрянец
Лёг половиком,
По нему деревья с рани
Бродят босиком.
Но в октябрьскую пору
На степной загар
Бед вещун, столетний ворон,
Рассыпает карк.
Жди несчастий! Уж, бывало,
Месяц злых начал
Не одной листвою палой
Землю обагрял.
То, безумствуя, на Смольный
Двинул напролом,
То расстреливал крамольный
Беззащитный дом.
За коварство и разлады
Я б без лишних слов
Месяц выкинул из ряда,
Если б не Покров.
Слеза
Вожделеньям ли преграда
Иль вину загладить надо –
Из лукавого потая
Льётся слёз притворных рать.
Отступает спесь мужская,
И летит премудрость спать.
На могильный холмик глины