Как мой дневник мог оказаться в ялике, когда я точно знал: он у меня дома, в библиотеке? Или его там нет? Я приставил лестницу к стеллажу, почти уверенный, что не досчитаюсь одного из блокнотов. Однако он оказался на месте. Не пожелтевший, с целехонькой обложкой, которую не тронули ни время, ни сырость, это был тот самый блокнот. Я не знал, что и думать, застыл прямо на лестнице, старый блокнот в левой руке, новый – в правой. Долго – и тщетно – ломал голову над приемлемым объяснением. Потом поставил оба блокнота на полку. Если бы они слились, восстановив некий баланс, я бы не удивился, честное слово. Это как раз было бы логично: во Вселенной не место двум одинаковым предметам. Но они спокойненько глядели друг на друга – прошлое и настоящее, сегодня и завтра. Мое непонимание – само по себе, блокноты – сами по себе. Возможно, когда-нибудь им суждена разлука. Каждый из них продолжит существование в своей эпохе, как случилось и с кольцом Энн.
Ежедневно брожу по озерному берегу. Всё надеюсь, что Энн вернется. Нелепый ритуал стал потребностью. Оэн обычно увязывается за мной. Глядит на водную гладь, ждет. Спросил, правда ли, что его мама утонула. Я ответил: нет, это неправда. Оэн задумался и задал новый вопрос:
– Может, мама села в ялик, переплыла озеро и очутилась в другой стране и в другом времени? Как я сам в книжках?
Я сказал:
– Да, скорее всего, так и есть.
Оэн сразу поверил. Думаю, Энн предвидела, что однажды Лох-Гилл заберет ее, и своими книжками заранее подготовила Оэна к такому развитию событий. Утешение для него нашла.
– Док, ты ведь не отправишься за мамой? – прошептал Оэн, крепче стиснув мою руку. – Ты меня не бросишь, правда?
Я поклялся, что не брошу.
– А давай вместе маму искать? – произнес Оэн, засматривая мне в лицо, по-детски неумело утишая мою боль. – Я знаю, в сарае стоит ялик. Спустим его на воду и поплывем, а, Док?
Тут я рассмеялся. Подумал: хвала Господу, что у меня ума хватило запереть сарай. С замком Оэну не сладить. Впрочем, от смеха мне стало только горше.
– Нет, малыш, мы должны жить здесь, в Гарва-Глейб, – ответил я.
Оэн ни словечка не возразил.
Даже если бы я знал, каким способом воссоединиться с Энн – а ведь я отнюдь не уверен, что она не потерялась в наслоениях эпох, – нам с Оэном никак нельзя плыть за ней. Оэн должен вырасти в своей эпохе. Должен произвести на свет сына, который станет отцом Энн. Иначе Энн вообще не родится. Есть последовательности, не подлежащие нарушению, в этом я уверен. Маленькая Энн будет нуждаться в дедушке Оэне даже сильнее, чем сейчас он сам нуждается в матери. У моего мальчика, по крайней мере, есть я. Энн в шесть лет останется круглой сиротой. Оэну предстоит долгое ожидание. Которое я с ним разделю, даже если это означает, что не видать мне больше моей Энн. Никогда.
Глава 25На крючке одиночества
Тень отбросив рывком,
Голым остался холм.
Под терновым рваньём
Невмоготу шуту —
Леска с луной-крючком
У бедняги во рту.
ДЕЙРДРЕ БЕСПРЕСТАННО ТЕРЕБИЛА ремешок объемистой холщовой сумки, которая оттягивала ей плечо. Определенно, идея насчет визита в Гарва-Глейб принадлежала Мэйв О'Тул, которая по-рыбьи спокойно взирала на меня сквозь толстенные стекла очков. Не утруждая себя формальностями вроде приветствий, Мэйв сразу перешла к делу.
– Мой Кевин говорит, ты его всё время называешь Робби.
Дейрдре закашлялась, протянула мне руку и выдала:
– Добрый день, Энн. Меня зовут Дейрдре Фэллон. Я в библиотеке работаю, в Дромахэре. Вы, наверно, помните меня. А это Мэйв О'Тул. Вы к ней домой ездили. Мы подумали, надо нанести вам… гм… официальный визит, раз вы решили остаться в Ирландии на постоянное место жительства. Мне очень неловко… и как я сразу не догадалась, что вы и есть та самая Энн Галлахер, автор бестселлеров? Ну да теперь мы располагаем полным собранием ваших сочинений. А на те, которые еще не изданы, я внесла нашу библиотеку в лист ожидания. Дромахэр сейчас гудит, как пчелиный улей, и немудрено – люди в восторге, что всемирно известная писательница будет жить в нашем захолустье!
Без сомнения, Дейрдре отбарабанила вызубренную речь – за бодрыми интонациями скрывалась нервозность. Я пожала ей руку и произнесла:
– Проходите, пожалуйста.
– Ах, обожаю этот дом! – снова завела Дейрдре, косясь на внушительную лестницу и на люстру с подвесками. – Знаете, Энн, смотритель каждое Рождество открывает двери для всех жителей Дромахэра. Сначала литературный вечер, потом танцы. К детишкам обязательно Даиди на Ноллаиг[58] приходит. Я и поцеловалась в первый раз именно здесь, в Гарва-Глейб. Вот на этом самом месте, под омелой.
– Чай пить хочу в библиотеке, – объявила Мэйв и двинулась к стеклянным дверям, за которыми маячили книжные стеллажи.
– Мэйв! – с упреком воскликнула Дейрдре.
