О чем знает ветер — страница 26 из 77

– Каким еще вспомогалам?

– Я говорю о добровольческой военизированной организации «Вспомогательные силы». Регулярной полиции они не подчиняются. Состоят из боевых офицеров, которые после войны оказались без работы. Вот британцы и подыскали им занятие – борьбу с ИРА.

Ну да, я про это читала, когда собирала материал для книги.

– Так они не черно-пегие? – переспросил Оэн.

– Нет, малыш, – отвечал Томас. – Они еще хуже. Вспомогалу можно узнать по берету с помпоном. И по кобуре – они ее очень низко носят. Ты ведь заметил, Оэн, какие у них помпоны? За это их называют также помпончатыми.

Оэн кивнул столь энергично, что зубки клацнули.

– Увидишь человека в таком берете – беги со всех ног, малыш. И от черно-пегого тоже беги. Понятно?

Дальше мы ехали молча. Оэн вспомнил про леденец, подобрал его с полу и принялся счищать соринки. Совсем дитя еще, думала я, – подсознательно нуждается в утешении, какое дают конфеты-сосульки, эта имитация материнской груди.

– Не пачкай ручки, Оэн, – сказала я. – Вот приедем – я вымою твой леденец, будет как новенький. Расскажи-ка лучше Доку про часы, которые подарил тебе мистер Келли! – Может, для истории сватовства Деклана время было и неподходящее, но я хотела разрядить обстановку.

Действительно, Оэн оживился, полез в кармашек, извлек часы, вытянул ручонку на максимальную длину и покачал часами перед Томасом.

– Мистер Келли говорит, это были папины часы, Док. А теперь они мои. Слышишь – тикают!

Томас, удерживая руль одной правой рукой, левую подставил под часы, как бы взвешивая их. Удивление и печаль отразились на его лице.

– Представляешь, часы у мистера Келли в шкафу хранились. Он про них и позабыл вовсе, он бы и не вспомнил, если б мы с мамой не пришли! – продолжал Оэн.

Томас глянул мне в глаза, и я поняла: ему отлично известна история с обменом часов на обручальное кольцо.

– Теперь у меня будут папины часы, а у мамы – папино кольцо! – заключил Оэн, для наглядности погладив мою руку.

– Это хорошо, малыш. Береги часы. Спрячь в надежном месте заодно с пуговицей, – наставительно сказал Томас.

Оэн повернулся ко мне. Грязная мордашка выражала раскаяние и страх – вдруг я наябедничаю Томасу о несостоявшейся сделке с пуговицей Шона МакДиармады? Оэн даже нос наморщил, того и гляди расплачется. Я улыбнулась ему: дескать, не бойся, секрет останется между нами – и помогла спрятать часы в кармашек.

– Ты умеешь время определять, Оэн?

Он помотал головой.

– Не беда. Дома я тебя научу.

– А тебя кто научил, мама?

– Мой дедушка.

Наверно, тоска отразилась на моем лице, иначе зачем бы Оэну было гладить меня по щеке липкой ладошкой?

– Ты скучаешь по дедушке, мама?

– Уже нет. – Мой голос дрогнул от этого давнего эха слов Оэна.

– Как так?

Ответ потряс шестилетнего Оэна не меньше, чем (в свое время) – шестилетнюю Энни.

– Просто дедушка всегда со мной, – прошептала я.

Вспомнилось дедушкино «Тише, тише, девочка», вспомнились его крепкие, надежные руки, обнимающие маленькую сиротку, – и мировая ось будто сместилась, и свет забрезжил передо мной. Ибо я поняла: дедушка еще тогда, в моем детстве, знал, кто я такая и как всё будет (или было).

* * *

В Гарва-Глейб я сразу повела Оэна умываться. Потом занялась собой. Половину шпилек я посеяла еще в магазине, и волосы рассыпались по спине. Пришлось прилизывать их спереди мокрыми пальцами, а основную массу перехватывать у основания затылка лентой, что обнаружилась в сундуке. Я бы с радостью легла в постель, зарылась бы в подушку. Бок ныл, руки дрожали, да еще и подташнивало. Какой уж тут аппетит! Увы, мне предстояло впервые присутствовать на семейной трапезе.

Бриджид будто палку проглотила – до того у нее была прямая, напряженная спина. За весь обед она ни слова не произнесла, а кусочки пищи брала на вилку ну просто микроскопические, так что и жевать, наверно, не приходилось. Почти неподвижная нижняя челюсть усиливала сходство Бриджид с каменным изваянием. Еще когда мы только вошли в дом, навьюченные покупками, Бриджид округлила, а затем сузила глаза. Проследила, куда направляется всё это добро, и поджала губы, видя, что не ошиблась, что свертки и коробки действительно приобретены для меня. Ни на взволнованный рассказ Оэна о разгроме витрины, ни на его упоминание о леденце, купленном миссис Джеральдиной Камминс, и о чудесных игрушках, которые он видел в магазине, Бриджид не отреагировала. За прямоугольный стол она уселась с широкой стороны рядом с Оэном. Прибор для Томаса был поставлен на торце, мне же выделили местечко напротив Оэна, на максимальном расстоянии от Томаса. Нелепая рассадка, зато Бриджид могла не встречаться со мной взглядом и тешиться моей отрезанностью от семьи.

Элинор О'Тул, старшая сестра Мэйв, стояла в дверях – вдруг что понадобится. Я улыбнулась девушке, похвалила – дескать, всё очень вкусно. Обед и впрямь был превосходный, даром что мне есть не хотелось.

