ись силой засадить за книгу в том возрасте, который не выносит такого принуждения; это подобно пресыщению, после которого остается неустранимое отвращение.
Работа – здесь это слово используется как синоним «принуждения», рабского труда, рутины, вне зависимости от качества этого труда.
§ 150. Так я пришел к мысли, что, приспособляя для этой цели детские игрушки, которые обыкновенно ни к чему не служат, можно при помощи разных уловок обучать детей чтению таким образом, чтобы они думали, что только играют. Можно, например, сделать шар из слоновой кости вроде тех, которые применяются в лотерее королевского дуба и имеют 32 грани или, еще лучше, 24 или 25 граней, и на одних гранях приклеить А, на других – В, на третьих – С, на четвертых – D. Я бы предложил начинать только с этих четырех букв (а, может быть, для начала достаточно и двух), с тем чтобы только после того, как ребенок вполне их усвоит, добавлять другие, продолжая так до тех пор, пока каждая грань не будет иметь по одной букве и на шаре не составит весь алфавит. Затем я предложил бы, чтобы эту игру вели другие в присутствии ребенка: эта игра, если делать ставку на то, кто первый выкинет букву А или В, не менее занимательна, чем игра в кости, в которой выигрывает выбрасывающий шестерку или семерку. Ведя эту игру между собой, не пытайтесь привлекать к ней ребенка, чтобы этим не превратить ее в обязательное занятие: пусть он думает, что это игра только для взрослых, и тогда, я не сомневаюсь, он сам захочет поиграть в нее. А для того чтобы у него было лишнее основание считать, что это такая игра, к которой его допускают изредка из расположения к нему, прячьте по окончании игры шар в надежное и недоступное для него место; иначе он, получив возможность отдаваться этой игре в любое время, может потерять к ней вкус.
Королевский дуб – настольная игра, соединяющая в себе свойства азартной игры и квеста.
§ 151. Чтобы поддержать в ребенке рвение к этой игре, внушите ему мысль, что она составляет привилегию взрослых. А после того как он ознакомится таким путем с азбукой, он сможет, комбинируя буквы в слоги, незаметно для себя и научиться читать, ни разу притом не подвергшись ни брани, ни другим неприятностям и не получая отвращения к книгам из-за сурового обращения и мучений, которым он мог бы из-за них подвергаться. Если вы наблюдаете за детьми, то можете убедиться, что они берут на себя огромный труд, чтобы научиться некоторым играм, которые вызывали бы у них только отвращение, если бы они навязывались им как обязательное занятие. Я знаю одного очень знатного человека (еще больше заслуживающего уважения за свою ученость и добродетель, чем за свой сан и высокое положение), который, наклеив на шести гранях игральной кости шесть гласных букв (ибо в нашем языке У является гласной) и на гранях трех других костей восемнадцать согласных, устроил из этого следующую игру для своих детей: кто выбросит одновременно наибольшее количество слов на четырех костях, тот выигрывает. Таким способом его старший сын – ребенок, еще носивший детское платьице, – научился, играя, читать по складам, проявляя большое рвение и ни разу не подвергшись брани или принуждению.
У – имеется в виду, что в английской орфографии того времени u, v и w постоянно смешивались и выступали и как согласные, и как гласные. В тогдашней французской орфографии они уже строго различались: v и редкое w признавались только согласными.
§ 152. Я видел маленьких девочек, которые целыми часами упражнялись, затрачивая много энергии, в игре в «камешки», как они ее называют. Глядя на них, я думал, что недостает только какой-нибудь удачной выдумки, чтобы заставить их направить все свое рвение на что-нибудь более полезное для них; и, по моему мнению, только ошибкой и небрежностью взрослых можно объяснить, что этого не делается. Дети гораздо менее склонны к лени, чем взрослые; и если некоторая часть этого деятельного настроения не направляется на полезные вещи, то в этом винить следует взрослых: полезные вещи могли бы стать для них не менее приятными, чем те, которыми они обычно занимаются, если бы взрослые хотя бы наполовину проявляли такую же готовность указывать им путь, с какой эти маленькие обезьянки стали бы следовать по нему. Я представляю себе, что бы было, если бы какие-нибудь мудрые португальцы некогда ввели этот прием среди детей своей страны, где, как мне говорили (об этом я уже упоминал), невозможно удержать детей от занятий чтением и письмом; а в некоторых местах Франции дети с колыбели учат друг друга петь и танцевать.
Камешки – игра, развивавшая ловкость и координацию. Ее суть заключалась в том, чтобы сбивать камешки противника, при этом успевая бегать и возвращать на место свои камешки. Можно сопоставить эту игру с русской лаптой или городками.
