днако в это время года они, видимо, заняты только тем, что сушат треску, наловленную весной. Но говорю вам: это трудная и героическая жизнь.
Есть поселки, вроде Мельбо (хотя это уже на архипелаге Вестеролен), где стояки для сушки трески - самые высокие постройки. Это прямо-таки тресковые соборы, - вместо органа гудят мириады мух, а вонь от трески поднимается к небесам, как фимиам Севера.
А вокруг них вызывающе скалятся с земли сотни тысяч отрезанных и высохших рыбьих голов. Там же, в Мельбо, есть мост через зеленую морскую бухточку, которая служит местом свалки; путешественник может долго стоять на мосту, сплевывая в воду, и разглядывать на дне старые консервные банки, дохлых кошек, морские звезды, водоросли, битые горшки, ободья, черепки и всякую дрянь; все это как-то нематериально серебрится и голубеет, волшебно поблескивая в зеленой глубине. Кроме того, там, в иле, лениво ворочался морской черт и торчала, прямо и одиноко, нераскупоренная бутылка пива. То ли ее поставил водолаз, то ли морской бог...
А пока пароход сгружает муку для Лофотена, путешественник может сойти на берег и пройтись, например, из Кабельвога в Свульвер; тогда за скалистой и голой прибрежной полосой он обнаружит зеленый альпийский пейзаж с пастбищами и зарослями ольхи и осины. Возле каждого деревянного домика садик, где горделиво, почти патетически цветут аконит и ежевика, а в каждом окошке - карминно-алая герань и крупные пурпурные бегонии - какой праздник цветов, здесь, за Полярным кругом! Путник найдет и тихий заливчик, где он выкупается и позагорает, - на шестьдесят восьмой параллели! - и потом, изрядно посинев, будет уверять, что купанье было восхитительное. Местные жители пригласят его в свою хижину, где он, стуча зубами, оденется среди рыбачьих сетей.
Обнаружив по дороге парничок, в котором цветут шпалерные розы и дозревают помидоры, он пускается в дальнейшее плавание - скажем, в Бреттеснес. Зачем? Да так, просто везем туда муку. Тамошние жители явятся поглазеть на нас, местные красавицы будут прогуливаться на пристани, а двое или трое наиболее предприимчивых молодых людей поднимутся на борт "Хокона" и с видом знатоков осмотрят весь пароход. Так делают всюду, видимо, это оставляет часть обычных церемоний и развлечений севера. И почти на каждой пристани нас встречает косматый серый пес; он пробирается на палубу и ложится у наших ног; и когда пароход дает уже третий гудок, штурману приходится брать животное за шиворот и выкидывать с парохода. Может показаться, что это один и тот же пес, и всякий раз, подходя к причалу, мы уже с нетерпением ждем, встретит ли нас, помахивая пушистым хвостом, "наша собачка".
Ну, прощай, песик, мы отправляемся дальше. А вот и Рафтсунн спокойный, светлый пролив между отвесными горами; наш путь лежит вдоль шпалер глетчеров, мимо пиков и обрывов, мимо бастионов морен и нагромождения оползней, - словно мы направляемся на богомолье по аллее, образуемой горами.
Этим бы путем доплыть до королевского замка на Ультима Туле, но рейсы здесь только до Мельбо.
Теперь безразлично, куда мы плывем - каждая пристань всего лишь станция реальности на пути, который весь - сновидение. И когда скользишь по Рафтсунну, кажется, будто не доплывешь никуда, а просто растаешь в воздухе, вместе с пароходом, превратишься в свое бесплотное отражение. Тогда люди в Мельбо и Стокмаркнесе спросят-что же это не пришел сегодня "Хокон Адальстейн"? Да вот не пришел, скорее всего, от восхищения растворился в воздухе, стал призраком.
В Ультима Туле это порой приключается.
Всюду на земле бывают полуденные часы, когда все кажется плоским, трезвым, каким-то неинтересным - видимо потому, что солнце стоит высоко и дает лишь короткие тени; это лишает предметы их настоящей объемности. Здесь, на севере, другое дело. Солнце здесь все время стоит низко над горизонтом, тени длинны и богаты, они обрисовывают вещи так, как у нас на склоне дня; как у нас в те волшебные предзакатные часы, когда на все ложится золотистый отсвет, тени растут, и все предметы как бы отступают вдаль, и очертания их становятся тоньше и рельефнее, чем в белых, отвесных дневных лучах. И видит тогда человек каждую драгоценную черточку на лице земли, только облагороженную расстоянием, и оттого еще более прекрасную. Полярный день обладает мягкостью наших предвечерних часов. Если бы я мог выбирать, я сказал бы: мне, пожалуйста, дайте северный свет!
"Хокон Адальстейн" вдруг поворачивает и берет курс прямо на гряду скал; только в последний момент там обнаруживается узкий проход между отвесными стенами, и судно входит в тихие воды, недвижные, как зеркало. Это Залив гномов, или Троль-фьорд, и название очень ему подходит. Если обратиться к описанию, которое дает нам специалист, то Троль-фьорд - "...en viden kjent fjord trang med veldige tinder pa begge sider"[...известный фьорд, узкий коридор пролива с двух сторон огражден отвесными скалами (норд.).], "Begge sider", видимо, означает "с обеих сторон", a "veldige tinder" скорее всего-"крутые скалы".
