— А вам это очень трудно? Или неприятно? — пытается понять Азамат.
— Нет, легко! — мотает головой Умукх. — Но это просителю жизни стоит.
Азамат моргает.
— Что, всегда?
— Угу, — уныло кивает бог. — А иногда не только просителю, а и ещё кому — нибудь из его близких… Случалось, что и целыми семьями… ой! — он зажмуривается и остервенело мотает головой, стараясь отогнать неприятные воспоминания.
— Ну а вы не можете их предупредить? — ошеломлённо спрашиваю я, внутренне содрогаясь от мысли, что сама только что чуть не стала «просителем».
— Конечно, я всегда предупреждаю! — заверяет Умукх. — Но люди думают, что так будет лучше, думают, что здоровье другого человека важнее их жизни, понимаете? Что это, как это называется… оправданная жертва. Но только лучше не бывает! Просителю — то что, умер — и никаких проблем. А вот спасённые… Они потом всю жизнь маются, со всеми ссорятся, винят себя и других, а другие их обвиняют… Я не могу на это смотреть! — он совсем закорючивается и утыкается подбородком в стол.
— И так было во все времена? — тоже ошарашенно спрашивает Азамат.
Умукх кивает.
— Но раньше было лучше, — добавляет он. — Потому что я не понимал. Мне было всё равно. Попросили — сделал. Меня только интересовало, чтобы обряд провели по всем правилам. А потом Ирлик дал мне разум. И теперь я каждый раз страдаю, — его голос от напряжения срывается на писк. — Я не хочу убивать людей. И ничем хорошим это никогда не кончается. Но они всё равно просят!
— А вы не можете вместо жизни что — то другое брать? — осторожно интересуюсь я. — Ну или хотя бы животных, а не людей…
— Я ничего не могу, — вздыхает Умукх и вытягивает из — за пояса свою легендарную флейту. — У меня есть только вот это. Если я на ней сыграю, она выдует жизнь из просителя, но излечит кого заказано. Я пытался что — нибудь с ней сделать, чтобы она работала по — другому, но ничего не выходит. А больше я ничего не умею. Я пытался помогать людям без флейты, но я только хуже делаю.
Он уныло постукивает флейтой по столу. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что она сделана из кости, скорее всего, птичьей, при этом довольно большая и украшена резными узорами.
— А откуда она у вас? — интересуется Азамат.
Умукх пожимает плечами.
— Укун — Тингир говорит, что я её сам сделал. Но я этого не помню, Ирлик тоже. Она уверяет, что сама видела, но она может легко всё перепутать.
Он окидывает злополучный предмет печальным взглядом и снова убирает его за пояс. Потом немного приободряется и даже улыбается прежде чем снова заговорить.
— Ирлик сказал, что земляне хотят изучить, как мы, боги, делаем всякое. Вот я и подумал, может быть, если я пойму, как всё это работает, и как устроены люди, может, тогда я смогу лечить без флейты?
— Резонно, — соглашаюсь я. — Но на это уйдёт много времени.
— Я бы с радостью отдал пару веков, чтобы только больше никогда не играть на ней, — серьёзно говорит Умукх.
Мы с Азаматом понимающе киваем. Азамат немного колеблется, но всё же решается высказать свои соображения.
— Умукх — хон… Не поймите меня неправильно, я очень уважаю землян, и вполне уверен, что исследователи, которые будут с Вами работать — честные и добросовестные люди, но всё же… Возможно, не стоит рассказывать им о флейте и об этой проблеме. По крайней мере, первое время.
— Ты думаешь, они захотят, чтобы я на ней сыграл? — напрягается Умукх.
— Не знаю насчёт этого, но, боюсь, как бы Вас не втянули в чужие игры. Понимаете, наука наукой, но за любой наукой стоит представитель власти, который может соблазниться использовать Вас в своих целях. В этом смысле, конечно, любое исследование с Вашим участием — это соблазн, но флейта меня особенно беспокоит. Возможно, было бы лучше им её даже не показывать. Во всяком случае, пока не убедитесь, что никто не захочет превратить её в оружие.
Умукх широко раскрывает глаза.
— Но я ведь только хочу помочь! Я не хочу, чтобы меня использовали во вред другим! Может, тогда лучше мне к ним и вовсе не ходить?
— Умукх — хон, — мягко говорит Азамат, пристально глядя ему в лицо. — Вы очень добры к людям, и я совсем не хотел бы менять Ваше отношение. Я уверен, что в конечном итоге от исследований, в которых Вы собираетесь принять участие, выйдет польза и Вам, и нам, и землянам. Я просто прошу Вас быть осмотрительнее. Я постараюсь держать всё под контролем и присматривать за людьми, которые будут Вами заниматься, на случай если вдруг их цели — не просто стремление к знанию. Но я не могу быть там с Вами каждый день и указывать, на какие вопросы отвечать, а на какие нет. Поэтому прошу Вас, для всеобщего блага, будьте осторожны. Вы же знаете, людям не всё и не всегда можно говорить.
Умукх, до сих пор слушавший немного растерянно, оживляется и понимающе кивает.
— Да, это я знаю. Ирлик тоже всё время говорит, что надо сначала понять, что человек сделает, если ему скажешь, а потом уже решать, говорить или нет. О — ой, как сложно. Но надо умнеть, правда же? Иначе так совсем онасекомиться можно, — улыбается он.
