А древо жизни гнут ветра тугие,
Скрипит смоковница, не давшая плода,
Но что-то шепчет, шепчет ностальгия.
На излёте
На излёте, как в затменье,
Лето бродит вкривь и вкось.
Под осеннее круженье
В мир пришёл я на авось.
В эту пору поздно сеять,
В эту пору пусто жать –
На полшага от Борея
Отступает время вспять.
И бежит судьба-дорога,
Миновавши перевал,
То по терниям облога,
То обрушится в провал.
Глянет взгорок одиноко,
Иль низинок череда.
О веках поёт осока,
И полынь седым-седа.
Старый ворон обкартавит
Нежить русских деревень:
– На обратной переправе
Все паромы набекрень.
А дорожка столбовая
Поклонилась на излёт.
Где он, Русь моя родная,
Наш заутрашний сумёт?..
Звезда
Встречалось мне об этносах преданье,
Что звёзды суть их судьбы и века.
В деснице Божьей каждое мерцанье:
Слетит звезда – и нету языка.
Знать, так и есть: с первоначальной сини
Снялись семь звёзд землицы Ханаан
И пали ниц пред шедшим из пустыни,
А нашу днесь обрушило в бурьян.
Не охнул мир, и не случилось чуда,
Хоть кое-кто ударился за ней,
Мол, возвратим, была прибита худо,
Но не нашли звезды или гвоздей.
За Можаем
Когда годами на прямую вышел,
Сказали мне, что снят весь урожай,
И обживать пенсионеров нишу
Я угодил в деревню за Можай.
Там всё бурлит лишь в дачные сезоны,
А бросовые месяцы в году
Пяток домов – забытые суслоны —
Ещё дымят и мыкают нужду.
В них тускло догорают, как огарки
От жизни той, что мимо пронесло,
Старушки – бескоровные доярки –
И дед-бобыль по имени Петро.
Родная власть, иных миров тарелки
Не завернут сюда и невзначай.
Как в дальней дали шли на посиделки,
Идём с колёс взять хлеба, соль и чай.
Наш женский ряд, от века не старея,
Наряды выставляет напоказ,
А мы с Петрухой в ватных телогреях,
Не укрывая сивый свой окрас.
Петро из той, колхозной, были скотник.
Я горожанин, стало быть, чудак,
Бока на нет пролёживать охотник
И пустоцвет. Петро полезный злак.
Но к старости судьба нас подравняла:
У каждого в кармане ни шиша
И, как хотел Всевышний изначала,
По-детски в мир распахнута душа.
Лишь иногда метельною порою
Тоска-кручина гонит мысли вспять,
И Пётр бредёт с понурой головою
На самогон тридцаточку занять.
Сегодня морок очи не туманит.
Улыбкой светозарной просветлён,
Петро явился с петушиной рани
Вернуть свой долг до будущих времён.
Но слово за слово, и бес подначил
Петру газетный загадать вопрос:
Как видит он крестьянскую задачу
И почему же в фермерство не врос?
Я пошутил, навроде черниченки,
А Пётр подвоха, знать, не разглядел:
«Снимает город дачами все пенки,
Земля иная боле не у дел.
И где мой пай? Пылится на бумаге.
Я сам и трактор, плуг и борона.
Два поколенья выросли в общаге,
И разве в этом есть моя вина?
Деды ещё свою землицу знали,
Коль сызмала ходили в мужиках,
А наш удел: зимой – в лесоповале,
С весны до мух в колхозных батраках».
Некстати я больной коснулся темы.
Кому, кого и с коих пор судить?
Не без греха в российских бедах все мы –
Другая нам понадобилась сыть.
– Гляди, Петро, как тешится Ярило,
Денёк-второй, а дале не зевай!
Поскольку власть слегка недокормила,
То в огородах наш остатьний пай.
Два старых пня, торчим, как побратимы,
Стволы давно спилили на дрова.
Пьянит дымок извечной русской «Примы»,
И хорошо, когда молчат слова.
И соловьи плывут в зелёном море,
Вызванивая утро хрусталём.
Сбегает к лесу пахотное поле,
Волнуется пожухлым будыльём.
Квадратура круга
Темны в кругах истории квадраты
И следствий неминучих, и причин.
Не мерян круг неправедно распятых,
Велик квадрат достойных лишь осин.
