Мы знаем хороший пример такого фантастического, но при этом безошибочного именования в любом «брендинге», наименовании фирм или товаров. Так, в магазине детских товаров «Морячок» будут продаваться детские игрушки, а не товары для кораблей, а в ресторане «Медвежий угол» нам подадут блюда не только из морошки и медвежатины.
26. [Идеи] более правильно будет называть верными или неверными. Во всяком случае, я думаю, что наши идеи, поскольку они рассматриваются умом по отношению к собственному значению своих имен или по отношению к реальности вещей, очень подходяще могут быть названы верными или неверными идеями, смотря по тому, соответствуют или не соответствуют они тем образцам, к которым их относят. Но если кто-нибудь предпочитает называть идеи истинными или ложными, то пусть он пользуется принадлежащей каждому свободой обозначать вещи теми названиями, которые он считает лучшими, хотя, собственно говоря, истинность или ложность приложимы, как я полагаю, к идеям лишь постольку, поскольку они так или иначе действительно заключают в себе некоторое мысленное положение. Рассматриваемые сами по себе идеи в человеческом уме не могут быть неверными, за исключением сложных идей, в которых перемешаны несообразные части. Все другие идеи сами по себе верны, и знание их есть верное и истинное знание. Но когда мы относим идеи к чему-нибудь как к образцу и прообразу, тогда они могут оказаться неверными в той мере, в какой они не соответствуют этим прообразам.
В отличие от понятий «истинное» и «ложное», понятия «верное» и «неверное» являются юридическими, а не философскими. К примеру, названия брендов всегда истинны, поскольку они соответствуют содержанию бренда и его «легенде», но не всегда верны, потому что может встать вопрос об обмане потребителя, если название сразу вводит в заблуждение, и это может быть поводом и для судебного спора.
Обычные имена субстанций обозначают виды. Подобно другим общим терминам, обычные имена субстанции обозначают виды, т. е. они сделаны знаками таких сложных идей, которым соответствуют или могут соответствовать разные единичные сущности, вследствие чего их можно охватить одним общим представлением и обозначить одним именем. Я говорю «соответствуют или могут соответствовать». В самом деле, хотя в мире только одно солнце, но если так абстрагировать идею солнца, чтобы ей могло соответствовать несколько субстанций (если бы их было несколько), получится вид [согласно которому] солнц будто бы столько, сколько звезд. У тех, кто думает, что солнц много и что для человека, находящегося на надлежащем расстоянии, каждая неподвижная звезда соответствует идее, обозначаемой словом «солнце», есть свои основания.
Система Локка не подразумевает уникальных вещей вообще, так как ничто не мешает Богу создать несколько солнц или нам найти звезды, по свойствам не отличающиеся или почти не отличающиеся от солнца. При этом уже от нашего решения зависит, будем ли мы называть все звезды «солнцами» или только некоторые или настаивать на неповторимости солнца. Но, утверждая неповторимость, мы мысленно сравниваем его с другими солнцами, а значит, принимаем название субстанции как название вида, а не особи.
Это, между прочим, может показать нам, насколько виды, или, если вам угодно, genera и species, вещей (эти латинские слова имеют для меня то же самое значение, что и слово «вид») зависят от составленных людьми совокупностей идей, а не от действительной природы вещей, ибо нет ничего невозможного в том, что, собственно говоря, для одного солнце то, что звезда для другого.
Хотя в ряде наук различие «рода» (genus) и «вида» (species) строго выдерживается, например, в биологической таксономии, тем не менее, дать непротиворечивое определение, чем род отличается от вида, невозможно. Можно считать «солнца» видом рода «звезд», обладающим определенными признаками, а можно считать родовым названием, если каждую звезду называть солнцем.
2. Сущность каждого вида есть отвлеченная идея. Мера и граница каждого вида, или species, которыми устанавливается данный отдельный вид и которые отличают его от других, есть то, что мы называем его сущностью; она представляет собой не что иное, как отвлеченную идею, с которой связано имя, так что все заключающееся в данной идее существенно для данного вида. Хотя это и есть вся известная нам сущность природных субстанций, по которой мы различаем их по видам, однако я даю ей особенное название «номинальная сущность», чтобы отличить ее от того реального строения субстанций, от которого зависят и номинальная сущность, и все свойства данного вида и которое можно поэтому, как было сказано, назвать реальной сущностью.