– Ступай домой, Элинор, – процедила Бриджид. – Твои услуги больше не нужны. Со стола уберет Энн.

Девушка вышла с поклоном и извинениями. Томас вскинул брови.

– Миссис Галлахер, что это вам вздумалось менять заведенный порядок?

Я поспешила вмешаться.

– Всё нормально. Должны ведь и у меня быть обязанности по дому.

– На тебе, Энн, лица нет от усталости, – возразил Томас. – А Элинор теперь весь вечер будет думать, чем она не угодила. Кроме того, ей позволено забирать домой остатки еды, а сегодня она такой возможности была лишена.

Пергаментные щеки Бриджид вспыхнули.

– По-моему, – срывающимся на лай голосом начала она, – Энн в немалом долгу перед вами, доктор Смит. Чем раньше она начнет отрабатывать, тем лучше.

– Со своими долгами, равно как и со своими должниками, я сам в состоянии разобраться, – выдал Томас ледяным тоном.

Бриджид всю передернуло.

– Сначала двое на содержании были, теперь третья нищенка прибавилась, так, доктор Смит?

– Мама никакая не нищенка! – Оэн просиял всеми веснушками разом. – Она сережки продала, и теперь она богатая!

Бриджид, скрежетнув стулом по полу, резко поднялась.

– Пойдем, Оэн. Пора мыться и спать. Пожелай доктору Смиту спокойной ночи.

Оэн заупрямился, хотя давно и с аппетитом поел.

– Нет, пусть мама расскажет мне про свирепого пса, которого сразил Кухулин!

– Не канючь, Оэн, – мягко произнес Томас. – Мама устала. В другой раз послушаешь про пса. Ступай с бабушкой.

– Спокойной ночи, Док, – почти всхлипнул Оэн. – Спокойной ночи, мамочка.

– Спокойной ночи, Оэн, – отвечал Томас.

– Спокойной ночи, мой дорогой, – отозвалась я и послала Оэну воздушный поцелуй.

Он живо утешился, чмокнул собственную ладошку и помахал мне, кажется, проделав это впервые в жизни.

– Оэн! – скривилась Бриджид.

Мальчик сразу поник, даже ссутулился, однако послушно поплелся вслед за своей суровой бабушкой.

Когда шаги обоих стихли на лестнице, Томас ска зал:

– Энн, иди и ты к себе, пока прямо над тарелкой не уснула. Я сам тут приберу.

Я живо поднялась.

– Нет, Бриджид права. Ты меня приютил. Без вопросов.

– Без вопросов? – вскинулся Томас. – Я тебе не один вопрос задал и не два!

– В смысле, без претензий, – поправилась я. – Точнее, вот как: когда меня страх не терзает, я преисполнена благодарности.

Он отнял у меня стопку тарелок.

– Тебе тяжелое противопоказано. Я сам отнесу тарелки, а ты можешь мыть.

Мы работали молча и неловко, хотя, подозреваю, дело не спорилось по разным причинам. Я совершенно не ориентировалась в чужой кухне, и от Томаса тут было мало проку. Едва ли он за всю жизнь вымыл тарелку или приготовил себе даже самое простое блюдо.

Сама кухня изрядно меня впечатлила. В ней имелись ле́дник, внушительных размеров раковина, два встроенных духовых шкафа и восемь электрических конфорок, да еще погреб, занимавший всё пространство под столовой, – почти невообразимая роскошь в предложенных обстоятельствах места и времени. Рабочие поверхности отличала идеальная чистота. Просто дух захватывало от этих удобных и дорогостоящих новинок, хотя я успела прочесть первые страницы дневника Томаса и знала, откуда у него и сама усадьба Гарва-Глейб, и деньги. Знала я также об ответственности, которую, по убеждению Томаса, налагает на человека такое богатство.

Всё недоеденное я собрала в отдельную посудину. Пойдет поросятам. В усадьбе ведь держат и поросят, и кур, и овец, и лошадей – за ними ухаживают братья Мэйв О'Тул. Ничего похожего на моющее средство не нашлось, поэтому я оттерла тарелки и блюдца, как сумела, и составила горкой в раковине. Томас убрал со стола, кое-что отправил в ле́дник, а хлеб и масло отнес в погреб. Я вытерла столешницу, подивилась толщине и добротности древесины, а также умелости рук, которые стряпали и прибирали здесь до моего появления. Уж конечно, с утра пораньше Бриджид явится в кухню, все углы обнюхает – вот почему я, не имея конкретных инструкций, старалась не упустить ни одной мелочи.

Заметив, что я покончила с уборкой, Томас спросил:

– Почему тебя терзает страх?

Я закрутила кран и насухо вытерла руки, напоследок обежав глазами кухню и убедившись, что мышам, если они вдруг появятся, после нас с Томасом тут ничего не перепадет.

– Энн, по твоему утверждению, ты преисполнена благодарности, когда тебя не терзает страх. Так по какой причине он тебя терзает?

– Просто всё слишком… неопределенно, – вымучила я.

– Бриджид уверена, что ты снова сбежишь, причем вместе с Оэном. Поэтому она так… гм… нелюбезна.

– Да не сбегу я! Зачем мне сбегать? И потом куда бы я, интересно, направилась?

– Вот и я о том же. Где-то ведь ты пропадала пять лет. Где?

Я отвернулась, не в силах выносить этот натиск.

– Никогда я бы так не поступила, Томас. Это было бы подло по отношению к Бриджид и к Оэну. И к тебе. Вдобавок Гарва-Глейб – дом Оэна.

– А ты – его мать.