10 году данные были такими же, но надо отметить, что эти результаты не расцениваются как экспертные). Примечательно, что по данным исследования Cigna среди самых молодых взрослых (18–22 года) наблюдается самый высокий уровень одиночества. В одном раннем исследовании было показано, что почти 80 % людей моложе восемнадцати лет временами чувствуют себя очень одинокими[140]. Как мы увидим в четвертой главе, вполне вероятно, что молодые люди чувствуют одиночество острее. Я помню, что, когда мне было четырнадцать, я ездила на электричке из Филадельфии в пригород, в школу, где почти никого не знала, и чувствовала себя аутсайдером и изгоем. («Ты живешь в городе? Чем занимается твой отец?») Я смотрела в окно поезда, а в голове у меня звучали строчки хита All by Myself[141], и я незаметно для себя начинала плакать. Это сентиментальное воспоминание, полное подростковых страхов, но я все равно немного тоскую по более юной версии самой себя. Несмотря на расхожее мнение, исследование Ассоциации американских пенсионеров показало, что чувство одиночества с возрастом, на другом полюсе жизни, ослабевает. (Более подробно об этом будет сказано в десятой главе.)
Хотя Качоппо занимался одиночеством до конца своей жизни, он постоянно признавался в том, что не в этом заключается истинная цель его исследований. «Мотив изучения этих одиноких, отчужденных от общества людей… это не интерес к одиночеству per se, – сказал он однажды. – Это интерес к исцеляющим социальным связям, которые и определяют то, что мы называем подлинно человеческим… Другие люди – это, на самом деле, источник самой большой радости для всех нас»[142]. Коллега Качоппо, Луиза Хокли, проработавшая с ним двадцать лет, согласна с этим мнением. «Одиночество, – утверждает она, – всегда было удобным и полезным термином для оценки фундаментальной потребности человеческого бытия, для понимания того, что мы просто созданы и сформированы для единения, что мы не можем от него уклониться, и если эти потребности нарушаются, то нам приходится за это дорого платить»[143].
Но что значит быть одиноким? Долгое время одиночество по большей части обсуждали философы, которые были склонны превозносить его как необходимый шаг на пути к постижению высокого искусства или истинной рефлексии. Словари определяют одиночество как жизнь без товарищей, жизнь в изоляции. Но физическая изоляция и эмоциональная изоляция – отнюдь не одно и то же. Как отмечал немецкий богослов Пауль Тиллих, у пребывания в одиночестве есть две стороны. «Наш язык создал слово „одиночество“ для выражения боли отчуждения от других, – писал он, – и слово „уединение“ для выражения радости от пребывания наедине с собой»[144].
Голландский социолог Дженни де Йонг Гирвелд, которая одной из первых в Европе стала изучать одиночество, обнаружила, что это понятие более приземленное и эгалитарное, нежели полагали прежде философы и богословы. Одиночество можно оценить количественно – как отсутствие социальных контактов. Но его же можно оценить и качественно, если проблема заключается в отсутствии эмоциональной близости[145]. Многие люди одновременно страдают от одиночества обоих типов, но возможны и более тонкие нюансы и оттенки этого феномена. Можно быть одиноким в толпе или в некоторых особых ситуациях[146]. Писательница Анаис Нин формулирует эту мысль так: «Некоторые люди заполняют пропасть моего одиночества, а присутствие других его лишь подчеркивает». Для таких психологов, как Качоппо, самым важным было различение, обусловленное восприятием. Ощущение одиночества – это то, как вы воспринимаете свою социальную жизнь. Если вы настоящий интроверт и предпочитаете уединение, то вы не обязательно одиноки. Но если вы стремитесь к связям, которых лишены, то это одиночество. Оно противоположно чувствам принадлежности, включенности, ощущению, что удовлетворены ваши самые сокровенные потребности. По мнению Качоппо, «глубинная разрушительная боль» одиночества эквивалентна ощущаемой изоляции[147].
Когда Качоппо в середине девяностых решил заняться одиночеством, он начал с того, что попросил несколько десятков студентов Университета штата Огайо заполнить анкету для оценки уровня одиночества по шкале, разработанной психологами Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в конце семидесятых. Анкета состояла из двадцати вопросов. Как часто вы чувствуете, что «настроены на волну» окружающих вас людей? Как часто вы чувствуете, что вам не хватает дружеского общения? Как часто вы испытываете смущение? Как часто вы бываете уверены, что есть люди, к которым вы могли бы обратиться? Эта шкала позволила Качоппо и его команде разделить опрошенных на три группы: тех, кто в большой степени страдает от одиночества, тех, кто страдает от него меньше, и тех, кто практически не испытывает одиночества. Всех студентов снабдили пейджерами, которые они должны были все время носить с собой. Девять раз в день в течение недели на пейджер приходило сообщение, на которое испытуемый должен был ответить, – что он в настоящий момент делает и с кем, как он себя чувствует и некоторые другие подробности. В один из дней Качоппо брал у испытуемых кровь, подключал их к довольно громоздким аппаратам – миниатюрных машин тогда еще не было – и регистрировал параметры работы сердечно-сосудистой системы[148].
