Тропинка раздвоилась, словно змеиный язык, и Евдокия свернула вправо. Они прошли еще немного, и просвет между деревьями стал ярче. Евдокия привела их к реке. Та уже вскрылась и впрямь оказалась совсем небольшой – всего метров пять в ширину. Отвесный берег над ней с их стороны возвышался метра на два.
– Ждан говорит, она глубока, – со странной интонацией произнесла Евдокия, неотрывно глядя на воду. Юля невольно сделала шаг назад. Но не сбросит же княжна ее в реку…
– Ждан? – переспросила она.
– Хозяйский сын. Он утверждает, что скоро река напьется снегом, выйдет из берегов и не дотянется до избушки лишь на несколько шагов взрослого мужчины. И что так происходит каждую весну. Я бы хотела это увидеть…
– Но ведь скоро увидишь.
Евдокия улыбнулась.
– Да, – всё с той же непонятной интонацией ответила она и позвала, повернувшись к Юле: – Идем, здесь есть где присесть.
Тут тропа тоже была протоптана, и чуть дальше лежало поваленное дерево, расчищенное от снега. Евдокия явно была здесь частой гостьей. Она села на ствол и жестом пригласила Юлю присоединиться к ней.
Княжна была всё так же надменна и горделива. И всё же в ней произошла перемена. Она стала лучше выглядеть. Порозовела. Взгляд ее стал спокойнее. А из выражения лица пропало напряжение, от которого всё время казалось, что у нее свело мышцы, или что она злится или с трудом сдерживается, чтобы не сморщиться неприязненно.
Евдокия всё так же неотрывно смотрела на воду и не спешила заговорить первой.
Юля села рядом. Тоже обратила свой взор к воде.
Она никак не могла до конца объяснить себе, зачем сюда пришла и почему согласилась на эту прогулку. К Евдокии ее вело настойчивое ощущение: встретится с ней – и всё разрешится само собой, всё снова станет хорошо. Последние два месяца, начавшиеся с предновогодней ночи, обернулись пыткой. Утром после той страшной ночи мир дрогнул и уже не вернулся в исходное состояние. Всё перевернулось. Случилось то, чего Юля боялась и ждала, зная, что для нее это неизбежно: сказка закончилась. Картинка счастливой жизни, которую она нарисовала им с Дёмом, разбилась на осколки. Истерика Демьяна Юлю страшно напугала и в то же время послужила доказательством ее правоты: он сидел на коротком поводке у того, кого считал отцом. И всё хорошее впечатление о Кощее, успевшее сложиться за время ужина, окончательно сошло на нет. Она должна была помочь и понятия не имела – как. Но одно было очевидно: она остается с Демьяном, пусть ради этого и нужно похоронить мечту о ребенке. О своем ребенке от него.
Она не смогла.
Она очень-очень старалась, но не смогла. Предлагая Демьяну усыновить кого-нибудь, Юля говорила искренне, но в тот момент ей было важнее позаботиться о нем, чем о себе. Однако она и не знала, как сильна в ней жажда взять на руки его маленькую копию. Того, кто был бы их общим продолжением. Зачать его от него и выносить. Осознание того, что этого никогда не случится, причиняло острую боль, и эта боль копилась в ней и начала выливаться в раздражение, Юля стала срываться на Демьяна. Он просил поговорить с ним, но она не могла: один раз уже поверила ему, сказала как есть, и это обернулось кошмаром. А теперь тем более было велико искушение скатиться в обвинения. Почему он не сказал ей сразу? На кухне, когда спрашивал, будет ли она с ним? Или еще раньше, когда сидел под дверью в ванную комнату? Он должен был ей сказать. Обязан!
Юля понимала: обвинит один раз – и причинит тем самым Демьяну страшную боль, а потом он и вовсе уйдет, уверенный, что так будет лучше для нее. А она не могла его лишиться и не желала делать еще больнее, чем ему уже было.
А потом Демьян сделал ей предложение, и всё стало еще хуже. Юля пообещала себе, что возьмет себя в руки и прекратит нападки. Либо она говорит всё прямо, либо молчит, иного Демьян не заслужил, он ведь дал ей выбор. Но на то, чтобы сдерживаться, ушли последние силы. А вместе с этим словно в насмешку ей то и дело стали попадаться беременные женщины и женщины с колясками и маленькими детьми. Они были повсюду: на улицах, в магазинах, в автобусах, в метро. И даже мама одной из ее учениц внезапно оказалась в положении.
И над всем этим неустанно маячило неясное ощущение того, что решение есть. Его не могло не быть. И отчего-то Юле казалось, что это решение есть у Евдокии. Ее образ всё чаще и чаще мелькал перед глазами, пока однажды Юля не проснулась с четким убеждением: ей нужно увидеть княжну.
И вот теперь княжна сидела рядом с ней, а Юля не могла понять, почему думала, будто та способна ей помочь. Почему вообще решила, что Евдокии можно доверять? И всё же иррационально доверяла. Что им было делить?
– Ты сегодня тиха, – заметила княжна, наконец отмерев. – Что-то случилось? Царевич стал холоден к тебе? Больше к себе не зовет?
– Тебе известно, что в отношениях бывают иные проблемы, кроме тех, что случаются в постели? – недовольно поинтересовалась Юля.
Евдокия с удивлением посмотрела на нее, и Юля сама себя укорила. А ведь и правда, откуда ей знать, что там и как бывает в отношениях.
