— То пусть кто — нибудь другой избегает, — Кир упрямо складывает руки на груди. — Она уже всё решила. Она будет первой в мире духовницей, она так хочет. И я уверен, что она справится.
Ажгдийдимидин просительно смотрит на Азамата, мол, урезонь ребёнка. Но Азамат качает головой.
— Старейшина, боюсь, я присоединяюсь к Айшиному решению. Да, ей будет трудно, но подумайте вот о чём: она не единственная и не последняя на Муданге девочка с духовными способностями. Раз уж так вышло, что она попала в учение, этим надо пользоваться, чтобы продвигать идею женщины — духовника и сократить количество вынужденных знающих в пользу хорошо обученных духовников. Простите, что говорю, как политик, но вы же понимаете, что следующий раз такой прецедент может произойти ещё через сотни лет, а вы не понаслышке знаете, как тяжело женщине отказаться от использования своей силы.
Духовник вскидывает на него шокированный взгляд и быстро оглядывается по сторонам, проверяя, не услышал ли кто лишний намёка на его сестру.
— А… кто такая Айша? — вкрадчиво интересуется Умукх в повисшей тишине.
Кир принимается объяснять, пока Азамат с Ажгдийдимидином ведут немой спор взглядами, бровями и наклоном головы. Азамат побеждает, заставив духовника смиренно вздохнуть.
— Прошу меня простить, — откланивается муж. — Мне нужно обсудить одно дело с министром безопасности.
Министр безопасности — это у нас Ирнчин. Я бросаю косой взгляд на Янку, которая немного отлипла от бога и пытается вникнуть в суть разговора про Айшу.
— Лиз, что эти шовинисты опять выдумали? — спрашивает она меня на родном. — И почему этот мужик должен не понаслышке что — то знать про женские чувства?
— У него сестра подхалтуривает колдовством, — поясняю я. — Только это страшный секрет, не вздумай никому говорить, испортишь всю жизнь бедной женщине и всей её семье.
Янка в томном жесте прикрывает глаза ладонью.
— Этот Муданг! Куда ни плюнь всё жизнь кому — нибудь испортишь!
— Да, социальное положение у нас — хрупкая вещь. Чихнул — и нету.
— У нас? — усмехается Янка. — Ладно, госпожа муданжка, ты вот что скажи, твой муж пошёл с моим козлом разговаривать, да? А мы не можем как — нибудь…
Её прерывает жужжание моего телефона — сообщение от Азамата: «Зная твою любознательность, оставил дверь приоткрытой».
— Можем, — ухмыляюсь я.
Когда мы подкрадываемся к Ирнчиновой двери, там уже вовсю идёт разговор.
— А у тебя что, душа под кустом не прячется, когда они в гости заходят? — несколько повышенным тоном вопрошает Ирнчин.
— Было дело поначалу, — соглашается Азамат. — Но я привык со временем. Они действительно не имеют в виду вреда.
— Это игра с огнём! — кипятится Ирнчин. — Имеют, не имеют… Что богу дела до жизни одного человека? Как тебе до муравья! Сегодня он тебе оказывает любезности, а завтра доедает твою семью! Азамат, я не могу себе позволить её потерять. Она всё для меня, понимаешь, она свет в жизни!
Янка корчит рожу и приосанивается, а у меня случается дежа вю.
— Я очень хорошо тебя понимаю, — размеренно отвечает Азамат. — Но ты должен осознать две вещи. Во — первых, если ты будешь ограничивать её свободу, то потеряешь её обязательно, очень быстро и бесповоротно. С земной женщиной просто нельзя так обращаться, это я тебе как эксперт говорю. А во — вторых, мой опыт общения с богами показывает, что они относятся к людям совсем не так наплевательски, как мы привыкли думать. Даже грознейшие из них вроде Учок — хона воспринимают людей скорее как домашних питомцев, чем как букашек. Ирлик — хон — во всех отношениях самый могущественный из богов, — глубоко заинтересован в людях как в источнике знаний. Что же касается Умукх — хона, мы сегодня утром с ним беседовали, как раз насчёт флейты, и у меня сложилось впечатление, что он искренне дорожит каждой человеческой жизнью, как будто мы ему все родные дети. Я понимаю, что тебе страшно. Мне тоже поначалу было страшно. Но ты не столичная барышня, ты наёмник. Ты должен и сквозь страх видеть риски. И риск потерять её, потому что ты ведёшь себя, как беспомощный дурак, гораздо выше, чем риск попасть под ноги рассеянному богу.
— Ну Азама — ат, — практически стонет Ирнчин. — Она на него
так
смотрит…
Янка рядом со мной закатывает глаза так, что они чуть там не остаются.
Азамат фыркает.
— Так ты определись, друг, ты боишься за её жизнь или верность?
— Я за всё боюсь, — вздыхает Ирнчин. — Я что ни сделаю, всё оказывается не так и неправильно. Я каждую свободную минуту только сижу и думаю, как мне с ней себя при следующей встрече вести, чтобы она меня тут же не бросила.
Янка беззвучно ахает.
— Ты вообще знаешь, почему она хочет по земному обряду жениться? — продолжает распаляться Ирнчин.
