Через полчаса я забралась в кабину, Робби сел за руль, и фургон, пофыркав для порядку, покатил по аллее. Оэн всё еще спал, шторм, кажется, передумал разражаться, а Бриджид определенно была совсем не против сидеть у камина с вязаньем и в компании граммофона.
Улицы Слайго кишели солдатами. К тому времени как мы добрались до Кей-стрит, я сто раз пожалела, что поехала. В груди было тесно от дурных предчувствий. Прогрохотал грузовик; бойцы, что сидели в кузове, заорали: «Долой предательский договор!» По тому, как исказились лица прохожих, я поняла: если противники Англо-ирландского договора определили себе целью запугивание, цель эта уже вполне достигнута. Вцепившись Робби в локоть, я поспешила пересечь мощеный двор перед зданием ратуши. Со всех сторон сюда шли симпатизирующие Гриффиту, причем каждый людской ручеек петлял, как бы шарахаясь от сомнительных перекрестков, от углов, за которыми могла караулить опасность. По периметру двора дежурило дюжины три добровольцев, но даже присутствие этих парней, официальных защитников порядка, не успокаивало собравшихся. Тревога читалась в каждой паре глаз. На площадь выехал второй грузовик с бойцами Ирландской республиканской армии. Все головы втянулись в плечи и одновременно повернулись в сторону грузовика. В кузове мелькнуло знакомое лицо.
– Робби, – зашептала я, – посмотри – это Лиам, да? Вон там, на грузовике?
Тот, кого я приняла за Лиама Галлахера, находился возле самой кабины и был виден вполоборота; о росте и фигуре судить я не могла, поскольку мужчина сидел на скамье, заслоненный от взглядов плечами своих товарищей.
– Где? – напрягся Робби, завертел одноглазой головой. – Не вижу, миссис Смит. Проворонил! Зачем только нас с вами в Слайго понесло?
Раздался звон с колокольни, шпиль которой совсем потерялся среди пухлых туч. С крыльца кто-то гаркнул «Робби!»; крик этот, усиленный глубокой аркой входа, заставил нас вздрогнуть. И тотчас же, словно и звон, и зов были неким сигналом, по булыжнику зашлепали полновесные дождевые капли.
– Это Имон Доннелли, – пояснил Робби. – Ишь, радуется – небось места для нас держит.
Мы бросились под крышу – решение остаться в Слайго было принято в один миг.
Прошло без эксцессов. Правда, несколько выступлений мы пропустили, зато Артур Гриффит не разочаровал, прежде всего потому, что говорил без бумажки. Отнюдь не прирожденный оратор, он в то же время не лазил за словом в карман. Чуть устало опираясь обеими руками на трость, без пафоса, без разных приемчиков, воспламеняющих толпу, Гриффит растолковывал: Англо-ирландский договор необходим сейчас не потому, что решает разом все проблемы, но потому, что мостит дорогу в лучшее будущее – вот и причина голосовать за кандидатов, которые этот Договор поддержали.
Гриффиту аплодировали стоя. Мы с Робби не дождались, когда отгремят овации – мы поспешили к дверям, прочь из зала, вниз по великолепной лестнице. Мне хотелось осмотреть здание ратуши изнутри. Оно поистине впечатляло: кованые перила, стеклянный купол, резьба по камню – но Робби нервничал. Он чуть ли не силой поволок меня к фургону и не успокоился, пока часом позже мы не остановились у крыльца Гарва-Глейб.
Робби нарочно подрулил к главному входу, чтобы мне не пришлось пробираться по сырой лужайке от сарая, где, собственно, фургон всегда и стоял.
– Спасибо, миссис Смит, что поехали со мной в Слайго, – выдал Робби, смутился и добавил: – Вы обождите чуток, я скоро вернусь. Отец велел скотине корму задать. Я ему наврал, будто сделано уже перед мессой, ну а сам в Слайго дернул. Упаси господь, он дознается, да и живность жалко, голодная ведь. Пойду накормлю, а после уж при вас буду.
Я только рукой махнула. Чудак Робби! Взрослый парень, а перед отцом трепещет.
В доме царила тишина. Я сразу юркнула в свою комнату на первом этаже. После венчания, разумеется, я переселилась к Томасу, но платяной шкаф в его спальне был маловат, так что прихорашиваться и книжки сочинять для Оэна я продолжала в комнате, которую с самого начала отвел для меня Томас. Да и уединение мне периодически тоже требовалось. Вообще, у нас с Томасом пока просто руки не дошли заняться обустройством. В доме хватало пустующих комнат, можно было оформить и супружескую спальню, и смежную с ней детскую для малыша, да и Оэна поселить поближе…
Еще на ходу я стащила пальто и шляпку, а войдя, сразу повесила их в шкаф и только потом обернулась к комоду. Вот сейчас переоденусь в брюки и свитер… Что такое? Ящики выдвинуты, вещи вывалены, словно кто-то устроил обыск и даже не потрудился скрыть следы своих действий. В верхнем ящике, где я держала украшения и безделушки, которыми обзавелась за десять месяцев жизни в Гарва-Глейб, всё, буквально всё было вверх дном. Почему-то я не встревожилась, я только губы поджала и начала наводить порядок.
Не иначе это Оэн набедокурил. Выспался, полегчало ему, но не настолько, чтобы выйти из дому. Бриджид не уследила, Оэн со скуки полез по моим вещам. Взрослый в такой ситуации постарался бы прибрать за собой.
– Оэн! – крикнула я. – Оэн!
