— Хммм… — изрекает он наконец, и я немного напрягаюсь.
— Тебе нравится? — тревожно интересуюсь я.
— Мне — то конечно нравится, это ж я, как я могу себе не нравиться? Ты мне вот лучше скажи, как ты думаешь, Укун — Тингир понравится?
Я аж давлюсь.
— Ирлик, солнце, я — то почём знаю? Я её даже не видела ни разу!
— Ты тоже женщина! — убедительно поясняет Ирлик. — Тебе виднее должно быть.
— Ну — у… — развожу руками. — Если так рассуждать, то раз мне нравится, значит и ей должно понравиться. А ты что, ей его дарить собрался?
— Ещё чего! Я просто её в гости пригласил, хотел попросить, чтобы она мне водопад в западной пещере сделала. Так что мне важно, чтобы ей всё понравилось. Ну ладно, будем надеяться, ты права. Гонорар засчитан, — подмигивает он мне. — Кто у вас тут рамки делает, мне надо, чтобы на стену повесить!
— У Бэра приятель есть… А ты на обед не останешься? — спрашиваю, видя, что Ирлик уже занялся откреплением вышивки от стены и сворачиванием в рулон.
— Вот закажу рамку и вернусь, — обещает он. — Время нынче дорого!
Я радуюсь, что успела отснять своё произведение сегодня утром, хотя и не ожидала, что за ним так скоро явится заказчик.
Ирлик сматывается через окно третьего этажа, а я возвращаюсь в гостиную, где происходит цыганочка с выходом: матушка натурально троллит Аравата. Азамат с мелким отсел подальше, чтобы не принимать участия в конфликте, дети и гости — как будто спектакль смотреть пришли. Хос обычно оставляет телохранителей за порогом наших комнат, поскольку здесь ему ничего не грозит, но сейчас он явно чувствует себя неуютно и предпочёл бы спрятаться за широкое плечо. Не найдя ничего более подходящего, он прячется за Айшу — она сама — то хиленькая, зато как колданёт…
— А что же ты ничего не ешь, дорогой? — интересуется матушка, наворачивая мясо с Араватовой тарелки.
Над Араватом в воздухе проскакивают электрические разряды.
— Наверное потому что
уступил
тебе свою порцию, — цедит он.
— А что же слуги тебе ещё не принесут? Неужто ты не произвёл на них достаточно сильного впечатления? — сладким голосом продолжает Ийзих.
— Полагаю, что Азамат их распустил, — выкручивается Арават. — А вот с каких это пор ты с богами якшаешься?
— Да с лета примерно, — как ни в чём не бывало ответствует матушка. — Тебя что ль завидки берут?
— Меня — то ничего не берёт, а вот тебя как бы ни взяли… на ужин.
— Ой уж ты будешь горче всех горевать, — усмехается матушка. — Да только боги — то у нас покраше тебя, и мне на коврик у двери не указывают, как некоторые.
Арават сморщивает всё лицо в гримасу неверия:
— Ты смеешь жаловаться на моё обращение? Я тебя подобрал с рыбной помойки, отмыл, накормил и в доме поселил — и ты ещё претензии предъявляешь?!
Ийзих методично пережёвывает очередной кусок, потом поворачивает голову и долго смотрит на мужа.
— Мне на той помойке было весьма неплохо, — изрекает она. — И еда у меня была, и крыша над головой, а богатств твоих несметных я всё одно не видела, да и не нужны они мне. Заслуга твоя единственная, что ты мне такого сына подарил. А всё что ты руками да словами умеешь — и волоска с его головы не стоит.
Арават краснеет и надувается. Азамат принимается жестикулировать матери, чтобы прекратила его злить, но её так просто не проймёшь.
— Вообще — то у нас два сына, — с едва сдерживаемым возмущением напоминает Арават. — Или я чего — то не знаю?
— Два, два, — успокаивает его Ийзих. — Да только тумаков за двоих один получал.
— Ну вот что, Ийзих, — не выдерживает Арават. — Ты хочешь мне что — то сказать — так говори в лицо, а не ходи вокруг да около!
Ийзих задумчиво откусывает ореховой лепёшки.
— Я уж сколько раз говорила, да только у тебя на ушах сапоги надеты. Вот как разуешь, так и скажу.
— Я весь внимание, — цедит Арават.
Ийзих так же вдумчиво запивает лепёшку чаем, потом разворачивается всем корпусом и пронизывает Аравата испепеляющим взглядом.
— Ты мне что про Азамата наплёл, старый олух? Ты мне зачем сказал, что у него ни рук, ни лица нет? С какой ты стати взял, что он видеть меня не хочет? Давай, ври быстрее, если за девять лет не придумал отговорку!
Мы с Азаматом переглядываемся. Он прикрывает голову руками, мол, ну Арават и вырыл себе яму…
— Я… — мнётся Арават. — Ну… В общем… Чтобы ты мне не помешала.
— Это как же? — совсем по — азаматовски поднимает брови Ийзих.
— Я хотел Азамата с планеты услать, э — э, в воспитательных целях. Но ты ж страшная баба, я знал, что ты за него и мне, и всему Совету глотки перегрызёшь. Вот и сказал тебе, чтобы отбить охоту. И всего — то преувеличил чуть — чуть…
Ийзих встаёт из — за стола с таким видом, как будто готова прям сейчас и перегрызть, но тут уже Азамат подскакивает и принимается её успокаивать.
— Ма, ну не кипятись, всё позади, это ж когда было — то, теперь — то всё хорошо, не переживай так…
Матушка постепенно теряет убийственность во взгляде и оборачивается к Азамату.