— Потому что у них браки не навсегда, — откликается Азамат.
— Вот именно! — снова повышает голос Ирнчин. — Она просто собирается меня бросить, когда я ей окончательно надоем.
Янка стучит кулаком себе по лбу и всячески гримасничает в том смысле, что нельзя быть таким мнительным.
— А тебе не приходит в голову, что она тоже боится? — осторожно интересуется Азамат.
— Ей — то чего бояться? — не понимает Ирнчин. — Что я не обеспечу ей безбедную жизнь? Или наоборот, накоплю на десятерых детей?
— Н — нет, — усмехается Азамат. — Я вполне уверен, что ни того, ни другого. Зато она, например, может бояться, что ты не дашь ей работать. Что ты будешь контролировать её жизнь, её круг общения. И ты только что дал ей весьма серьёзный повод для опасений.
— Ну хорошо, допустим ты прав, и боги действительно не так опасны, и пусть у меня губы дрожат при мысли, что она вот сейчас с ним разговаривает и может что — то ляпнуть такое, что он её сразу сотрёт в порошок, ничего, свой страх я перетерплю, я и правда привычный. Но что если она ввяжется во что — то действительно опасное? Я и тогда должен позволять ей делать, как она хочет? И если она интересуется другим мужчиной, я должен сидеть сложа руки и надеяться, что это пройдёт?
— А ты не пытался с ней самой об этом разговаривать? — осведомляется Азамат.
— О чём «об этом»?
— Скажем, я полагаю, ей было бы интересно узнать, что ты столько времени думаешь о ней, что тебе так трудно даётся это ухаживание, что ты не понимаешь, как ей угодить… Да и насчёт опасности, я уверен, если бы ты связно объяснил, чего именно ты опасаешься, не пришлось бы двери запирать. Уж с её — то профессией оценка рисков — ежедневное дело.
— Азамат, — несколько обескураженно произносит Ирнчин, — но я же не могу ей сказать, что я ничего не понимаю и боюсь. Какой я буду после этого мужик? Я ей совсем разонравлюсь.
Янка складывает бровки домиком и прикусывает кулак, но всё же не удерживается от умилённо — мяукающего звука, и в каюте повисает напряжённая тишина. Однако провал Янку совершенно не выбивает из колеи — вместо того, чтобы драпать, она врывается в каюту и угрожающе — размашистой походкой приближается к Ирнчину, на которого несколько жалко смотреть.
— Ты идиот! — громогласно заявляет она, после чего крепко обнимает его посерёдке и так же решительно добавляет: — Но я тебя очень люблю, так что тебе придётся резко поумнеть!
Ирнчин беспомощно переводит взгляд с Янки на Азамата, на меня и обратно на Янку, не зная, куда девать руки, в итоге решает, что логично попробовать её тоже обнять.
Она выворачивает голову, чтобы глянуть на меня, не отпуская его.
— Лиз, вот чё мне делать с этим подарком судьбы?
— Холить и лелеять, — с трудом сдерживая смех, предлагаю я.
— Ты говоришь, как моя совесть, — вздыхает Янка. — А хочется — то воспитывать и укрощать.
— Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение. А ты дрессировкой пренебрегаешь и вон до чего мужика довела, что он тебя в комнате запирает.
— Я довела?!
— А кто же?
— При дрессировке, — внезапно встревает Азамат в наш базар, — важно быть последовательным и чётко формулировать, какое именно поведение поощряется, при этом ставить выполнимые задачи. Это и в обратную сторону тоже работает. Ну, Лиз, как думаешь, безопасно их оставлять наедине?
— Да думаю, не передерутся.
— Ну тогда пошли Тирбиша подменим, — он кладёт мне руку на плечи и подталкивает к выходу.
— Азамат! — окликает Ирнчин. — Ты это что, подстроил всё, что ли?
Азамат слегка оборачивается.
— Ну, я полагал, что проблема у вас в непонимании. Я повидал домашних тиранов, и ты — не один из них, так что не пытайся им стать, и всё будет хорошо.
На этом он подмигивает и закрывает за нами дверь.
* * *
Азамат долго и тщательно морально готовился к своему первому полномасштабному контакту с метрополией, и всё же оказался совершенно не готов к суровой действительности. Девочка — пограничник, подняв глаза, чтобы сверить картинку на удостоверении с лицом предъявителя, слегка задохнулась и не смогла справиться с ошеломлённым восхищением во взгляде, хотя погранцов вроде бы на такой случай тренируют. Дальше — хуже. Азамат, понятное, дело, возвышается над толпой землян, как утёс над морем, и привлекает гораздо больше внимания, чем ему бы хотелось. За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.
Когда мы наконец втиснулись в поданную к выходу авиетку, Азамат сполз на сиденье так, чтобы сбоку не видно было, и, похоже, рад был бы закопаться под коврик.
— Что это было?! — выдыхает он, когда мы разгоняемся на узенькой взлётной — а я и забыла уже, что на Земле такого рода транспорту разбег нужен.
— Это была миниатюра «адекватная реакция», — хмыкаю я, перемигиваясь с Янкой, которая своего благоверного на всякий случай вела под локоток, чтобы не украли.
— Хочешь сказать, я у