– Что ж мне – приглашения дожидаться, когда я с минуты на минуту помереть могу? – парировала Мэйв. – А помирать, чаю не попивши, – последнее дело.
Я поспешила вмешаться.
– Всё нормально, Дейрдре. Мэйв в этом доме не чужая. Раз ей хочется пить чай в библиотеке – организуем. Проходите, устраивайтесь поудобнее. Я сейчас.
Чайник был еще горячий. Я целыми днями пробавлялась мятным чаем в надежде справиться с тошнотой. Врач из Слайго утверждал, что симптомы токсикоза исчезнут уже ко второму триместру, однако шла двадцатая неделя беременности, а тошнота по-прежнему меня мучила. Наверно, виной тому были переживания, а вовсе не наше с Томасом дитя.
Джемма еще раньше показала мне, где хранится чайный сервиз. Я-то думала, никогда им не воспользуюсь – а вот пришлось. Откуда-то взялся энтузиазм; я живо заварила чай, уставила поднос чашками, не забыла про сахарницу и сливочник.
Мэйв и Дейрдре, вместо того чтобы расположиться в креслах возле журнального столика, стояли, переглядываясь и качая головами, перед моим портретом. Определенно, между ними имела место дискуссия.
– А вот и чай, – объявила я, со звоном опуская поднос на столик.
Обе вздрогнули и обернулись. В глазах Дейрдре было недоумение, в глазах Мэйв – торжество.
– Ну, видишь теперь? А что я говорила! – воскликнула Мэйв.
Дейрдре перевела взгляд на портрет, снова воззрилась на меня.
– И впрямь… Мистика какая-то. Жуть.
Я уселась в кресло, расстелила на коленях салфетку, произнесла с нажимом:
– Давайте пить чай.
Дейрдре отвлеклась от портрета, а Мэйв продолжала стоять, таращиться. Потом ее взгляд заскользил по книжным полкам, словно ища что-то конкретное.
– Энн?
– Да, Мэйв?
– А где дневники доктора Смита? Они целую полку занимали, я шесть лет кряду пыль с них смахивала еженедельно. – Явив недюжинную для такой престарелой особы силу, Мэйв подняла свою клюку, постучала по стеллажу. – Вон там они хранились, под самым потолком. Ну-ка, глянь, а то я слаба глазами стала.
– Это же мне придется на лестницу лезть! – протянула я. В библиотеке имелась лестница на специальных рельсах, проложенных вдоль стеллажей, но одна мысль о подъеме вызвала приступ дурноты.
– Ну так лезь, чего ждешь? – фыркнула Мэйв.
– Довольно, Мэйв! Что вы себе позволяете? – возмутилась Дейрдре. – Вы чаю требовали – вот и пейте, пока мисс Галлахер вас не выдворила.
Мэйв что-то проворчала, однако от полок отвернулась. Пришлось встать и проводить ее к столику. Дейрдре разливала чай и поддерживала светскую беседу. «Вам нравится дом, Энн? Не правда ли, он прекрасен? А озеро? Истинная жемчужина! И погода стоит как по заказу. Надеюсь, одиночество вас не тяготит, Энн?» – всё в таком духе. Я отвечала односложно, произносила ожидаемые фразы, по сути, не говоря вообще ничего.
Мэйв сделала глоток, поставила чашку и хмыкнула.
– Если хотите что-то сообщить, Мэйв, лучше не тяните. Я вас слушаю. Я давно поняла, что вы по делу приехали.
– Мэйв убеждена, что на портрете изображены вы, Энн, – вмешалась Дейрдре. – Как только стало известно, что вы поселились в Гарва-Глейб, Мэйв мне покою не дает: поедем да поедем. Не сердитесь… Сами понимаете: еще одна Энн Галлахер в нашем озере тонула, да спаслась. Вся округа в смятении. Люди только о вас и говорят.
– Кевин сказал, твое имя – Энн Смит, – перебила Мэйв.
– Он вам доводится правнучатым племянником, да? – уточнила я.
– Ишь, как быстро вычислила! Да, именно правнучатым, именно племянником. Мой Кевин беспокоится о тебе, Энн. Ты ведь ребенка ждешь. А где отец? Кевин говорит, впечатление, будто никакого отца и в помине нет.
– Мэйв, это ее личное дело! – прошипела Дейрдре.
– Я ведь не спрашиваю, замужем она или не замужем, – фыркнула Мэйв. – Я просто хочу правду знать. От сплетен уши устали. Пусть рассказывает.
– Мэйв, а что сталось с Томасом Смитом? – решилась я. В конце концов, не всё же ей меня допрашивать.
– Кто такой Томас Смит? – спросила Дейрдре между двумя глотками чая.
– Автор этой картины, – произнесла Мэйв. – Он был врачом и владел Гарва-Глейб. Я служила здесь до семнадцати лет, а потом закончила бухгалтерские курсы и уехала в Лондон, где нанялась в «Кенсингтон Сейвингз & Лоун». Есть что вспомнить про то времечко. Доктор Смит оплатил мне обучение плюс целый год слал деньги на комнату и питание в Лондоне. Нас, О'Тулов, был целый выводок, и всем доктор Смит образование дал. Поистине святой человек.
– А что с ним сталось? Он тоже… в Баллинагаре? – вымучила я и только теперь заметила: руки мои дрожат, да так, что чашка подпрыгивает на блюдце. Поспешно я поставила чайную пару на столик.
– Нет. Оэн Галлахер уехал в тридцать третьем году, а Томас Смит исчез чуть ли не назавтра. Ни тот, ни другой в Гарва-Глейб не вернулись, насколько мне известно.