обычно приказывает неразумным существам, способным выполнять лишь по одному действию. Оно обращается к ним как к высшим, поскольку из всего окружающего нас мира пытается заставить существ, которые служат целому, заниматься теми, кто заключен в индивидуальном существовании. Оно приказывает им как низшим, поскольку часто отдельные части того, что находится в мире, рождаются более чистыми и совершенными, чем то, что простирается на мир в целом. Например, если какое-либо существо наделено разумом, а другое совершенно бездушно или наделено одной природой, то тогда то, что имеет меньшую протяженность, сильнее того, что более протяженно, как бы оно ни отставало от последнего по величию и полноте власти.
Это можно объяснить иначе еще вот как. Теургия в целом имеет два аспекта. С одной стороны, она осуществляется людьми и в этом качестве поддерживает и то положение, какое мы по природе занимаем в мире. С другой стороны, теургия, опираясь на божественные знаки и поднимаясь через них ввысь, присоединяется к высшим существам и гармонично вписывается в их порядок, так что становится способна с полным правом облечься в божественную форму. В соответствии с этим различением теургия естественным образом взывает к исходящим от мира силам как к высшим существам, поскольку тот, кто взывает, есть человек, но, с другой стороны, он повелевает ими, поскольку посредством неизречимых символов она некоторым образом облекается в священный божественный образ.
3. Чтобы еще с большим основанием разрешить эти затруднения, мы считаем нужным исключить из заклинаний мольбы, которые обращаются как к людям, и предписания, отдаваемые с большим рвением при исполнении дел. Если общность дружеского единомыслия и нерасторжимое единение окружают жреческое действие, чтобы оно было поистине божественным и превосходило всякую известную и обычную для людей деятельность, то никакое название человеческого действия не применимо к нему: ни призыв, когда мы приближаем к себе то, что находится далеко, ни повеление, как бы обращенное тому, что существует отдельно, когда мы беремся за одно после другого. Но само действие огня, который сияет повсеместно и самопроизвольно, не требуя, чтобы кто-нибудь молил о нем или вызывал его, — это действие распространяется одинаково на все живые существа — как те, которые участвуют в нем, так и те, которые способны в нем участвовать.
Поэтому значительно правильнее настоящая точка зрения, что божественные дела совершаются не через противодействие или различие, как обычно происходит в сотворенном мире, но что всякое дело у богов совершается посредством тождества, единства и согласия. И если мы различаем заклинающего и заклинаемое, повелевающего и получающее повеление, лучшее и худшее, то в определенной мере мы переносим противоречивость сотворенного мира на нерожденные блага богов. Но если мы, напротив, отвергнем все это как земное и припишем высшим существам общность и простоту как нечто более ценное, чем разнообразие земных вещей, то сразу разрешается первая проблема, так что по этому поводу уже не о чем спорить.
4. Что мы теперь скажем относительно такого следующего вопроса: почему те, к кому обращаются с мольбой, желают, чтобы жрец был справедлив, но сами позволяют, чтобы их молили о совершении несправедливых поступков? Здесь я могу поспорить относительно понятия справедливого действия, ибо представляется, что у нас не такое же определение этого понятия, как у богов. Мы видим вблизи и смотрим на настоящее и на ту жизнь, какая у нас под ногами[65]: что она есть и как появляется. Напротив, те, кто превосходит нас, знают всю жизнь души и все ее предшествующие жизни, и если по чьей-то мольбе они посылают возмездие, то они не применяют его без суда, но имеют в виду прегрешения, совершенные душами своих жертв в прошлых жизнях. Люди же, не ведая об этом, считают, что они несправедливо попадают во власть обстоятельств, от которых страдают.
5. Провидение обычно вызывает у многих одно и то же затруднение: есть люди, которые страдают без вины, не совершив до этого никакого преступления. Здесь, на земле, невозможно судить о том, что такое душа, какова ее жизнь в целом, сколько прегрешений она совершила в прежних жизнях и страдает ли она за совершенное прежде. Многие беззакония скрыты от людей, а богам известны, ибо у богов иная цель справедливости, чем у людей. Люди определяют справедливость как должное для каждой отдельной души и воздаяние по заслугам в соответствии с установленными законами и существующим государственным устройством, а боги выносят суждение о мотивах, обращая взор на устройство мира в целом и на участие душ в богах. Поэтому суждение о справедливом отличается у богов и у нас, и я не удивляюсь, если мы по большей части не достигаем высшего и во всем совершенного суждения высших существ.
