| "Oh, stuff like magnesium salts, and alcohol for keeping the Deltas and Epsilons small and backward, and calcium carbonate for bones, and all that sort of thing." | - А это соли магния или спирт, которым глушат рост и отупляют дельт и эпсилонов, или углекислый кальций для укрепления костей и тому подобные вещества. |
| "But how do you make chemicals, Linda? | - А как делают химикаты, Линда? |
| Where do they come from?" | Где их добывают? |
| "Well, I don't know. | - Не знаю я. |
| You get them out of bottles. | Они во флаконах. |
| And when the bottles are empty, you send up to the Chemical Store for more. | Когда флакон кончается, то спускают новый из Химикатохранилища. |
| It's the Chemical Store people who make them, I suppose. | Там их и делают, наверное. |
| Or else they send to the factory for them. | Или же с фабрики получают. |
| I don't know. | Не знаю. |
| I never did any chemistry. | Я химией не занималась. |
| My job was always with the embryos. | Я работала всегда с зародышами. |
| It was the same with everything else he asked about. | И так вечно, что ни спроси. |
| Linda never seemed to know. | Никогда Линда не знает. |
| The old men of the pueblo had much more definite answers. | Старики племени отвечают куда определеннее. |
| "The seed of men and all creatures, the seed of the sun and the seed of earth and the seed of the sky-Awonawilona made them all out of the Fog of Increase. | "Семена людей и всех созданий, семя солнца и земли и неба - все семена сгустил Авонавилона из Мглы Возрастания. |
| Now the world has four wombs; and he laid the seeds in the lowest of the four wombs. | Есть у мира четыре утробы; в нижнюю и поместил он семена. |
| And gradually the seeds began to grow ..." | И постепенно взрастали они..." |
| One day (John calculated later that it must have been soon after his twelfth birthday) he came home and found a book that he had never seen before lying on the floor in the bedroom. | Придя как-то домой (Джон прикинул позже, что было это на тринадцатом году жизни), он увидел, что в комнате на полу лежит незнакомая книга. |
| It was a thick book and looked very old. | Толстая и очень старая на вид. |
| The binding had been eaten by mice; some of its pages were loose and crumpled. | Переплет обгрызли мыши; порядком растрепана вся. |
| He picked it up, looked at the title-page: the book was called The Complete Works of William Shakespeare. | Он поднял книгу, взглянул на заглавный лист: "Сочинения Уильяма Шекспира в одном томе". |
| Linda was lying on the bed, sipping that horrible stinking mescal out of a cup. | Линда лежала в постели, потягивая из чашки мерзкий свой вонючий мескаль. |
| "Pope brought it," she said. Her voice was thick and hoarse like somebody else's voice. | - Ее Попе принес, - сказала Линда сиплым, грубым, чужим голосом. |
| "It was lying in one of the chests of the Antelope Kiva. | - Валялась в Антилопьей киве, в одном из сундуков. |
| It's supposed to have been there for hundreds of years. | Сотни лет уже провалялась, говорят. |
| I expect it's true, because I looked at it, and it seemed to be full of nonsense. | И не врут, наверно, потому что полистала я, а там полно вздора. |
| Uncivilized. | Нецивилизованность жуткая. |
| Still, it'll be good enough for you to practice your reading on." | Но тебе пригодится - для тренировки в чтении. |
| She took a last sip, set the cup down on the floor beside the bed, turned over on her side, hiccoughed once or twice and went to sleep. | - Она допила, опустила чашку на пол, повернулась на бок, икнула раза два и заснула. |
| He opened the book at random. | Он раскрыл книгу наугад: |
| Nay, but to live | Похоти рабой |
| In the rank sweat of an enseamed bed, Stew'd in corruption, honeying and making love Over the nasty sty ... | Жить, прея в сальной духоте постели, Елозя и любясь в свиной грязи... |
| The strange words rolled through his mind; rumbled, like talking thunder; like the drums at the summer dances, if the drums could have spoken; like the men singing the Corn Song, beautiful, beautiful, so that you cried; like old Mitsima saying magic over his feathers and his carved sticks and his bits of bone and stone-kiathla tsilu silokwe si-lokwe silokwe. Kiai silu silu, tsithl-but better than Mitsima's magic, because it meant more, because it talked to him, talked wonderfully and only half-understandably, a terrible beautiful magic, about Linda; about Linda lying there snoring, with the empty cup on the floor beside the bed; about Linda and Pope, Linda and Pope. | О Линде; о Линде, что храпит в постели, и пустая чашка рядом на полу; о Линде и о Попе, о них обоих. Необычайные эти слова раздались, раскатились громово в мозгу, как барабаны летних плясок, но барабаны говорящие; как хор мужчин, поющий Песнь зерна, красиво, красиво до слез; как волшба старого Митсимы над молитвенными перьями и резными палочками, костяными и каменными фигурками: кьятла тсилу силокве силокве силокве. Кьяи силу силу, тситль - но сильнее, чем волшба Митсимы, потому что эти слова больше значат и обращены к нему, говорят ему чудесно и наполовину лишь понятно - грозная, прекрасная новая волшба, говорящая. |
| He hated Pope more and more. | Все горячей ненавидел он Попе. |
| A man can smile and smile and be a villain. | Да, можно улыбаться, улыбаться - и быть мерзавцем. |
| Remorseless, treacherous, lecherous, kindless villain. | Безжалостным, коварным, похотливым. |
| What did the words exactly mean? He only half knew. | Слова он понимал не до конца. |
| But their magic was strong and went on rumbling in his head, and somehow it was as though he had never really hated Pope before; never really hated him because he had never been able to say how much he hated him. | Но их волшба была могуча, они звучали в памяти, и было так, словно теперь только начал он по-настоящему ненавидеть Попе, потому что не мог раньше облечь свою ненависть в слова. |
| But now he had these words, these words like drums and singing and magic. | А теперь есть у него слова, волшебные, поющие, гремящие, как барабаны. |
| These words and the strange, strange story out of which they were taken (he couldn't make head or tail of it, but it was wonderful, wonderful all the same)-they gave him a reason for hating Pope; and they made his hatred more real; they even made Pope himself more real. | Слова эти и странный, странный сказ, из которого слова взяты (темен ему этот сказ, но чудесен, все равно чудесен), они обосновали ненависть, сделали ее острей, живей; самого даже Попе сделали живей. |
| One day, when he came in from playing, the door of the inner room was open, and he saw them lying together on the bed, asleep-white Linda and Pope almost black beside her, with one arm under her shoulders and the other dark hand on her breast, and one of the plaits of his long hair lying across her throat, like a black snake trying to strangle her. |