– Не кипятись. Если бы Энн и впрямь работала на бриттов, ни ты, ни твои ребята живыми бы из Гарва-Глейб не ушли. Мне О'Тул-старший рассказывал, как Энн заморочила главаря помпончатых.
– Энн?! – усмехнулся Лиам и продолжал страшным шепотом: – Не представляю, кто эта женщина, одно знаю: это не наша Энни. – Он потер глаза, словно пытаясь изгнать неудобный женский образ. Когда Лиам снова заговорил, усталость в голосе уже полностью перекрывала недавнюю непримиримость. – Томас, ты дал приют моей матери, ты растишь моего племянника. Ты вообще людям помогаешь, на тебя многие просто молятся. Это всем известно. Мы перед тобой в неоплатном долгу. Но сам ты ничего – ничегошеньки! – не должен Энн. Да и никто из нас ей не должен. Избавься от нее. Чем скорее, тем лучше.
Лиам ушел, не попрощавшись с матерью. Энн увела Оэна, не сказав мне «Спокойной ночи». Еще раньше я определил Робби на койку в операционной, чтобы освободилась кровать Энн. Чтобы ей больше не спать в моей постели. Вспоминаю ту ночь, когда лег рядом, – и не знаю, куда деваться от себя самого, как обуздать фантазию, как ослабить физическое напряжение. Вот я сижу над дневником, а за стеной, в детской, Энн рассказывает Оэну легенду о Ниав и Ойсине, отправившихся в Страну Вечной Юности.
Сам, подобно Ойсину, очарованный дивным голосом и дивными историями Энн, я откладываю перо.
Да, именно так дела обстоят: Энн больше не преследует меня. Она меня нашла – и приворожила.
Лиам твердит, что Энн – не Энн. Определенно, он разумом повредился. Хотя… В самой глубине души я почти согласен с Лиамом. Значит, я тоже безумен.
Глава 14Кровей ирландских я
Кровей ирландских я; Ирландия моя —
Как есть – свята земля,
Да годики-то-ходики – тик-так, тик-так!
Милорд или босяк,
Хотя б из жалости одной,
Спляши со мной, спляши со мной
В Ирландии святой!
ЛИАМ ГАЛЛАХЕР, БРАТ ДЕКЛАНА, средний сын Бриджид, стрелял в меня на озере. Он был одним из тех троих, на барже. Он вскинул руку с револьвером, он спустил курок.
Что-то мне подсказывало: спасаясь от трагедии 2001 года, я удивительным образом провалилась в 1921 год – должны же во времени случаться бреши? И первым моим столкновением с реальностью прошлого века стал Лиам Галлахер, причем прежде, чем я осознала смысл произошедшего. Образно выражаясь, я отчалила от берега с табличкой «2001» и направилась в другой мир. Где меня поджидала пуля.
Вероятнее всего, Лиам был и в сарае, среди контрабандистов. Я просто не заметила его, озабоченная спасением как Робби, так и усадьбы, милой Гарва-Глейб. В темноте, в суматохе и ужасе я толком не видела лиц, неверный свет фонаря искажал черты – вот почему Лиам Галлахер остался той ночью неузнанным. Но сам-то он меня узнал. А сегодня явился открыто, сидел за ужином, ел жаркое из говядины с картошкой и карамелизированной морковью – будто никогда и не стрелял в женщину, что возникла из озерного тумана.
Впрочем, может, и не стрелял. Может, того дня вообще не было.
В энный раз внушая себе данную мысль – убеждая себя, что перемещение во времени травмировало мой разум, перепутало реальные события с бредом, – я щупала свежий шрам на боку. Шрам был реальнее некуда – густо-розовая улика, выпуклое доказательство вины Лиама Галлахера. Вдобавок я теперь знала, чем Лиам Галлахер занимается.
Он уже был в столовой, когда я вошла. Ни Лиам, ни Бриджид на мое появление не отреагировали, занятые беседой. Оэн хлопнул ладошкой по стулу рядом с собой – в полном восторге, что наконец-то я сяду с ним, раз место подле бабушки занял дядя. Я почти упала на стул. При виде Лиама меня охватил тошнотворный страх. Томас немного запоздал, усевшись же, завел разговор с Лиамом. При таком раскладе я слова вымолвить не могла, а что до ужина, мне кусок в горло не лез.
Как только приличия позволили, я встала из-за стола. Думала, сейчас шмыгну к себе в спальню. Но тут Оэн уцепился за меня, пропищал:
– Мама, а давай сегодня ТЫ меня выкупаешь и спать уложишь!
Бриджид с непривычной готовностью уступила мне эти дела – ей определенно хотелось побыть с сыном. И вот я сижу возле кроватки Оэна. Сказка давно убаюкала Оэна, я же не имею ни сил, ни духу подняться, пройти к себе. Я даже шевельнуться боюсь.
Нужно сообщить Томасу, что в меня стрелял не кто-нибудь, а Лиам. Да, но как? Томас спросит, почему я столько времени молчала. Если я – Энн, вдова Деклана, уж конечно, я должна была узнать Лиама, своего деверя! А сам Лиам? Неужели он не узнал невестку? Зачем тогда выстрелил? Зачем хотел убить Энн Галлахер? То есть меня. В общем, нас обеих.
