Иллюстрации
В Архиве Лифшица (Архив РАН) хранятся многочисленные папки с подготовительными материалами к его написанным и ненаписанным работам. Основную часть этих записей составляют небольшие листки с планами, коротко сформулированными мыслями, набросками тем. Листки разложены по конвертам, и материал тщательно структурирован. Так, в папке № 203 «Hegel» лежат конверты, названные: «Hegel. Символика, знаки», «"Прогресс Гегеля" как прогресс в сознании свободы», «Ленин и Гегель. Онтологическая гносеология», «Практика. Гегель. Маркс», «Гегель против морали в истории (и да, и нет)» и др. Вниманию читателя предлагается несколько обложек конвертов и заметок из этой папки.
С. 251 – папка № 203 «Hegel».
С. 253 – конверт «Hegel. Символика, знаки», папка № 203 «Hegel».
С. 255 – конверт «"Прогресс Гегеля" как прогресс в сознании свободы», папка № 203 «Hegel».
С. 257 – конверт «Ленин и Гегель. Онтологическая гносеология», папка № 203 «Hegel».
С. 259 – конверт «Практика. Гегель. Маркс», папка № 203 «Hegel».
и дифференцирование самой практики. Анти-Гегель: у негоРеализация духа как практика
а) практика в стихийно-житейском, «мещанском» смысле, не револ. практика, прямо противоположное революции, последняя есть чистая негативность, абстракция
б) Истинная практика есть теория, что также верно, но не абстрактно верно
т. е. оба полюса разведены по жирафу[13].
С. 261 – конверт «Всякая система философии – художественное произведение», папка № 203 «Hegel».
С. 263 – конверт «Гегель против морали в истории (и да, и нет)», папка № 203 «Hegel».
С. 265 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
Гегель против моральной оценки и назидания в истории (родственно его: «нет героя для камердинера»). Непосредственно предшествует тому месту о своеобразии каждой эпохи, которое цитирует Ленин в своём конспекте «Фил. истории».
С. 267 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
Когда
нет выбора, нет реально
[14], то практически имеет место круг, т. е. движение противоположностей в обе стороны уравновешивается. Эта мировая ситуация была в эпоху Платона и Аристотеля, и она всегда с тех пор определяла поворот теоретического мышления к идеализму или к замыканию бесконечной материальной действительности в замкнутый цикл идеи, победе движения in giro[15] над более полной и многообразной формой бесконечного движения.distinguo
С. 269 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
К Гегелю.
Анекдот о том, как Гегеля с головы на ноги ставили[16].
В настоящее время в нашей философии чувствуется большое влияние экзистенциализма и позитивизм (структурализм тож). Эти течения охотно воспринимают старую травлю «гегельянства» (впрочем <нрзб.> «Вех»), травлю Белинского и поел. «Гносеологизм», «Рационализм» и проч, в применении к Гегелю удалось вбить в голову «образованному мусору». В общем, эти считающие себя очень передовыми и либеральными люди <между строк: «глуповский либерализм»> с удовольствием пользуются методами осуждения Гегеля, выработанными ещё во времена царя Гороха.
С. 271 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
Это, конечно,
.не случайно
Здесь есть принцип, связь одного и того же.
Анти-ленинизм.
Ленин об отношении к Гегелю <нрзб.> диалектики. Общество друзей[17]. Продол. <нрзб. > Гегеля и Маркса etc. Никакими силами этого не вычеркнешь <нрзб.>
Но, впрочем, что им Гекуба?
Пояснить читателю непонятное.
Причины и смысл «формализов.» языка Гегеля.
Перевод основных понятий начат уже Белинским и др. в XIX в., но
.не систематизирован
Приложение IIГегель и ленинизм. Середина 1970-х ггОтрывок из бесед МА Лифшица
Расшифровка магнитофонных записей бесед М.А. Лифшица, которые он вёл с друзьями в середине 1970-х гг. Были опубликованы под названием «Из автобиографии идей» в сборнике: Контекст. 1987. Литературно-теоретические исследования ⁄ Публикация А.А. Вишневского. М.: Наука, 1988, с. 264–318. Фрагмент «Гегель и ленинизм»: с. 306–312.
В данном фрагменте М. Лифшиц уделяет особое внимание взгляду Г. Лукача, так как беседовал с венгерскими учениками Лукача.
– Какое значение имели в 30-е годы ваши занятия Гегелем?
