| The Savage obeyed with a disconcerting literalness. | Дикарь исполнил просьбу с огорошивающей пунктуальностью. |
| Five words he uttered and no more-five words, the same as those he had said to Bernard about the Arch-Community-Songster of Canterbury. | Пять слов он произнес - и не больше, - тех самых индейских слов, которые услышал от него Бернард в ответ на просьбу выйти к важному гостю - архипеснослову Кентерберийскому. |
| "Hani! | - Хани! |
| Sons eso tse-na!" | Сонс эсо це-на! |
| And seizing the reporter by the shoulder, he spun him round (the young man revealed himself invitingly well-covered), aimed and, with all the force and accuracy of a champion foot-and-mouth-baller, delivered a most prodigious kick. | - И, схватив репортера за плечи, повернул его задом к себе (зад оказался заманчиво выпуклым), примерился и дал пинка со всей силой и точностью чемпиона-футболиста. |
| Eight minutes later, a new edition of The Hourly Radio was on sale in the streets of London. "HOURLY RADIO REPORTER HAS COCCYX KICKED BY MYSTERY SAVAGE," ran the headlines on the front page. "SENSATION IN SURREY." | Восемь минут спустя на улицах Лондона уже продавали новейший выпуск "Ежечасных радиовестей". Через первую полосу было пущено жирно: "Загадочный ДИКАРЬ ФУТБОЛИТ нашего корреспондента. СНОГСШИБАТЕЛЬНАЯ НОВОСТЬ". |
| "Sensation even in London," thought the reporter when, on his return, he read the words. | "Что верно, то верно - сногсшибательная", -подумал репортер, когда по возвращении в Лондон прочел заголовок. |
| And a very painful sensation, what was more. He sat down gingerly to his luncheon. | Осторожненько, морщась от боли, он сел обедать. |
| Undeterred by that cautionary bruise on their colleague's coccyx, four other reporters, representing the New York Times, the Frankfurt Four-Dimensional Continuum, The Fordian Science Monitor, and The Delta Mirror, called that afternoon at the lighthouse and met with receptions of progressively increasing violence. | Не устрашенные этим предостерегающим ударом по копчику коллеги, еще четверо репортеров - из ньюйоркской "Таймс", франкфуртского "Четырехмерного континуума", бостонской "Фордианской науки", а также из "Дельта миррор" - явились в этот день на маяк, и Дикарь встречал их со все возрастающей свирепостью. |
| From a safe distance and still rubbing his buttocks, "Benighted fool!" shouted the man from The Fordian Science Monitor, "why don't you take soma?" | - Закоснелый глупец! - с безопасного расстояния кричал ему корреспондент "Фордианской науки", потирая свои ягодицы. - Прими сому! |
| "Get away!" | - Убирайся! |
| The Savage shook his fist. | - Дикарь погрозил кулаком. |
| The other retreated a few steps then turned round again. | Ученый репортер отошел еще дальше и снова закричал: |
| "Evil's an unreality if you take a couple of grammes." | - Прими два грамма, и зло обратится в нереальность. |
| "Kohakwa iyathtokyai!"The tone was menacingly derisive. | - Кохатва ияттокяй! - послал ему в ответ Дикарь зловеще и язвительно. |
| "Pain's a delusion." | - Боль - всего лишь обман чувств. |
| "Oh, is it?" said the Savage and, picking up a thick hazel switch, strode forward. The man from The Fordian Science Monitor made a dash for his helicopter. | - Ах, всего лишь? - и Дикарь, схватив палку, шагнул к репортеру - тот шарахнулся к своему вертоплану. |
| After that the Savage was left for a time in peace. | После этого Дикарь был на время оставлен в покое. |
| A few helicopters came and hovered inquisitively round the tower. | Прилетали, правда, вертопланы, кружили любознательно над башней. |
| He shot an arrow into the importunately nearest of them. | Дикарь послал стрелу в самый нижний и назойливый. |
| It pierced the aluminum floor of the cabin; there was a shrill yell, and the machine went rocketing up into the air with all the acceleration that its super-charger could give it. | Стрела пробила алюминиевый пол кабины, раздался вопль, и машина газанула ввысь со всей прытью, на какую была способна. |