Я застонала вслух, и Оэн вздрогнул, завозился под одеялом. Пришлось в прямом смысле зажать себе рот. Почему Лиам не встревожен? Он явился открыто, весь вечер болтал с матерью и Томасом о пустяках, уплетал за обе щеки жаркое и просил добавки. А чего ему бояться? Я живу в Гарва-Глейб почти два месяца – и до сих пор не предъявила обвинений.
Естественно. С моей стороны безрассудно было бы обвинять Лиама. Его-то персона сомнений не вызывает. В отличие от моей. Сказав против него «А», мне пришлось бы объяснять свое появление посредством всех остальных букв алфавита.
Всю ночь я так и просидела над Оэном. В свою спальню вернуться не рискнула. Рано поутру Томас обнаружил меня в кресле, спящую, – от неестественной позы платье помялось, волосы сбились набок. Томас склонился надо мной, погладил по щеке. Сработали подсознательные механизмы защиты: я стиснула кулаки и, наверно, исторгла бы даже боевой клич, если бы Томас не прижал пальцы к моим губам.
– Тише, тише, Энн. Я сначала к тебе зашел, смотрю – постель не разобрана. Я подумал…
Напряжение в голосе, обрыв фразы ясно дали понять, какое именно подозрение охватило Томаса.
– Что случилось?
Я задала этот вопрос, потому что заметила: Томас одет точно так же, как накануне вечером.
– Робби бредит. Ему надо в больницу. Вероятно, в мозге застрял обломок кости – он и вызвал воспаление. У меня нет ни условий, ни опыта для такой операции. Короче, я немедленно везу Робби в Дублин.
– Можно с тобой?
Что угодно – лишь бы не оставаться без Томаса. Лиам Галлахер наверняка бродит поблизости. Может, когда из Гарва-Глейб заберут оружие, уйдет и Лиам; но пока он здесь.
– Тебе хочется поехать в Дублин? – удивился Томас.
– Сам прикинь: ты будешь машину вести, а за Робби кому присматривать? Кто ему голову поддержит, чтоб в дороге окончательно не растрясло?
– Ты права, – согласился Томас.
– И я, и я с вами! – Это Оэн проснулся. – Я тоже буду помогать!
– В другой раз, малыш.
Томас присел на кровать, горячо обнял Оэна.
– Я бы с радостью взял тебя с собой. Я бы тебя всюду возил, будь у меня время. Но сейчас тебе в Дублин нельзя. Робби очень плох. Поездка будет совсем не веселая.
– Почему тогда мама хочет ехать? Ей весело, а мне нет?
– И маме не весело. Она едет, потому что мне нужна ее помощь.
– А наша книжка? Мама для меня новую книжку сочиняет!
Первый томик «Приключений Оэна Галлахера» имел огромный успех. Я написала второй и засела за третий, держа в голове заказ главного протагониста – путешествия в Японию, Нью-Йорк и Тимбукту.
– Ну а для картинок вы с мамой место оставляете? – встревожился Томас.
– А как же! Внизу страниц. Только ты, Док, за нами теперь не поспеешь, – вздохнул Оэн.
– С делами разберусь – наверстаю, – пообещал Томас. – Кстати, почему бы тебе, малыш, самому не нарисовать несколько картинок? Ты ведь у нас художником растешь.
Оэн зевнул, умудрившись заодно и кивнуть. Он еще толком не проснулся, в Дублин мы его не брали – что и оставалось, кроме как повернуться на другой бок? Томас поправил одеяло, я коснулась губами веснушчатой щечки, шепнула «Спи, родной», и мы с Томасом на цыпочках покинули детскую.
– Энн, надо спешить. Дэниел О'Тул отнесет сына в автомобиль. Ты через пятнадцать минут будешь готова?
Я кивнула, готовая бежать собираться.
– Энн!
– Да?
– Прихвати нарядное платье. Лучше всего красное. Саквояж в чулане под лестницей.
Без лишних вопросов я поспешила в свою комнату.
Поездка из Дромахера в Дублин заняла куда больше времени, чем в 2001 году. Дорога была не заасфальтированная, автомобиль, даром что стильный, не мог развить приличную скорость, а Робби своим горячечным бредом и торопил нас, и заставлял двигаться с максимальной аккуратностью – то есть не давал разогнаться. Зато о дорожных пробках речь не шла, да и за рулем сидела не зареванная, шарахающаяся от праворульных автомобилей, осиротевшая Энн Галлахер. Зато не надо было молиться о благополучной доставке своей персоны, как я молилась, кажется, целую жизнь тому назад. Один раз мы остановились, чтобы заправиться, и Томас меня высадил, поскольку бензобак находился под передним сиденьем. Заметив мое недоумение, Томас фыркнул:
– А где ж ему и помещаться, как не здесь?
До Дублина мы добрались за три с половиной часа. Я уже могла бы и привыкнуть к старомодной одежде, к замысловатой вязи вывесок, к винтажным автомобилям – а вот не привыкла, таращилась во все глаза. Томас с удовлетворением отметил, что на въезде в город сняты контрольно-пропускные пункты – кажется, самое яркое свидетельство долгожданного перемирия. Я лишь кивнула. Слишком много визуальной информации обрушилось на меня. Девять утра, пятница, окраины в руинах, всюду обломки и мусор – поистине, никто не узнал бы столичных пригородов в этом запустении. И я не узнавала, пока мы не оказались в центре. Тут-то черно-белые архивные фотографии, просмотренные мной в огромных количествах, ожили, обрели цвет. Саквилл-стрит еще не изменила названия (лишь в 1924 году ее переименуют в О'Коннелл-стрит