Ах, то не в Риме всполошились гуси,
То кружит, кычет чаицей судьба:
Упырь решает квадратуру Руси,
И танковая слышится пальба.
Зияют чёрные квадраты окон
На полотне покинутых полей.
В каком-то сне, недальнем и далёком,
Здесь прокатилась колесница дней.
Бегу из круга разочарований,
Но предо мной встают картины в ряд:
Двуперстие и Русь уносят сани,
Оставив нам Малевича квадрат.
Тюрьма
Я в каталажку за пустяк упрятан:
Немой, связал каких-то пару слов,
А в камерах матёрые ребята,
И в карцере безвылазно Белов.
Поэтов узнаю по перестуку:
Вызванивает чисто Курдаков,
Не спутать передреевскую руку.
А Кузнецов сбивает сталь оков.
Когда ехидно с западного края
Встаёт светило, лязгает запор,
Иных сидельцев, походя пиная,
На краткий срок пускают в тёмный двор.
Однажды мельком там блеснул Свиридов,
Гаврилин же к Белову угодил.
И грудь в тисках, и теменью обида –
Не за себя, я против них бескрыл.
По языку, славянофильской сути,
По недоступности для мелочной хулы,
По всем статьям здесь должен быть Распутин,
Но он велик, а камеры – малы.
Гляжу в переплетения решёток,
Не находя под куполом стожар.
Обрывок неба бледен и нечёток,
Его зазастил праздничный бульвар.
Там «неоклассики» надутые пустоты,
Одесский юмор и словарный мат,
Убойные разлиты нечистоты,
И тяжкий дух доносит в каземат.
Лети в тартар забвенья, ахинея!
Но как же быть, когда я выйду вон?
Пожизненно глагол мой осуждён,
На пересмотры права не имея…
Обрезание
Не хоронись от дьявола в скудели!
Уснул, в чём был, на лавке за дежой,
А пробудился в городской постели,
Незнамо где, но в местности чужой.
Мне бесовы проделки ни к чему бы –
В деревне дел всегда невпроворот,
Жена, прознав, добро б надула губы,
Но поворот устроит от ворот.
Что прыти есть, несусь, как лошадь в храпе,
Голосовать, а за душой пятак.
Петруха деревенский на пикапе
Меня заметил и везёт за так.
Машина ходка, даром что кургуза.
Глаголет Пётр, а я ловлю в намёт:
«Обрезали кормилицу по пузо
И режут, злыдни, что ни попадёт.
Недаром и зовутся – будь трекляты.
Уже плати за смерть и за погост,
Без денег не зароют в штык лопаты,
А что скопил, ушло коту под хвост.
Россию по живому обкорнали!
Чужое резать – боль не прошибёт.
Отрезали все радости, печали
Оставили народу на развод.
Отрезали работу от совхоза,
Замест земли нарезали бумаг.
На днях на лом с речного перевоза
Порезали баржу и перетяг.
Все провода обрезали для сдачи,
И вечеруем нынче при звезде.
Деревни гибнут, прут грибами дачи,
Крапива прёт, чтоб сбегать по нужде».
Я всё не мог поверить в побасёнки
И хохотал с икотою до слёз,
Но самого достало до печёнки,
Лишь только спала пыль из-под колёс.
Мой круглый дом с обрезанным карнизом
Торчит до неприличия шишом,
Ворота, в треть обрезанные снизу,
Подол задрали, ноги голышом.
А зоотехник некогда совхозный
Уже мне встречь и без обиняков:
«Ступай на обрезанье, жук навозный,
Всех обрезают – баб и мужиков».
…Влачусь от коновала с выхолоста,
Несу в руках былую срамоту
И в полпути до сельского погоста
Я просыпаюсь в розовом поту.
Дыра
Двадцатый век ушёл под свист,
Под сожалений стон.
О нём остался рваный лист –
Исписан с двух сторон.
С лица – занятие высот
С наскоку, на ура,
С изнанки – жертв подушный счёт,
А посреди дыра.
В изломный век, в изломный год
На классовом юру
Крестьянский мир, крестьянский род
В ту вылетел дыру.
В провал листа я загляну,
В зияющую суть,
Увижу там свою страну
И не смогу вернуть.
Возвращение
Пусть торный путь и запасные