Деннис Ковальски, президент Института крионики, никак не может заставить работать Skype. «Я далеко не красавчик, так что видеть меня не обязательно», — смеется он в конце концов. Я была на сайте организации и знаю, что ему около 50 лет, у него темные волосы и густые черные усы.
«По-моему, это немного забавно. Вы возлагаете все надежды на то, что технологии позволят оживлять мертвецов, а они не могут даже обеспечить нормальную видеосвязь», — говорю я, сдавшись и перестав возиться с настройками.
«Ну, лично я всегда был оптимистом», — произносит голос. На экране есть только я.
Я беседую с Деннисом, чтобы понять, каково это — верить, что смерть не окончательна, и зачем посвящать первую жизнь попытке заполучить вторую. Мне это кажется пустой тратой времени. Сторонников крионики пресса не жалует — их изображают оторванными от реальности безумцами, доводят их идеи до смешного фарса. Фрай из «Футурамы» и Остин Пауэрс проснулись в будущем и, выйдя из своих ячеек, не поняли нового мира. Герой Вуди Аллена в «Спящем» приходит в ужас, обнаружив, что все его друзья 200 лет как мертвы, хотя и ели органический рис. (Из-за появлений в поп-культуре крионику, которая стремится сохранить труп для последующего оживления, путают с криогеникой, отраслью физики, которая занимается получением и изучением очень низких температур. Путаница раздражает и тех и других.) Когда читаешь книгу Эттингера, в ней и правда попадаются сумасбродные фрагменты — в основном на тему женщин и того, как поступать с несколькими размороженными женами, — а ближе к концу он убеждает себя в реальности собственной идеи и заявляет, что «лишь немногочисленные эксцентрики будут настаивать на своем праве сгнить». В целом, однако, она кажется оптимистичной, а главное — ставит вопросы. Мне стало интересно, какого рода люди подписываются на заморозку своих трупов. Я звоню, чтобы это выяснить, и человек на другом конце провода кажется мне каким-то вежливым умником.
Институт крионики действует с 1976 года и к моменту, когда его руководитель не смог справиться со Skype, имеет уже около 2000 живых членов и 173 замороженных. Деннис отвечает, что людей, которые к ним обращаются, невозможно отнести к какому-то определенному «типу». Нельзя выделить преобладающую религию или политические предпочтения. Но если говорить о большинстве, он сказал бы, что, наверное, чаще это мужчины, агностики и, вероятно, либертарианцы. В целом они довольно состоятельны, но есть и достаточно бедные: хотя процедура стоит 28 тысяч долларов, ее можно покрыть за счет страхования жизни. (К тому же у них значительно дешевле, чем в других крионических компаниях. Alcor в Аризоне берет, например, 200 тысяч долларов[132].) Это было важно для Эттингера. В своей книге он писал, что не хочет из-за дороговизны предлагаемого им будущего создать «евгеническое сито». Я делюсь с Деннисом своей теорией о том, что трансгуманизм, в который обычно впихивают и крионику, главным образом мужское движение, потому что женщины раньше замечают, как начинает шаг за шагом сдавать организм, а также ближе связаны с кровью и родами и, может быть, поэтому спокойнее относятся к смерти и меньше ее боятся. Это объясняло бы, почему женщины стали преобладать среди работников похоронной индустрии. Он не уверен, что это так, но не исключает такую возможность. По его словам, дело далеко не только в страхе смерти.
По моему опыту, молодые поклонники научной фантастики обычно начинают с веры в утопию, и лишь потом под влиянием реального мира в их извилинах укореняются антиутопические идеи. С игрушечными ракетами в руках они думают, что все когда-нибудь станет лучше: у них пока нет причин считать иначе. В середине 1970-х Деннису было лет семь или восемь, и он пребывал в таком утопическом пузыре. Тогда ему попалась серия «Шоу Фила Донахью» с Бобом Нельсоном, бывшим мастером по ремонту телевизоров, который рассказывал о крионике и о том, как он еще в 1967 году заморозил первого мужчину. Нельсон был фанатом книги Эттингера и лидером одной из нескольких крионических групп, которые возникли тогда по всей стране: энтузиасты брали теорию Эттингера на вооружение и пытались воплотить ее на практике.
Того интервью оказалось недостаточно, чтобы Деннис уверовал в крионику, к тому же Нельсон, выступая от имени всего движения, не стал упоминать о многочисленных проблемах. Тела замороженных клиентов он хранил в гараже за моргом, капсулы сбоили, хладагент в них подливали все реже из-за того, что деньги подходили к концу, и он уже не мог покрыть даже собственные чеки[133]. В конце концов трупы забросили. Тем не менее передача заронила семя.
«В 16 или 17 лет, — продолжает Деннис, — я читал журнал Omni. Там было много очень глубокой научно-фантастической философии, но на понятном неспециалисту уровне. Однажды они опубликовали статью о молекулярных нанотехнологиях и обратной разработке жизни. Это был план».