— Онасекомиться? — приподнимает бровь Азамат, из чего я делаю вывод, что это не просто редкое выражение.
— Ирлик так говорит, — пожимает плечами Умукх. — Он говорит, если я не буду думать, то совсем онасекомлюсь. Я не знаю, что это, но, наверное, что — то неприятное.
— Похоже, что так, — соглашается Азамат.
— Слушай! — внезапно оживляется Умукх. — У тебя ведь тут есть на корабле специальный человек, который безопасностью занимается?
— Да, Ирнчин, — кивает Азамат.
— Вот, я ему тогда флейту отдам на хранение. Как ты думаешь, он проследит, чтобы на ней никто не играл?
Азамат на пару секунд задумывается, потом отвечает.
— Полагаю, да. Пожалуй, из всех кого я знаю, он наиболее надёжный человек в этом отношении.
— Отлично! — радуется Умукх. — Тогда я прямо сейчас пойду с ним поговорю, пока не забыл!
И, не позволяя слову разойтись с делом, он быстренько сворачивается, сжимается, уменьшается и с тонким жужжанием улетает из кухни.
Азамат провожает его задумчивым взглядом.
— М — да, — резюмирует он. — Придётся Унгуцу отзывать тираж биографий богов и править. Не в комара он превращается, как во всех легендах написано, а в ктыря.
Вскорости к нам присоединяются Кир и Ажги — хян, ведущие осторожный разговор об успехах Айши. После эпизода со спасением Сурлуга эти двое гарцуют друг вокруг друга, как в средневековом танце, даже Кир со всей его топорностью и ненавистью к духовникам как — то ухитряется быть тактичным и вежливым. Если это всё ради Айши, то, может, Азамат и прав, и там действительно не просто дружба.
Ажгдийдимидин в приподнятом настроении и непривычно болтлив — рассказывает такие подробности тренировки духовников, от которых Алтонгирел уже давно бы зашикал и повставлял всем кляпы и беруши.
— С предсказаниями у неё пока что так себе, — излагает духовник. — Активные умения ей лучше даются. Как она повелевает, ты и сам видел, но и гуйхалахи у неё очень могущественные. А вот будущее… Мне кажется, дело больше в том, что она стесняется в чужую жизнь заглядывать. Возможно, ты бы мог на неё повлиять в этом отношении, а то мы с Алтонгирелом в её представлении слишком значительные люди, чтобы она могла брать с нас пример.
— Хотите сказать, вы не против, если она от меня наглости поднаберётся? — ухмыляется Кир.
— Ну, вроде того, — неловко улыбается Ажги — хян.
— Хм, — Кир многообещающе шевелит бровями.
Ажгдийдимидин негромко смеётся и вздыхает. Он гораздо симпатичнее, когда улыбается.
— Жаль, Сурлуг не с нами, — комментирует возникший в проёме Унгуц.
Ажгдийдимидин улыбается шире.
— Я ему звонил сегодня с утра, — сообщает он с лёгкой гордостью — он крайне редко именно звонит, по понятным причинам писать сообщения ему гораздо проще. — Проговорили три часа, как будто не вчера расстались.
Его лицо становится задумчивым и отстранённым, так что мы тактично перестаём на него таращиться и отвлекаемся на какой — то свой разговор. У Азамата пиликает телефон — первые такты одной из модных нынче на Муданге танцевальных мелодий. Он берёт трубку, но мотив не обрывается — его продолжает напевать Старейшина, слегка пританцовывая на месте. Кир бросает на меня заговорщицкий взгляд и тайком запускает видеозапись на телефоне.
Умукх возвращается в гостиную очень довольный и с Янкой на локте. Она внимательнейшим образом рассматривает его пальцы, одежду, волосы и даже обнюхивает под мышками. Я немного внутренне морщусь, всё — таки и в моём расслабленном понимании с богами следует держать некоторую дистанцию, но Умукха, кажется, всё полностью устраивает, так что я не выражаю свои сомнения вслух. Однако при виде этих двоих я начинаю задумываться, что, возможно, у Ирнчина были и другие причины не подпускать Янку к богу — элементарная ревность, например.
— А, Ажгдийдимидин! — радуется Умукх. — Ну как, всё нормально?
Духовник слегка кланяется.
— Премного благодарен. Вы сняли с моего сердца огромный груз, и теперь я чувствую себя снова молодым.
— Да ты и есть молодой, — удивляется Умукх. — Но ты сегодня намного лучше выглядишь. Вот бы тебе всё время такую штуку носить!
Ажгдийдимидин опускает взгляд.
— Соблазн велик. Но на мне лежит ответственность за всю планету. Я не могу просто так взять и выйти из игры.
Умукх делает печальную рожицу.
— Я спрошу у Ирлика, как тебе самому её снимать и надевать, — обещает он и добавляет: — если не забуду, конечно.
— Мы напомним! — радостно сообщает Унгуц. — А вот бы вы ещё для Айши такую штучку сделали. Ей — то можно и не снимать, даже лучше было бы.
— Ещё чего! — внезапно возмущается Кир. — Нет, на время я могу понять, но чтобы она тоже могла снимать!
— Но Кир, — вздыхает Ажгдийдимидин. — Быть духовником совсем не просто, тем более, для девочки. Ты только подумай, её же не будут воспринимать всерьёз. Это очень тяжёлая судьба. И если есть возможность её избежать, то…