| The others, in future, kept their distance respectfully. | С тех пор вертопланы держались на почтительной дистанции от маяка. |
| Ignoring their tiresome humming (he likened himself in his imagination to one of the suitors of the Maiden of Matsaki, unmoved and persistent among the winged vermin), the Savage dug at what was to be his garden. | Не обращая внимания на их зудливый рокот, сравнивая себя мысленно со стойким индейским женихом, не поддающимся кровожадному гнусу, Дикарь вскапывал свой огород. |
| After a time the vermin evidently became bored and flew away; for hours at a stretch the sky above his head was empty and, but for the larks, silent. | Позудев над головой и, видимо, соскучась, вертопланное комарье улетало; небеса на целые часы пустели, затихали, только жаворонок пел. |
| The weather was breathlessly hot, there was thunder in the air. | Было безветренно и душно, пахло грозой. |
| He had dug all the morning and was resting, stretched out along the floor. | Все утро он копал и теперь прилег отдохнуть на полу. |
| And suddenly the thought of Lenina was a real presence, naked and tangible, saying "Sweet!" and "Put your arms round me! "-in shoes and socks, perfumed. | И внезапно им овладел образ Ленайны - реальной, в туфельках, нагой, осязаемой, благоуханной. "Милый! Обними же меня!" - зазвучало в ушах. |
| Impudent strumpet! | Блудница наглая! |
| But oh, oh, her arms round his neck, the lifting of her breasts, her mouth! | Ох, но обвившиеся руки, приподнявшиеся груди, приникшие губы! |
| Eternity was in our lips and eyes. | Вечность была у нас в глазах и на устах. |
| Lenina ... | Ленайна. |
| No, no, no, no! | Нет, нет, нет, нет! |
| He sprang to his feet and, half naked as he was, ran out of the house. | Он вскочил на ноги и как был, полуголый, выбежал во двор. |
| At the edge of the heath stood a clump of hoary juniper bushes. | На краю пустоши кучно росли сизые можжевеловые кусты. |
| He flung himself against them, he embraced, not the smooth body of his desires, but an armful of green spikes. | Он грудью кинулся на можжевельник, хватая в объятия не бархатное желанное тело, а охапку жестких игл. |
| Sharp, with a thousand points, they pricked him. | Тысяча острых уколов его обожгла. |
| He tried to think of poor Linda, breathless and dumb, with her clutching hands and the unutterable terror in her eyes. | Он попытался вернуться мыслью к бедной Линде, задыхающейся немо, к скрюченным ее пальцам, к диким от ужаса глазам Линды. |
| Poor Linda whom he had sworn to remember. | Линды, о которой он поклялся помнить. |
| But it was still the presence of Lenina that haunted him. Lenina whom he had promised to forget. | Но по прежнему владел им образ Ленайны, которую он поклялся забыть. |
| Even through the stab and sting of the juniper needles, his wincing flesh was aware of her, unescapably real. | Даже колющие, жалящие иголки можжевельника не могли погасить этот образ, живой, неотступный. |
| "Sweet, sweet ... | "Милый, милый. |
| And if you wanted me too, why didn't you ..." | А раз и ты хотел меня, то почему же..." |
| The whip was hanging on a nail by the door, ready to hand against the arrival of reporters. | Бич висел на гвозде за дверью - на случай нового вторжения репортеров. |
| In a frenzy the Savage ran back to the house, seized it, whirled it. | Вне себя Дикарь бросился к бичу, схватил, взмахнул. |
| The knotted cords bit into his flesh. | Узловато перевитая веревка впилась в тело. |
| "Strumpet! | - Шлюха! |
| Strumpet!" he shouted at every blow as though it were Lenina (and how frantically, without knowing it, he wished it were), white, warm, scented, infamous Lenina that he was dogging thus. | Шлюха! - восклицал он при каждом ударе, точно под бичом была Ленайна (и как он яростно и сам того не сознавая желал, чтобы она явилась!), белая, горячая, душистая, бесстыжая. |
| "Strumpet!" | - Распутница! |
| And then, in a voice of despair, "Oh, Linda, forgive me. | - И взывал в отчаянии: - О Линда, прости меня! |
| Forgive me, God. |