Номинальная сущность – то, что мы обычно называем «содержанием определения» вещи. Номинальная сущность выстраивается только как результат интеллектуальных операций, в отличие от реальной сущности, не становящейся предметом таких операций, пока мы не приобретем о ней знаний. Скажем, «номинальная сущность» облака – что оно белое и в небе, а «реальная сущность» – что это скопление висящих капель.
Так, например, номинальная сущность золота – это та сложная идея, которую обозначает слово «золото», пусть это будет для примера желтое тело определенного веса, определенной ковкости, плавкости и твердости. Реальная же сущность – это строение незаметных частиц этого тела, от которого зависят эти и все другие свойства золота. Насколько различны эти две вещи, хотя они обе называются сущностью, легко обнаружить с первого взгляда.
3. Номинальная и реальная сущности отличаются друг от друга. Если произвольное движение вместе с чувством и разумом присоединить к телу определенного облика, то получается сложная идея, которой я вместе с другими даю название «человек» и которая является, таким образом, номинальной сущностью вида, который мы так называем.
Чувство – в данном случае употребляется в широком смысле, не только как «способность воспринимать», но и как «способность понимать», как в выражениях «чувство долга» или «воспитание чувств».
Но никто не скажет, что эта сложная идея есть реальная сущность и источник всех действий, которые можно встретить у каждого индивида данного вида. Основой всех качеств, входящих в состав нашей сложной идеи, является нечто совсем иное. Если бы мы обладали таким знанием того строения человека, из которого проистекают его способности движения, ощущения, мышления и другие его возможности и от которого зависит его столь привычный облик, – если бы мы обладали таким знанием этого строения, каким обладают, быть может, ангелы и, без сомнения, обладает творец, то, какова бы ни была тогда наша идея сущности человека, она была бы совершенно отлична от теперешнего содержания определения этого вида. Между полученной нами в этом случае идеей отдельного человека и теперешней разница была бы так же велика, как велика она между идеей знаменитых страсбурских башенных часов у человека, знающего все их пружины, колеса и другие части механизма, и идеей этих часов у глазеющего на них крестьянина, который видит лишь движение стрелки, слышит бой часов и замечает только нечто внешнее.
Локк исходит из того, что реальные механизмы работы человеческого тела и интеллекта вряд ли будут раскрыты в обозримое время, так как законы физики и химии еще недостаточно познаны, но главное, не изучены сами причины, по которым здесь действуют законы физики, а здесь – законы химии или законы мышления. Локк поэтому предполагает знание ангелами человеческой природы: не будучи скованными условиями материального мира, они способны понять, где какие законы приведены в движение, тогда как мы, зависимые от условий материального мира, уже вовлечены в это движение и не можем вполне в нем разобраться.
Часы в Страсбурге – знаменитые механические часы, включавшие в себя также астрономический календарь и поэтому обладавшие очень сложным механизмом.
4. Нет сущностного в единичных вещах. То, что «сущность» в обычном значении слова относится к видам, а у единичных предметов она принимается во внимание, лишь поскольку их причисляют к тому или другому виду, явствует вот из чего: стоит только устранить те отвлеченные идеи, по которым мы под обычными названиями распределяем особи по видам, и мысль о чем бы то ни было существенном для какой-нибудь из этих особей сейчас же исчезает: об одном мы не имеем понятия без другого, и это ясно указывает на связь между ними. Для меня необходимо быть тем, что я есть: Бог и природа создали меня таким; но во всем, что у меня есть, нет ничего существенного для меня. Какое-нибудь происшествие или болезнь могут сильно изменить цвет моей кожи и мой облик; лихорадка или падение могут отнять у меня рассудок или память или то и другое; апоплексический удар может лишить меня чувств или разума, или даже жизни.
Локк говорит, что нет ничего, что случается со мной, чего не могло бы случиться с другим человеком. Вообще, понять болезнь или что-то другое как «мое» я могу, только определив, что это «человеческая болезнь» или «болезнь живого существа», иначе я не смогу классифицировать это как болезнь, а не как бедствие вообще.
Другие существа моего вида могут быть созданы по сравнению со мной с большими или лучшими или с меньшими и худшими способностями, иные же могут обладать разумом и чувствами, имея внешний вид и тело, совершенно отличные от моего. Ничто из перечисленного не существенно ни для того, ни для другого индивида, ни для какой-нибудь особи вообще, пока ум не отнесет это к некоторому виду, или species, вещей; и тогда сейчас же что-нибудь становится существенным, согласно с отвлеченной идеей данного вида. Пусть кто-нибудь обратит внимание на свои собственные мысли; он найдет, что, когда он думает или говорит о существенном