Деннис — член Института крионики уже 20 лет и шесть лет занимает пост президента этой организации, демократической и некоммерческой. Работает он здесь не на полную ставку: по основному роду деятельности он парамедик в Милуоки. «Я шучу, что днем спасаю жизни на скорой помощи, а ночью отправляю людей на скорой помощи в будущее и надеюсь, что там для них найдется больница, — говорит он. — И тут и там одно и то же: нет гарантий, что тебя получится реанимировать».
До нашего разговора мне казалось, что он будет более уверен в идее, которую теперь представляет, а он продолжает повторять, что никто точно не знает, возможно это или нет, но главное, что никто не знает, что это точно невозможно. «Если кто-то категорически заявляет, что крионика сработает, то он не ученый. Если кто-то категорически заявляет, что она не сработает, — то же самое. Выяснить это можно только с помощью научного метода, то есть надо поставить эксперимент. Крионика для нас, в сущности, и есть коллективный эксперимент, который мы сами, без поддержки государства и спонсоров, финансируем. Все остальные, которых закапывают и сжигают, — контрольная группа. Лично я предпочитаю быть в экспериментальной группе, а не в контрольной».
При этом он подчеркивает, что крионика совсем не так безумна, как может показаться со стороны, и некоторые свидетельства говорят в пользу того, что когда-нибудь все получится. В качестве примера он приводит терапевтическую гипотермию, работающую по схожему принципу: понижение температуры тела, в данном случае после остановки сердца, позволяет замедлить жизненные процессы и временно снизить потребность головного мозга в питательных веществах и кислороде, без которых сознание может уже не вернуться. В книге «Необитаемая Земля. Жизнь после глобального потепления» (The Uninhabitable Earth: A Story of the Future) Дэвид Уоллес-Уэллс перечисляет недавно воскрешенные организмы[134]: в 2005 году — бактерия возрастом 32 тысячи лет, в 2007 году — живший восемь миллионов лет назад жук, в 2018 году — червяк, который попал в вечную мерзлоту 42 тысячи лет назад. По сообщению The New York Times, в 2019 году ученые извлекли мозг тридцати двух мертвых свиней и в некоторых случаях сумели восстановить клеточную активность[135]. «Медленно, но верно накапливаются факты, которые, судя по всему, подтверждают логику крионики, — говорит Деннис. — И потом, даже если у нас не получится, мы все равно содействуем научному прогрессу, показывая границы возможного. Мы приносим пользу и в других областях, например вкладываем большие средства в исследование криоконсервации органов, которая однозначно полезна реципиентам при пересадке и одновременно на шаг приближает нас к криоконсервации организма в целом.
Деннис говорит, что не хочет изображать из себя пророка и продавать крионику как какую-то новую религию, потому что это оттолкнет людей. По его словам, труднее всего сделать так, чтобы люди поняли саму идею возвращения из мертвых, а ведь мы уже это умеем, и все зависит от определений.
«Если сотню лет назад у человека останавливалось сердце, все было кончено, оставалось только констатировать смерть, — объясняет мне Деннис, — а сегодня во многих случаях берут дефибриллятор, и мертвый “воскресает”. Мы научились делать сердечно-легочную реанимацию. Мы даем лекарства от сердца. Многие умирают, но кто-то потом благополучно выходит из больницы. Электричество раньше было чудом из “Франкенштейна”, а теперь играет важную роль в реаниматологии. Что бы мы сейчас делали, если бы держались за представление, будто вернуть человека к жизни невозможно?»
Антиутопические картины в научной фантастике всегда представлялись мне более убедительными. Может быть, это связано с тем случаем с лампочкой, когда я усомнилась в рассказе священника о Боге и мое подозрительное отношение к сущности, населяющей механизмы, выросло до общего недоверия к роботам (и духовенству). Жестокая пустошь в «Дороге» (The Road) Кормака Маккарти кажется мне ближе к нашему потенциальному будущему. Или прогнившее нутро за сияющим утопическим фасадом в «Бегстве Логана» (Logan’s Run), где жизнь прерывали по достижении «зрелой старости» в 30 лет (в романе все еще хуже — там людей списывали в 21 год). Или произведения Филипа Киндреда Дика. Читать новости и не приходить в отчаяние от прогнозов по смертности и нарастающего разрушения планеты мне кажется милым, но чуждым занятием. Однако Деннис так и не достиг этапа антиутопии: он по-прежнему смотрит на мир широко распахнутыми глазами и полон надежд. Он верит, что счастливое будущее возможно, что ради него стоит воскреснуть. Жить вечно кажется ему не только возможным, но и желательным.
«Может показаться, что я из тех, кто не может посмотреть смерти в глаза, что я вынужден рисовать в воображении какой-то выход, — говорит мне бесплотный голос из колонок. — Но я парамедик, я видел случаи, когда человек распорядился его не реанимировать, а р