ни с кем, возросла втрое – с 8 до примерно 25 %. Среди тех, кто назвал доверенных людей, с которыми он мог обсудить серьезные проблемы, среднее число упомянутых персон уменьшилось с трех до двух.
Все это так, если не считать, что авторы статьи 2006 года немного лукавили. Исследования 1985 и 2004 годов различались своей методологией, что породило скачок, который на самом деле не был таким внушительным. В некоторых случаях ответ подразумевал, что у человека просто не было таких «важных проблем», которые следовало с кем-то обсуждать, и дело было совсем не в том, что обсудить их было не с кем[257]. Ученые Центра Пью выполнили повторный анализ данных и обнаружили, что направление тренда было показано верно, но доля людей, которые ни с кем не обсуждали важные вещи, увеличилась с 8 до 12, а не до 25 %[258]. В еще одном исследовании было подтверждено, что доля тех, у кого нет доверенных людей, составляет 12 %[259]. При использовании различных способов подсчета, при задавании более прямых вопросов выясняется, что число американцев с очень малым числом близких друзей остается удивительно постоянным на протяжении десятилетий, причем их доля в процентах выражается однозначными числами[260]. Это, конечно, не означает, что одиночество не является проблемой для тех, кто от него страдает. Теперь уже всем должно быть ясно, как оно опасно для здоровья. Но сообщения, в которых цитируется именно это исследование (при внимательном чтении их можно найти всюду), некорректны.
Если 90–95 % из нас имеют доверенных друзей, то кто они? Из четырех близких людей два или три человека – это родственники, другими словами, это 50–75 % тех, кто входит во внутренний круг[261]. Подобно бабуинам Амбосели и Мореми, мы начинаем жизнь, опираясь на прочные узы с членами семьи, так как проводим с ними очень много времени. Но в большей степени, чем происхождение отношений, предиктором их влияния на здоровье является их качество. Люди, на которых мы опираемся в наибольшей степени, должны быть теми, кто позволяет нам чувствовать себя защищенными и высоко ценимыми. В одном раннем исследовании группы русско-еврейских иммигрантов, проживавших в городе Венис в Калифорнии и потерявших свои родные семьи, было показано, что они пережили все трудности, создав тесные узы с чужими людьми, соединившись с ними «по существу, в синтетические семьи»[262].
Если брак счастливый, то супруг или иной важный для человека близкий, как правило, входит в его внутренний круг. «У взрослых людей самыми важными зрелыми отношениями являются отношения с супругами, – говорит Берт Учино, специалист по амбивалентным отношениям, с которым мы познакомились в третьей главе. – Люди проводят с ними массу времени. Ваша самость неизбежно пропитывается их самостью». Особенно это верно в отношении мужчин, эмоциональная жизнь которых в большой степени фокусируется на женах в ущерб остальным дружеским связям. Женщины больше склонны сохранять или завязывать другие близкие дружеские отношения помимо супружеских[263].
Однако в наше время как мужчины, так и женщины часто причисляют к лучшим друзьям своих супругов. Мы делаем это, потому что словосочетание «лучший друг» говорит об эмоциональной составляющей отношений то, о чем умалчивают слова жена или муж. Правда, этот оборот сравнительно нов и далеко не универсален. В восьмидесятых годах ученые из Джексонвилла (Флорида) задали участникам исследования вопрос: считают ли они своих супругов лучшими друзьями? В 60 % случаев ответ был положительным. Такой же вопрос ученые задали жителям Мехико. Почти никто не ответил, что считает супруга (супругу) лучшим другом[264]. Это, конечно, не значит, что жители Мехико проявляют меньше привязанности и любви к своим супругам, чем жители Джексонвилла. Мексиканцы просто считают супружеские отношения отличными от дружбы. Однако в западном обществе мы все чаще надеемся, что супруг окажется и задушевным другом. Психолог Эли Финкель назвал наше время «эрой брака типа „всё или ничего“»[265]. Трудность нахождения такого человека, несомненно, помогает объяснить тот факт, что в последние годы растет число людей, остающихся одинокими. В исследовании 1965 года три из четырех окончивших колледж женщин заявляли, что если мужчина соответствует другим необходимым критериям, то они выйдут за него замуж и без любви[266]. В наше время, согласно наблюдению Центра Пью, среди приоритетных требований, высказываемых никогда не бывшими в браке людьми, лидируют наличие стабильной работы и общие взгляды на воспитание детей; однако очень немногие респонденты заявили, что готовы вступить в брак без любви[267].