— Да что б ты понимал! — выдавливает она неожиданно ломающимся голосом. — Я девять лет думала…
Потом отмахивается, утирает скупую женскую слезу и хлопается обратно за стол.
Арават молча разворачивается и двигает напрямую к двери, но на пути у него вырастает Алтонгирел.
— Куда собрался? — не очень приветливо спрашивает он.
— Прочь отсюда. Я с этой стервой не могу в одной комнате находиться.
— Стерва — не стерва, а твоя законная жена, — напоминает Алтонгирел. — Никто тебя за бороду не тянул на ней жениться, теперь уж поздно удирать.
— Что ты меня, силком удерживать собрался? — кривится старик, прикидывая свои силы против духовника. Тот хоть ростом пониже, но молодой и крепкий.
— Зачем против труса сила? — усмехается Алтоша. — Достаточно припугнуть.
— Ты кого трусом назвал?! — рявкает Арават, мгновенно становясь малиновым от ушей до кончика носа.
— Того, кто собственной жены боится, — бросает ему в лицо Алтонгирел.
Арават раздувает ноздри, но ответить тут нечего — и правда ведь жены побоялся.
— Ты её в молодости не знал, — наконец выдавливает он жалкую отмазку.
— Нет, — соглашается Алтоша. — Я зато знаю, что ты женился на ней не по расчёту.
— Как это не по расчёту? — встревает матушка. — Ты глаза — то разуй! С чего б ещё он на мне женился?
Алтонгирел загадочно улыбается, а Арават вдруг теряет весь свой праведный гнев.
— Я собирался по расчёту, — как — то виновато говорит он. — Меня и отец всегда наставлял, что жену надо в трезвом уме выбирать. Но вот же шакал меня занёс в эту деревню… Я такой бешеной бабы в жизни не видал, да ещё чтоб язык так был подвешен. Вот тебе и трезвый ум.
Матушка находит взглядом меня и кивает, повернув голову на бок, мол, вона как, оказывается.
— То — то Азамат всё удивляется, что мы с Лизой так ладим хорошо, — замечает она. — Ладно уж, старый паразит, иди сюда, ешь своё мясо, я тебе оставила.
— Я с тобой из одной плошки есть не буду, ты туда яду напускала, — ворчит Арават, тем не менее пробираясь на диван к Ийзих.
— Ты поговори у меня, ещё с ложечки при всех накормлю.
Арават кроит кислую мину, отламывает кусок лепёшки, брезгливо мочит его в мясном соусе и принимается есть.
Азамат расплывается в неприлично счастливой улыбке, глядя на своих родителей, и несколько секунд так и сидит с осоловело — блаженным видом. Потом всё же берёт себя в руки и фокусирует взгляд на Алтонгиреле, который как ни в чём не бывало вернулся за стол и только время от времени неуверенно косится на него. Азамат благодарно кивает. Это внезапно вызывает на лице Алтоши очень необычное для него выражение — удивления, радости и лёгкой гордости, как будто его впервые в жизни похвалили. Азамат усмехается и качает головой.
— Я тебе всегда говорил, что ты отличный духовник, — негромко поясняет он свою пантомиму.
Алтонгирел быстро отворачивается в тарелку, так что его лицо оказывается завешено волосами.
Идиллию нарушает звонок Азаматова телефона, судя по мелодии — из ЗС. Муж подрывается и выходит, чтобы никому не мешать разговором (да, именно так, а не чтобы ему не мешали, это же Азамат, ну и что, что Император и дела государственной важности). Впрочем, мешать — то особо некому: Ийзих с Араватом на окружающий мир плевать хотели, Алтонгирел занят своими мыслями, дети, поняв, что представление окончено, вытягивают из Эцагана подробности расследования недавно раскрытых крупных краж. Эцаган морщится каждый раз, как дело доходит до сбора улик на месте преступления, потому что у свежеподготовленных полицейских пока очень плохо с представлениями о стерильности.
Азамат внезапно возвращается — я думала, этот звонок на века. Оказывается, он всё ещё на телефоне.
— Да, маршал, — озабеченно говорит он. — Я вас понял. Если хотите, я дам трубку…
Он находит взглядом меня, так что я готовлюсь выступить в амплуа министра здравоохранения, когда из комнаты Кира выкатывается оранжевый клубок и, докатившись до Алтонгирела, обращается Ирликом.
— Дело есть! — выпаливает он, привлекая всеобщее внимание.
— Простите, — после секундной паузы говорит Азамат в трубку. — Тут как раз один из них. Может быть… Ох нет, я не думаю, что… Хорошо, до связи.
— Почему ты не дашь Ваткину со мной поговорить? — ухмыляется Ирлик.
Азамат прикусывает щёку, соображая как бы это объяснить понятно и необидно.
Ирлик покатывается.
— Ладно, дипломатия — твоё дело. Алтонгирел, Айша, у меня для вас кое — что есть! — радостно объявляет он нараспев, даже пританцовывая. Тут его взгляд зацепляется за Аравата, и он немного скисает. — Пойдёмте выйдем, это личное. Хотя… прихватите группу поддержки, а то соплей будет ванна, — морщится он.
В итоге мы все, кроме Азаматовых родителей и Хоса, набиваемся в ту самую пустую гостевую спальню, где мне исповедывался Алтонгирел. Он раздувает ноздри и поёживается в жарком помещении, видимо, тоже помнит. Ирлик, однако, не даёт нам опомниться — садится в центре комнаты и раскатывает перед собой что — то подозрительно похожее на свиток пергамента. Я, правда, имею о них представление исключительно по картинкам. Алтонгирел же, наоборот, явно узнаёт этот предмет, резко втягивает воздух и нервно оборачивается на Азамата. Тот хмурится.