– У нас всё хорошо, – поморщилась Юля. – Демьян сделал мне предложение. Я выйду за него замуж. Ты была не права.
– И тем не менее ты здесь, – возразила княжна. – Кощей против вашего брака?
– Нет. Он даже дал Демьяну фамильное кольцо.
Евдокия снова удостоила ее взглядом. На этот раз заинтересованным.
– И каковы выставленные им условия?
– Условия? – нахмурилась Юля.
– Конечно, – вздернула бровь княжна. – Речь идет о женитьбе его наследника. Разумеется, есть условия. Ваш брак будет признан только в вашем мире? Ваши дети не получат титулов? Или Кощей вообще запретил царевичу признавать их? Впрочем, глупость с его стороны, конечно. Кровное родство не обойдешь. Мы ведуны, а не какой-то сброд. Кровь решает всё. Проще умертвить ребенка при рождении, чем делать вид, что его не существует.
– Что? – ужаснулась Юля.
– А ты как думала? – мрачно засмеялась княжна. – Что будешь плодиться, и все твои отпрыски смогут претендовать на трон? Никогда такого не будет.
– Как ты можешь так говорить… Это же…
– Это – что?
– Кто станет убивать своих детей?
– Тот, кто не потерпит соперников.
– Ты несешь чушь! Демьян бы никогда…
– Я говорю как есть, – перебила Евдокия. – Уж не знаю, как принято в мире, где обитаешь ты, но в этом поступают так. Я единственная из братьев и сестер, кого мой отец оставил в живых. И вовсе не потому, что в нем проснулись отцовские чувства и он раскаялся. На твоем месте я бы хорошо подумала, прежде чем сообщать царевичу радостную весть. Хочешь спасти своего ребенка – сделай так, чтобы о нем никто не узнал.
– У нас с Демьяном не будет своих детей, но не поэтому, – жестко возразила Юля, чувствуя, как теряет контроль над эмоциями. – Никто не умрет.
– Кроме тебя, – улыбнулась Евдокия. – То, что ты не выносишь царевичу наследника, не значит, будто его не выносит за тебя другая, угодная Кощею. А ребенка всё же лучше иметь от законной жены, а то пойдут толки.
Юля зажмурилась. Евдокия говорила так уверенно. И, в отличие от нее, точно знала, о чем.
В висках стучало, заглушая шум воды. Ей показалось, что она задыхается. Где правда? Мог ли Демьян ее обмануть? Знать об этом страшном обычае и обмануть, чтобы не рассказывать о нем. Это могло бы объяснить, почему он не сказал ей обо всем сразу. Не думал, что всё зайдет так далеко. Или же…
Или потому что Кощей и правда поставил Демьяну условие. Когда? До или после ужина? Зачем Демьян ходил к нему тридцать первого? Он вернулся еще более убитым, чем был с утра. Пытался выторговать разрешение на ребенка?
Вот еще одно подтверждение тому, что она была права! С самого начала права! Как могла позволить себе поверить Демьяну? Он слеп, а его приемный отец – зло во плоти!
Стоп… Нет-нет… Это все из-за проклятья, и Кощей тут ни при чем…
Затылок холодило, в голове стучало, и это мешало связно мыслить.
– Дело не в этом. Демьян проклят, ему нельзя иметь детей…
Евдокия рассмеялась.
– Это он тебе сказал?
– Д-да…
– Допускаю, он верил в то, что говорил. А ему кто об этом сказал?
Юля напрягла память. А ведь Демьян говорил ей. Он сказал, что об этом ему еще в молодости сообщил…
– Кощей.
Евдокия посмотрела на нее так, словно она была маленьким неразумным ребенком, чей наивный взгляд на жизнь достоин исключительно сочувствия.
– Я могу помочь тебе, – ласково обратилась к ней княжна. – Ты можешь мне доверять. Я знаю, как решить твою проблему. Ведь это не царевич – угроза для твоих деток, а Кощей. И я могу сделать так, чтобы Кощей никогда не причинил вреда ни тебе, ни царевичу, ни вашим чадушкам.
– Как?
– Опусти щиты, Юля, – попросила княжна. – Опусти, они мешают тебе увидеть картину целиком. Зачем царевич их тебе выставил?
Юля вскинула голову.
– Какие щиты?
– Те, что заслоняют твой разум, – пояснила княжна. – А ты не знала? Наверное, он сделал это, пока ты спала… Видать, не хотел, чтобы ты обо всем догадалась. Они мешают тебе. Но ты можешь от них избавиться. Надо просто захотеть. Сбрось их. Давай же!
Юля помотала головой, а потом прислушалась к себе и внезапно ощутила их. Тонкая пелена, отделяющая ее разум от мира. Это было нечто чужеродное. И она испугалась.
«А со мной ты тоже так делаешь?»
«Я обещаю, твой разум в полной безопасности. И от меня в том числе».
Демьян солгал. И всё-таки залез ей в мозги. Когда он это сделал? Зачем? Неужели это из-за него в голове такой сумбур. Неужели… Он ведь обещал… Обещал…
Нет, он не мог сам.
Не мог.
Это всё его отец.
Она снова помотала головой.
– Правильно, – ободряющее прошептала княжна. – Давай же, избавься от них, тебе сразу же станет легче. Ну же…
– Как?
– Просто представь, что они исчезают. Разрушаются. Обращаются в пыль. Ты сможешь, я знаю…
Юля представила. Завеса дрогнула. Один раз, другой. А потом растворилась, будто мираж. Стало легче. Юля рассмеялась.