Что же препятствует тому, чтобы боги применяли справедливость по-разному в каждом отдельном случае, соответственно всей общности душ? Если общность природы душ, пребывающих в телах, и душ, свободных от тел, создает одно и то же сплетение с жизнью мира и общее место в иерархии, то необходимо, чтобы все расплачивались по справедливости, и особенно когда значительность прежних преступлений одной души превосходит возмездие, применимое к одному человеку. Если бы кто-нибудь добавил и другие различения, чтобы доказать, что со справедливостью у богов дело обстоит не так, как решаем мы, то это было бы в нашу пользу. Но мне достаточно ранее названных норм, чтобы показать целостный и всеобъемлющий род исцеления посредством справедливых приговоров.
6. Но для того чтобы окончательно побороть это возражение, допустим, если хочешь, противоположное установленному нами, а именно — что нечто противозаконное совершается в заклинаниях. С самого начала ясно, что ответственность за это не следует возлагать на богов. Благие являются причиной благ и не являются причиной какого бы то ни было зла[66]. Боги по своей сущности обладают благом и, следовательно, не совершают ничего несправедливого. Значит, причины происходящего вопреки порядку еще не найдены, и если мы не способны найти их, то тем не менее не следует терять истинное понятие о богах. Не нужно отказываться от действительно ясного представления о богах, если возникает вопрос, бывает ли зло и как оно реализуется. Значительно лучше признать, что мы, по своей неспособности, не в силах понять, как совершается несправедливость, чем согласиться с некой невероятной ложью о богах, когда все, как эллины, так и варвары, справедливо придерживаются в этом вопросе противоположного мнения.
7. Итак, вот в чем истина. Впрочем, нужно добавить причины, которые иногда производят зло: сколько их и каковы они. Эта разновидность причин не простая, и многообразие этих причин обусловливает происхождение от них многообразных бедствий. Если мы только что правильно говорили о призраках и злых демонах, подражающих присутствию богов и благих демонов[67], то отсюда, как представляется, необходимо вытекает многочисленный злой род, в отношении которого возникает эта противоположность. Этот злой род требует, чтобы почитающий богов был справедлив, ибо подражает божественному роду, и он содействует беззаконию, поскольку по своей природе является порочным. Стало быть, относительно лжи и истины, блага и зла следует рассуждать одинаково. И как в прорицаниях мы приписываем богам только истину, а если замечаем в них ложь, то относим ее к причинности другого рода — к демонам, то так же и в отношении законных и беззаконных действий на счет богов и благих демонов следует относить лишь прекрасное и справедливое, а несправедливое и безобразное совершают злые по природе демоны. И то, что всецело согласовывается с самим собой, гармонично самому себе и всегда идентично самому себе[68], подобает высшим существам, а противоположное, несозвучное и изменчивое свойственно разъединенности демонов, поэтому не удивительно, если этому присущ внутренний конфликт. И если бы это не было так, то, пожалуй, противоположное было бы еще более удивительным.
8. Теперь мы опять отправляемся от другого предположения и допускаем, что телесные части мира не праздны и не лишены силы, но чем больше они превосходят наши тела совершенством, красотой и величием, тем больше мы доказываем превосходство их тел в силе. Сами по себе они обладают разными способностями и совершают разные действия, но своими отношениями друг с другом они, конечно, в состоянии сделать значительно больше. Действительно, к индивидуумам исходит от целого некое разнообразное созидание, обладающее симпатией либо по сходству сил, либо по приспособлению действующего лица к объекту. Следовательно, из-за неизбежности, присущей телам, с индивидуумами случаются несчастья и бедствия, которые являются спасительными и благими для мира в целом и для гармонии мироздания, но приносят индивидуумам неизбежное истребление либо из-за их неспособности вынести действия мира в целом, либо из-за какого-то иного состояния смешения, в котором пребывает их собственная слабость, либо, в третьих, из-за несоразмерности частей.
9. Вслед за телом мироздания из природы мира возникает еще и многое другое, ибо согласие равного и противоположность неравного имеют немало последствий. Кроме того, соединение многого в единое живое существо мироздания и силы, существующие в мире, сколько бы их ни было и каковы бы они ни были, говоря в целом, действуют по-разному в отношении целого и индивидуумов из-за характерной для расчлененности индивидуумов слабости. Так, например, всеобщая дружба, любовь и вражда[69], пребывая в мире как действия, в причастных им индивидуумах становятся состояниями. Они обладают совершенством в идеях и чистых мыслях в природе мира в целом, но применительно к индивидуумам они приобретают некую материальную недостаточность и бесформенность. Объединенные между собой в целом, они пребывают в разладе по частям. И так же отдельное, причастное вместе с материей прекрасному, совершенному и целому, лишается этих качеств во всех вещах. Некоторые части даже разрушаются ради сохранения согласного с природой целого. А иногда части подвергаются давлению и притеснению, хотя то, что возникает как целое, остается непричастным такому беспокойству.