Тенденция мощного влияния членов семьи в этом узком внутреннем круге сохраняется. Девяносто процентов из нас имеют хотя бы одного родного брата или сестру, и, вероятно, это единственные люди, с которыми мы поддерживаем отношения в течение всей жизни[268]. Когда мы с мужем поняли, что у нас будет третий ребенок, Марк очень радовался тем узам, которые будут связывать троих братьев в течение всей их жизни. Но, с другой стороны, есть правда в высказывании: «Можно выбрать друга, но родственников не выбирают». Родственные отношения не гарантируют близости. Некоторые родственники невыносимо нам докучают, ссорятся с нами или просто не разделяют наши интересы. Часто мы миримся с отличиями, но не всегда. В последние пять лет возросло число исследований на тему семейного отчуждения. Оно встречается чаще и является более сложной проблемой, чем можно себе представить. В одном из исследований на выборке из двух тысяч британцев было показано, что 8 % опрошенных порвали все связи с кем-либо из родственников, а 19 % ответили, что они сами или их родственники больше не поддерживают контакты с семьей[269]. В Соединенных Штатах 7 % взрослых детей заявили об отчуждении от матерей, а 27 % – об отчуждении от отцов[270]. Причинами могут быть развод, жестокое отношение, наркомания и другие факторы. Даже при счастливых семейных отношениях мы теряем любимых и близких людей из-за смертей и болезней. Мои родители всегда находились для меня во внутреннем круге дружбы, но отец умер, а у мамы далеко зашедшая болезнь Альцгеймера. Тяжелее всего тут то, что я утратила ее как близкого друга, хотя мы по-прежнему проводим вместе много времени. Однако потери компенсируются приобретениями. Я сблизилась со своей тетей, так как мы вместе ухаживаем за мамой.
На самом деле состав и тип нашего социального конвоя с течением времени изменяется в большей степени, чем мы можем себе представить. Но есть признаки того, что мы располагаем устойчивыми социальными «подписями», и по ним можно судить о закономерностях наших дружеских связей. Финский специалист по информатике Яри Сарамяки сумел выявить эти закономерности, воспользовавшись данными мобильных телефонов. Для исследования он отобрал 24 британских учащихся в возрасте 17–19 лет, готовившихся по окончании средней школы поступать в университет. Трижды в течение 18 месяцев он просил их составлять список из имен и телефонных номеров родственников, друзей, однокашников и коллег по работе, а затем ранжировать их по степени эмоциональной близости. Затем ученые проследили звонки испытуемых. Самый близкий контакт (обычно один из родителей) в среднем был адресатом четверти всех звонков, а еще три контакта, следовавшие по степени близости за первым, были адресатами в 40–50 % случаев. Эти разговоры имели и бóльшую продолжительность. Остальные контакты часто менялись. Тем не менее каждый испытуемый оставался верен своим привычкам в отношении звонков и текстовых сообщений – с одними общался больше, с другими меньше. В школе учащиеся звонили главным образом мамам или трем лучшим друзьям. Перейдя в колледж, звонили всем своим новым друзьям чаще, чем старым. Можно было думать, что у новоиспеченных студентов колледжа был в тот момент переходный период, но, расширив рамки исследования (включив в него 93 человека, а затем, по большой базе данных, еще 500 000 человек), ученые смогли подтвердить свой первоначальный результат[271].
У большинства из нас круг общения не исчерпывается четырьмя друзьями. Друзья, находящиеся во внешних кругах – и вне кругов, – тоже являются важной частью нашей жизни. Подход ученых к изучению этих сетей в чем-то сходен с подходом к исследованию паучьей паутины. Как устроены эти сети? Каким силам могут они противостоять? Но аналогия с паутиной дает сбой, когда мы переходим к цели. Пауки плетут паутину для того, чтобы захватывать добычу. Люди создают сети для преуспевания и налаживания связей.
Анализ социальных сетей зиждется на двух основных идеях: связи и заражения. Кто с кем связан? Каждый индивид, согласно такой схеме, является узлом в обширной сети. Помните известную игру «Шесть шагов до Кевина Бейкона», по ходу которой надо связать себя с актером за шесть переходов? Например, один из моих сыновей ходил в детский сад вместе с мальчиком, отец которого приходился родственником Киры Седжвик, жены… Кевина Бейкона. Таким образом я связана с Кевином пятью шагами. Конечно, это своего рода сеть, хотя она и не дает мне никакой поддержки. Я также могу проследить путь до моих бывших коллег-журналистов или до семей, чьи дети играют в баскетбол в клубе «Бруклин». Заражением называют процесс, в ходе которого что-то течет по каналам сети: профессиональные советы, бациллы, денежные купюры или имена выдающихся спортивных тренеров. Связь и заражение эквивалентны структуре и функциям социальной сети соответственно.