Пока авторы занимались этой работой, ученые в других лабораториях начали приходить к пониманию того, что воспаление является универсальным удобрением для практически всех поражающих нас болезней. Коул понял, что ВИЧ использует к своей выгоде биологические механизмы, которые подавляют противовирусный ответ и подстегивают защиту от бактерий перед лицом стресса. Когда-то, в седой древности, это был вполне адекватный ответ, так как в те времена людей преимущественно убивали раны и инфекционные болезни. Но сегодня, когда наступила эра таких хронических болезней, как метастазирующий рак или ишемическая болезнь сердца, это положение ровно противоположно тому, чего следует желать. «Подавление противовирусного ответа у человека? Если, допустим, вы – вирус иммунодефицита человека, то вам пора пробуждаться и реплицироваться со всей возможной быстротой! – восклицает Коул. – Большинство вирусов научились перепрограммировать свою активность по состоянию иммунной системы человека, прислушиваясь к биологическим признакам стресса и пробуждаясь в те моменты, когда противовирусный ответ по выработанным в ходе эволюции причинам отключается».
Главное, что удалось сделать Коулу, – это распознать в изоляции гомосексуалов первичное психологическое событие и задуматься, как влияет на вирус опыт враждебного окружения, переживаемый его носителем. Качоппо не хватало именно этого знания, чтобы признать одиночество психологическим состоянием, таящим угрозу. И их совместное первое исследование экспрессии генов обнаружило, что одиночество на самом деле проявляется и на молекулярном уровне. Если бы они смогли изучить этот феномен у обезьян, то увидели бы, происходит ли нечто подобное в лимфатических узлах одиноких животных.
«Генетика важна не только потому, что с гарантией определяет, на кого вы станете похожи, но и потому, что она изменяет восприимчивость к внешним влияниям, – говорит Коул. – Гены определяют базовую архитектуру человеческого существа – меню выборов для создания человеческих белков. Однако то, кем мы на самом деле становимся, какие из этих белков будут синтезироваться, особенно на поздних этапах жизни, зависит преимущественно от окружающей нас среды, в которой и под воздействием которой развертывается наш генетический проект. Мы являем собой совокупный продукт взаимодействия уникального человеческого генома и уникальной частной жизни». Таким образом, как будет развиваться организм и как поведет себя индивид, зависит от включения и выключения определенных генов. Работа Коула проливает свет на тот факт, что наше социальное окружение является тут таким же важным элементом, как и окружение физическое, как воздух, которым мы дышим, как пища, которую мы едим.
Коул и два Джона – Качоппо и Капитанио – начали вместе исследовать биологические механизмы, лежащие в основе различий между двумя типами обезьян с низкой социальной активностью, ранее выявленных Капитанио. У обезьян, которые стремились к установлению связей, так же как взрослые испытуемые, принимавшие участие в чикагском исследовании Качоппо, наблюдались сходные признаки нарушения регуляции работы иммунной системы. Гены, управляющие воспалением, активировались, а гены, обеспечивающие противовирусную защиту, отключались[336]. «Мы считаем, что одинокие обезьяны, так же как одинокие люди, находятся именно в этом положении, – отмечает Капитанио. – Они стремятся к бóльшим социальным связям, но боятся социальной инициации, так как опасаются быть отвергнутыми». Этот страх запускает чрезмерную активацию симпатической нервной системы, что, в свою очередь, ведет к повышению уровня особых лейкоцитов, называемых моноцитами, которые высвобождаются из костного мозга и играют ведущую роль в формировании воспаления[337].
Интересно, что Капитанио не находит тех же физиологических изменений у второй группы обезьян с низкой социальной активностью, у тех, кто особенно не стремится к взаимодействию с другими животными. Действительно, их биологические параметры очень похожи на параметры животных, отличающихся высокой социальной активностью. «Думаю, что главное отличие заключается в определенном уровне „удовлетворения“, – говорит Капитанио, выделяя слово „удовлетворение“ кавычками, которые он рисует в воздухе пальцами. – Я заключаю это слово в кавычки, поскольку не знаю точно, что на самом деле происходит в мозгу обезьяны».
Та первая статья об изменениях в экспрессии генов у одиноких людей взволновала не только широкую аудиторию (Коулу пришло больше писем, чем по поводу всех других его исследований), но и вызвала большой интерес в научном сообществе. Преимущественно это были ученые, интересовавшиеся социальным стрессом и заинтригованные возможностью увидеть соответствующие изменения в геноме. Они наперебой предлагали Коулу сотрудничество. Первым из них стал друг Коула Грег Миллер, психолог, изучавший воздействие стресса на здоровье. Миллер, работающий теперь в Северо-Западном университете, изучал состояние здоровья пожилых женщин, ухаживавших за своими мужьями, умиравшими от опухолей мозга. Так же как у Качоппо, холодильники в лаборатории Миллера были заполнены пробами крови этих женщин, и он быстро нашел общий язык с Коулом[338]. «Было бы чертовски странно, если бы мы не обнаружили такие же, по существу, изменения в лейкоцитах, – замечает Коул. – Были задействованы те же, хотя и не все, гены, и имели место все признаки активации воспалительных процессов у пожилых женщин, ухаживавших за умирающими мужьями; противовирусный ответ у них был подавлен – этот сигнал звучал так же громко, как удары колокола».