И действительно, по обе стороны высятся скалистые стены, но удивительно не это, а то, что человек там совершенно не в силах разобрать, где верх, где низ, так четко отражаются все предметы в немых и бездонных водах. Судно скользит бесшумно, как привидение, словно ему самому боязно; оно как бы парит по узкой полоске неба среди отвесных стен, которые исчезают в безднах неба и вод. И где-то в невероятной вышине открывается голубой фьорд небес. Не знаю, но, верно, так же вот выглядит загробный мир: там тоже все парит в бесконечности и нереальности, и человеку там должно быть очень жутко.
Чтобы вы не придирались, прибавлю, в виде довеска к Лофотену, еще весь Вестеролен. Это тоже архипелаг, но он как-то не успел обособиться: например, часть острова Хиннёйя причисляют к Лофотену, другую половину - к Вестеролену. То же самое с островом Эствогёй. Я бы на их месте предпочел Лофотен, но, разумеется, не намерен вмешиваться в их личные дела.
Вестеролен изобилует тучами и сушеной треской.
Пока мы там плыли, как раз выводились молодые тучки. Это происходит так: сначала из скалистого ущелья поднимается клуб тумана. Он бодро карабкается все выше и закрепляется на вершине горы. Там он некоторое время развевается, как флаг, полощется, развертывается, потом отрывается от горы и трогается в -путь, чтобы окропить дождем стальную равнину моря. В это время наши метеорологические станции отмечают "приближение облачности с севера".
Иной раз, наоборот, плывет по небу белое облачко, зацепится за край горы, и ни с места. Оно силится как может, хочет вырваться, но, видно, застряло прочно. И вот облачко начинает опадать, съеживаться и понемногу опускается, ложится на гору тяжелой периной, стекает по ней, как сметана или густая каша, все хиреет, слабеет и, наконец, обессилев, расплывается клочками тумана. Вот что случается, если не убережешься и заденешь за вершину горы! Но в лоне гор эти клочки тумана опять собираются с силами, начинают энергично карабкаться вверх... и так далее, начинай сказку сначала. Так на Вестеролене, в Исландии, Гренландии и в других местах вырабатываются облака.
В Мельбо пассажир, именуемый "машинистом", снова запил, на сей раз с тоски. По-моему, причиной была хорошенькая швейцарка. До самого Стокмаркнеса он пил чистый спирт и уже где-то возле Сортланна упился до бесчувствия. Немец, учитель музыки, его сосед по каюте, заботливо укрыл машиниста и всю ночь трогательно наблюдал, жив ли попутчик.
Я сказал "всю ночь", но никакой ночи не было. Только около полуночи стало как-то смутно и странно, даже на сердце похолодело. Пассажиры притихли, весельчак немец со слезами на глазах заговорил о смерти своей матушки, но тут же снова наступил светлый день. Что делать? Мы пошли спать, сами не зная почему.
И вдруг - бац!
- Ты слышал удар?
- М-м-м... - мычит женатый человек.
- Мы столкнулись с чем-то?
- Не-ет...
- Что же это грохнуло?
- ...Может быть, у нас лопнула шина?
Но это оказалась не шина. Это китобойное судно, недалеко от нас, выстрелило в кита из гарпунной пушки. Не повезло нам, - могли бы увидеть!
ТРОМС
- Litt bagbord! [Немного влево! (нор.)] - отдает приказ малорослый офицерик на мостике.
- Litt bagbord! - повторяет рулевой, поворачивая штурвал.
- Hart bagbord![ Круто влево! (нор.)]
- Hart bagbord!
- Stodig![ Так держать! (нор.)]
- Stodig!
Вон там, налево, - Тронденес Кирке, старейшая каменная церковка края, до сих пор обнесенная валом.
Серый ненастный день, серое море с белыми гребнями волн; временами брызжет холодный дождь. Внизу, в каюте, храпит "машинист", он не просыпается уже вторые сутки; толстый учитель немец весь извелся от заботы. Он, правда, не знает ни слова по-норвежски, а "машинист" от самого Тронхейма был не в состоянии произнести ни звука. Но когда люди живут вместе, не останешься же безучастным к человеку, черт возьми!
- Litt styrbord! [Немного вправо! (нор.)]
- Litt styrbord!
- Stodig!
- Stodig! - повторяет человек у штурвала и голубыми глазами глядит на молочный горизонт.
Тучи поднимаются, будет хороший день. Вон та мокрая серая пристань это Ролла. Сплошной туман, камень и треска, а сверху горы, сплошные горы и тучи.
Сгрузим муку в Ролле и поедем дальше, смотреть на другие тучи. Черт побери, здесь, на наветренной стороне, пронизывает до костей.
- Капитан, что показывает барометр?
- Падает.
- Это плохо, а?
- Не-е-ет, хорошо. Будет западный ветер. Посмотри, - в зеленой полутьме под мостиком пристани колышутся радужные медузы, подобные громадным комьям слизи. Золотые и багровые морские звезды расправляют свои жесткие лучи. А сколько тут роится рыбок! И эти непрестанные мерцающие переливы отражений в воде... Правда, здесь холодно; но разве не видишь ты, какая прекрасная печаль разлита кругом?
Вдруг хлынул ливень, завесив море и скалы серебристой тканью. От мокрых досок под солнечными лучами поднимается пар, радуга раскидывает свою дугу от моря до гор, снова проморосил светлый дождик - наступает нежный сияющий день.