Интересно, что он искал? Я заглянула в шкатулку с украшениями, пересчитала граммофонные пластинки. Вроде всё на месте. За дверью послышался шорох, и я спросила, не отвлекаясь от ящика:
– Оэн, это ты в моих вещах рылся?
– Оэн тут ни при чем, – донеслось от двери.
Я даже не поняла, кто говорит, пока не обернулась, – настолько изменился голос Бриджид.
Моя прапрабабка стояла на пороге – взгляд дикий, к груди прижата пачка бумаг.
– Бриджид, как вы могли…
– Кто ты такая?! – почти простонала она. – Чего тебе от нас надо?!
– Что вы сделали, Бриджид?
В висках запульсировала кровь. Я шагнула к Бриджид, но она предусмотрительно отступила на шаг. За ее спиной вырос Лиам. С ледяным взглядом, с презрительной складкой рта. С винтовкой. В следующий миг я была взята на мушку.
– Бриджид, что происходит?
– Лиам – он меня предупреждал. Он сразу сказал, как только ты здесь появилась: это не наша Энни! А я, дура старая, верить не хотела.
– Ничего не понимаю.
Ладони инстинктивно легли на живот, в мозгу билась единственная мысль: «Только не это! Только не сейчас!»
– Оэн в комод к тебе полез. Искал что-то. Я его застукала, выбранила. Дай, думаю, вещи сложу как следует. Потом глядь – на полу вот этот конверт валяется! – Бриджид говорила отрывисто, будто плевалась словами.
– И вы его вскрыли, Бриджид?
– Конечно. Я всё прочла. Я теперь знаю, что ты замышляешь. Ты Томаса облапошила. Тебе даже сам Майкл Коллинз поверил! А вот Лиама обдурить – нет, тут у тебя кишка тонка. Потому что Лиам проницательный. Сразу раскусил, кто ты такая есть. Бедный, бедный доктор Смит! Женился на шпионке! Ну, что молчишь? Крыть нечем, да? Покушение на Майкла Коллинза готовила? Тут же всё прописано черным по белому! – Листки трепетали в трясущихся морщинистых руках.
– Вы не поняли, – тихо, но твердо произнесла я. Главное – сохранять спокойствие, оно меня оправдает. – Я не убийство замышляла, наоборот, я хотела предупредить Майкла о готовящемся покушении.
– Ага, значит, тебе про покушение известно! Откуда же? Конечно, от черно-пегих! Ты ведь на них работаешь! – Бриджид взмахнула листками.
– Бриджид, где Оэн? – прошептала я, даже не пытаясь воззвать к ее здравому смыслу, напомнить, что ни черно-пегих, ни помпончатых в Ирландии больше нет. Объяснение, выдуманное Бриджид, – худшее из всех возможных – не оставляло мне ни единого шанса.
– Не скажу! – взвизгнула Бриджид. – Какое тебе дело до Оэна? Ты ему не мать!
Протянув руку, словно нищенка, я попыталась к ней приблизиться.
– Прочь отсюда! Тебе в этом доме не место. Уходи, чтоб духу твоего не было. Бумажки я доктору Смиту покажу. Он решит, что с ними делать. А ты, самозванка, убирайся.
– Двигай давай! – скомандовал Лиам.
Ноги стали будто деревянные. Не помню, как переступила порог, как вышла в холл. Бриджид прислонилась к стене – наверно, и ей было тяжело стоять. Понимая, что обращаться к Лиаму бесполезно, я снова заговорила со своей прапрабабкой.
– Бриджид, позвоните в Дублин. Расскажите всё Томасу. Увидите – он вам объяснит. Пожалуйста.
– Опять дурить его будешь? Нет уж! Убирайся. – Внезапно лицо ее скривилось, будто скомканное – совсем как листки с описанием гибели Майкла Коллинза. – Что я внуку скажу? Оэн думал, мамочка его вернулась. Как ему жить-то теперь? – Листки упали на пол, Бриджид этого даже не заметила. Обеими руками она утирала слезы. Зато Лиам нагнулся, поднял листки и сунул под брючный ремень.
– Оэн не кашляет, Бриджид? Ему лучше? Где он? – повторяла я, не отрывая взгляда от лестницы на второй этаж – там, в спальне Томаса, я утром оставила Оэна.
– Тебе-то что за дело? – всхлипнула Бриджид. – Он не твой сын. Он тебе чужой.
– Я только хочу убедиться, что Оэн в порядке. Незачем ему видеть ваши слезы, Бриджид, да и эту вот винтовку.
– Думаешь, я своему внуку вред причиню? Я-то перед ним не притворяюсь! Я его не обманываю! – Голос сорвался на визг. – Лгунья! Шпионка! Куда только я раньше смотрела? Нельзя было Оэна к тебе пускать, чуяло ведь мое сердце…
– Ладно, я уйду. Погодите, пальто надену и сумку возьму…
На слове «возьму» Бриджид буквально взбеленилась. Бешенство, сверкнувшее в ее глазах, было пострашнее недавних слез.
– Ничего ты из этого дома не возьмешь! Вещи покупал тебе доктор Смит – благородный, добрый человек. Святой, можно сказать! Пригрел тебя, змеюку, на груди. Но теперь этому конец. Прочь, гадина!
– Вперед пошла! – рявкнул Лиам.
Дуло уперлось мне в спину. Что было делать? Я повиновалась – без дальнейших попыток объясниться, без лишних движений. Я сама открыла парадную дверь, ступила на крыльцо, на дорожку, ощущая холодный металл между лопаток.
Бриджид захлопнула дверь, грохотнула замком. Она даже старинный засов задвинула. Ноги у меня подкосились, и, запутавшись в подоле, я рухнула прямо на траву – неловкая, беспомощная.