Коул начал искать такие же ответы у людей, страдающих от влияния неблагоприятных ситуаций различных типов; он обнаруживал их снова и снова: у людей с посттравматическим стрессовым расстройством; у людей, пытающихся вырваться из нищеты; у непальских детей-солдат; у женщин, страдающих раком молочной железы. Единообразие ответов было настолько поразительным, что в конце концов Коул придумал для всего феномена особое название: консервативный транскрипционный ответ на невзгоды (conserved transcriptional response to adversity, CTRA)[339]. Нелегко произнести, но суть открытого Коулом процесса отражена очень точно. Термин «консервативный» используется в биологии для обозначения признака, который неизменно встречается у множества самых разных видов. В данном случае это тоже справедливо. Помимо людей и макак, феномен был обнаружен у мышей и даже у рыб. Но в данном случае термином «консервативный» пользуются еще и потому, что такой ответ характерен для целого ряда факторов риска. Общее у всех факторов риска то, что они возникают в ответ на ощущение угрозы и неопределенности. Эта угроза активирует механизмы, лежащие в основе реакции борьбы или бегства. Термином «транскрипционный» обозначают важнейший этап включения или выключения гена – его ДНК должна транскрибироваться в РНК, чтобы ген мог проявить свое воздействие на организм.
Эта универсальность ответа на неблагоприятную ситуацию нисколько не уменьшила трепетного отношения Коула к серьезности одиночества, состояния, при котором он впервые обнаружил этот ответ. Сделанное открытие лишь усилило понимание невероятной важности социальных связей. «Люди могут переносить одиночество тихо, не делая из этого вселенской трагедии, но на молекулярном уровне оно проявляется такими же сильными изменениями, как нищета, травма, потеря близкого человека и все другие намного более яркие и драматичные явления, – говорит он. – Впасть в одиночество – один из самых эффективных и надежных способов заставить организм почувствовать угрозу своей безопасности».
Глава 9. Запечатленное в мозгу
Аппарат функциональной магнитно-резонансной томографии спрятан в подвале корпуса психологического отделения Дартмутского колледжа. Август, на улице нестерпимая жара, но здесь прохладно, и о лете напоминают только шорты и гавайская рубашка техника, обслуживающего машину. Мы сидим в отдельной комнате, где расположен пульт управления, и видим то, что происходит в соседнем помещении, на большом экране. Камера делает сканер фМРТ похожим на ракету космического корабля. Вся обстановка напоминает мне научно-фантастические фильмы, в которых астронавты передвигаются внутри ракеты из отсека в отсек.
Студент-доброволец, лежащий в камере аппарата, почти целиком скрыт от нас; мы видим только его ноги. Для определенности я назову этого студента Брэдом. Переодетый в хирургическую форму, Брэд освобожден от всех металлических предметов; ноги его торчат из магнитной катушки; под колени – для удобства – подложена подушка. Когда ему под голову подставили пенопластовую опору, чтобы обеспечить неподвижность, я обратила внимание на его темные глаза и волосы и худощавое, удлиненное лицо.
Брэду двадцать восемь лет; он только что приехал в кампус колледжа, где ему предстояло учиться на выпускном курсе. Этот визит в отделение МРТ – практически первое, что он сделал по прибытии в колледж, и это не случайность. Исследование надо было провести, пока он не успел ни с кем познакомиться.
Сейчас я на переднем крае науки о социальном поведении. Здесь, в подвальной лаборатории, нейрофизиологи Талья Уэтли из Дартмутского колледжа и Кэролин Паркинсон, бывшая аспирантка Уэтли, а ныне заведующая аналогичной лабораторией Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, исследуют, как выглядит дружба в головном мозге взрослого человека. В сканере Брэд гарантированно находится в изоляции, в его поле зрения нет ни одного друга, но Уэтли и Паркинсон знают: то, что они сегодня увидят в мозгу Брэда, позволит им сделать определенные предсказания о свойствах и общей направленности дружеских отношений, которые завяжутся у него в кампусе.
В предыдущих главах мы познакомились с развитием социального мозга – сначала у грудных детей, а потом у дошкольников и подростков. В мозгу младенцев, сосредоточенных на лицах и нежных, ласковых прикосновениях матерей, формируются сигналы счастья, укрепляющие узы, связывающие ребенка с матерью. По мере того как дети растут, они начинают видеть мир глазами других людей, слышать его их ушами, начинают понимать, что другие видят мир каждый по-своему, что их сознание наполнено уникальными мыслями, убеждениями и взглядами на жизнь, и это понимание есть непременное предварительное условие возникновения дружбы. Посредством игры и усвоения уроков общения в начальной школе дети учатся быть частью социальной группы с ее законами притяжения и отталкивания, сотрудничать с другими, доверять другим и быть достойными доверия – то есть делать дальнейшие шаги по дороге к дружбе. Став подростками, они становятся избыточно чувствительными к вознаграждениям, сопряженным с чувствами привязанности и принятия, с возможностью иметь близких друзей, которым можно довериться и от общения с которыми получаешь столько радости. Многие подростки также обостренно ощущают боль исключения из сообщества, когда их оскорбляют или когда от них отворачиваются.