Результатом стали первые объективные данные о том, что физиологические функции изменяются в зависимости от уровня одиночества. У самых одиноких молодых людей оказался повышенным один из показателей работы сердечно-сосудистой системы – общее периферическое сопротивление сосудов (ОПСС), а этот показатель является главным фактором, определяющим уровень артериального давления. Когда артерии сужаются, сопротивление кровотоку возрастает; когда же они расширяются, сопротивление уменьшается. ОПСС оказалось значительно выше у студентов, в наибольшей степени страдавших от одиночества. Однако эти люди были молоды и за счет многих компенсирующих механизмов оставались здоровыми, но повышение ОПСС сулило им в будущем проблемы с сердцем. «Такое изменение регуляции физиологических функций со временем приведет этих людей к стойкому повышению артериального давления», – отмечает Хокли.
Когда Качоппо и Хокли перешли в Чикагский университет (он в 1999 году, а она немного позже), они получили возможность провести лонгитюдное (продолжительностью в 10 лет) исследование на ту же тему[149]. Его участниками стали 229 взрослых людей, которые каждый год проходили тщательное медицинское обследование, заполняли упомянутую анкету для оценки уровня одиночества, а также участвовали в собеседованиях о своих социальных сетях. Испытуемый должен был определить восемь-девять наиболее близких для себя людей, а затем ответить на множество вопросов о них. Возраст? Пол? Как часто вы видитесь? Насколько здоров этот человек? Насколько сильно он вам нравится? Знает ли человек А человека Б? Как насчет человека В и человека Г? «[Мы] вскрыли целый пласт непаханой целины, очень богатый источник ценных сведений об их социальных сетях», – говорит Хокли. Одно из первых открытий заключалось в том, что – как и предполагалось – ранние предостерегающие сигналы, связанные с одиночеством, обернулись в старшем возрасте большими проблемами. У одиноких пожилых людей артериальное давление оказалось гораздо выше, чем у тех, кто не чувствовал себя таковым.
Но одиночество ли вызывало эти физиологические изменения, или они были лишь сопутствующими феноменами? Может быть, какие-то иные клинические расстройства порождали как одиночество, так и артериальную гипертензию? В частности, ученые подозревали, что такой скрытой переменной могла быть депрессия. «Многие говорили: да, если вы страдаете депрессией, то, конечно же, будете одинокими. Вы просто не станете ни с кем общаться, в любой компании вас воспримут как безнадежного зануду, и так далее и тому подобное», – вспоминает Хокли. Они с Качоппо доказали, что может быть и по-другому. «Мы смогли увидеть, что усугубление одиночества в течение одного-двух лет вызывало усугубление симптомов депрессии». В конечном счете они смогли показать: если помочь человеку чувствовать себя не таким одиноким, то можно на самом деле обратить вспять прогрессирование депрессии. Это было убедительным свидетельством в пользу того, что с одиночеством стоит бороться.
В середине нулевых Качоппо и его коллеги составили устрашающий список факторов, угрожающих здоровью в связи с одиночеством. Помимо повышенной смертности и депрессии, как показали ученые, социальное отчуждение приводило к ухудшению качества сна, к повышению артериального давления, усиливало агрессивность и склонность к стрессогенной деятельности[150]. Другим ученым удалось обнаружить достоверные признаки того, что обширные и интенсивные социальные связи предохраняют от когнитивных нарушений и деменции, и наоборот[151].
Для того чтобы объяснить, почему одиночество оказывает столь мощное воздействие на здоровье, Качоппо обратился к изучению мозга. Он давно подозревал, что одним только фактором социальной поддержки невозможно в полной мере объяснить, как социальная интеграция или изоляция влияют на здоровье человека. «Головной мозг – это орган, формирующий, оценивающий, отслеживающий, поддерживающий, исправляющий и заменяющий оздоравливающие связи так же, как он регулирует физиологические ответы, определяющие физическое здоровье или, наоборот, повышение заболеваемости и смертности», – пояснял он