Португальцы – не вполне ясно, было ли это обобщением впечатлений от встреч с отдельными португальскими семьями или более основательные выводы. Из других упоминаний португальцев несомненно: Локку нравилось, что у них старшие и младшие дети даже в самых аристократических семьях проводят время вместе, сидят в одной комнате и за одним столом, а не разобраны по разным комнатам и воспитателям. В результате младшие дети подражают старшим, равняются на них и стремятся скорее выучиться грамоте. Кстати, Локк считает, что в современном мире одного ревнивого подражания мало, а желательны еще технические ухищрения; живи он в наше время, он наверняка бы одобрил образовательные компьютерные технологии.
§ 153. Буквы, наклеиваемые на сторонах игральных костей или многогранника, лучше всего брать того же размера, что в Библии in folio, притом без прописных букв; коль скоро ребенок научится читать напечатанное этими буквами, он через недолгое время научится и прописным; вначале же не следует его путать разнообразием. С такими же костями вы можете также устроить игру, очень похожую на «королевский дуб», что явится новой вариацией, и играть на вишни, яблоки и т. д.
In folio – самого большого формата, фолиант, книга, чьи страницы размером с листы современных газет. Необычна последовательность изучения букв, мы привыкли, что дети сначала пишут условными как бы прописными буквами, а потом осваивают более сложные строчные. Но Локк, наоборот, исходил из того, что форма строчных букв в тогдашних шрифтах интуитивно понятна, тогда как прописные включают в себя завитушки и прочие украшения.
§ 154. Кроме упомянутых выше можно изобрести еще двадцать других игр, основанных на буквах; тот, кому нравится этот метод, без труда придумает их и пустит в ход. Но упомянутые выше игральные кости я считаю настолько простыми и полезными, что трудно найти что-нибудь лучшее; да и вряд ли в этом окажется надобность. <…>
Но если нужно точнее определить время, подходящее для грамматики, я не вижу, какой смысл изучать ее иначе как в качестве вступления в риторику. Когда находят, что мальчику пора заняться шлифовкой языка и научиться говорить лучше, чем необразованные люди, тогда и время учить его грамматическим правилам, но не раньше. Ибо грамматика не учит людей говорить, она учит говорить правильно, согласно точным правилам языка, что является одним из элементов утонченности; и тому, кто не нуждается в последней, мало нужна и первая; где нет надобности в риторике, там можно обойтись и без грамматики. Я не знаю, зачем должен тратить время и ломать голову над латинской грамматикой человек, который не собирается стать критиком или говорить речи и писать письма на этом языке. Если кто-либо находит для себя необходимым или расположен основательно изучить какой-либо иностранный язык и желает знать его до тонкостей, у него найдется время заняться и изучением его грамматики. Если же он пользуется этим языком только для понимания некоторых книг, написанных на нем, не ставя своей целью теоретического знания самого языка, то, как я уже сказал, он добьется этого путем простого чтения, не загружая свой ум многочисленными правилами и сложными тонкостями грамматики. <…>
§ 174. Если столько соображений может быть высказано против писания детьми в школе латинских сочинений, то еще больше возражений, и притом более веских, я могу выдвинуть против писания ими стихов, стихов всякого рода; ибо если ребенок не обладает поэтическим талантом, то самая неразумная вещь на свете – мучить его и заставлять тратить время на то, в чем он никогда не может иметь успеха; если же у него есть поэтическая жилка, то мне представляется самой странной вещью на свете, когда отец склонен сам поощрять и развивать ее в нем или разрешает это делать другим. По-моему, родители должны стараться заглушить эту склонность, подавить ее, насколько возможно; я не знаю, из какого соображения отец может желать, чтобы сын его стал поэтом, если он не хочет, чтобы тот пренебрег всеми остальными профессиями и делами. Да это еще не самое худшее; если он окажется удачным стихотворцем и приобретет репутацию умника, то, подумайте только, в какой компании и в каких местах он будет, по всей вероятности, растрачивать свое время и – даже более того – свое состояние; ибо разве мы видели, чтобы кто-либо открыл золотые или серебряные рудники на Парнасе? Там приятный воздух, но бесплодная почва, и мы имеем очень мало примеров тому, чтобы кто-нибудь увеличил свое наследственное состояние за счет собранных там плодов.
Пренебрежительное отношение к поэзии было свойственно аристократам того времени, отчасти потому, что она считалась развлекательным и эксцентричным занятием, которым нельзя заслужить уважения в обществе. «Умник» – имеется в виду авторитетный в кругах литераторов человек, вынужденный проводить время среди коллег по цеху и поощрять их капризы, чтобы сохранять лидерство, например, тратить деньги на издание своих новых книг или на угощение другим поэтам, чтобы они относились к нему благожелательно.