– Гегель и его судьбы в марксистской литературе – это особая тема. Если вы хотите меня увлечь в эту сторону, то позволю себе начать с одного забавного анекдота, который я слышал когда-то ещё в 30-х годах. Говорят, в Ленинграде жил некто по имени Гегель, занимавшийся преподаванием немецкого языка, по преданию, один из потомков Гегеля. Человек он был весёлого нрава и время от времени любил предаваться культу Бахуса, что случалось в молодости и с его предком. В подобных случаях ленинградский Гегель начинал дебоширить, и тогда соседи звали на помощь представителя местной власти – управдома. Однажды во время такого дебоша управдом сказал ленинградскому Гегелю: «Это что же такое? Твоего дедушку Маркс с головы на ноги поставил, а ты опять на голове ходишь?».
Так вот и с настоящим Гегелем. За время моей жизни с ним постоянно происходило то же самое: его всё время ставили с головы на ноги, а он обратно становился на голову. Первая атака на Гегеля была ещё в 20-х годах, когда «механисты» хотели реформировать марксизм на позитивистский лад и устранить из него всякие гегелевские мотивы. Я говорю, конечно, только об истории Гегеля в советский период. Следующая атака произошла с низложением монополии Деборина и его школы – в 1931 году. Деборину приписывалось преувеличение роли гегелевского наследия в марксизме. Оснований для такого мнения, возможно, не было. Тем не менее начало 30-х годов ознаменовалось резко критическим отношением к Гегелю.
Впрочем, это продолжалось недолго. И хотя две мои статьи о Гегеле, напечатанные тогда, содержат, может быть, слишком строгие критические оценки великого немецкого философа, справедливые, но в стилистическом отношении чересчур заострённые, читателю этих статей, надо думать, было ясно, что автор полон подлинного энтузиазма по отношению к Гегелю и его исторической диалектике. В те годы возобновилось остановившееся было на первом томе издание сочинений Гегеля на русском языке, и то разумное и ценное, что лежит в гегелевском наследстве, что связывает его с марксизмом, стало вырисовываться в своём значении. Так продолжалось до войны. Но затем идёт уже другая новелла – как Гегеля снова начали ставить с головы на ноги. Сейчас я рассказывать её не буду. Довольно того, что в 30-е годы отмечался известный подъём внимания к великому немецкому мыслителю. Его переставали трактовать как школьного философа, чей пример доказывает очевидность заблуждений абсолютного идеализма. Начали вспоминать, что в марксизме от гегелевской философии остаётся не только сухая схема логических категорий.
Мой интерес к Гегелю шёл в другом направлении. Я старался найти в нём и вывести на свет реальное содержание. В гегелевском учении меня занимало отражение у философа событий французской революции и послереволюционной эпохи. На меня произвело глубокое впечатление, что в период принятия важнейших политических решений, на переходе от военного коммунизма к новой экономической политике, Ленин советовался с Гегелем (как он поступил, впрочем, и во время первой мировой войны).
В последнем ленинском произведении «Лучше меньше, да лучше» ясно замечаются отзвуки чтения «Науки логики». В предисловии к этому своему сочинению Гегель развивает мысль о том, что «новое», внесённое в современную ему эпоху революций, сначала было слишком абстрактным, было лишь «отрицанием старого» как таковым. Философ провозглашал неизбежность перехода от абстрактно-нового к слиянию со всей полнотой жизни. Такой путь от абстрактного к конкретному имеет прямое отношение к задаче, которая ставилась Лениным, собственно говоря, ещё накануне Октябрьской революции (например, в статье «О грозящей катастрофе и как с ней бороться»), но была отодвинута периодом гражданской войны и временем военного коммунизма. А затем она была снова широко поставлена Лениным во всех речах его и во всех письменных документах эпохи перехода к новой экономической политике.
Это была, если угодно, гегелевская проблема ограничения абстрактно-нового и перехода к такому новому, которое охватывает всю конкретную полноту жизни. Революционные декларации должны воплотиться в плоть и кровь, в привычку, быт миллионов людей, получить систематическую разработку и охватить всю полноту обычного существования людей, не оставаясь абстрактным обещанием. Я видел у Ленина философию в каждой газетной статье, в каждой строчке, каждой речи или практическом указании. Всё у него проникнуто глубочайшей мыслью, и требование Платона о том, чтобы философы управляли государством, если оно когда-либо осуществилось в истории, то осуществилось именно в тот период, когда у кормила Советского государства стоял Владимир Ильич Ленин.
Таким образом, моё отношению к Гегелю в начале 30-х годов не было школьным, цеховым философским интересом. Оно не было, конечно, и какой-нибудь натянутой и ложной исторической аналогией. Я рассматривал учение Гегеля в свете ленинской традиции анализа задач революции. Революционная эпоха проходит определённые закономерные ступени, причём полоса общего отрицания всего старого, с которой она начиналась, должна была смениться периодом созидательным, конструктивным, по существу, углубляющим революционный процесс, хотя внешне это изменение могло казаться восстановлением старого – оборона Отечества, единоначалие, хозяйственный расчёт и т. п. – либо заботой о сохранении традиций. К этому комплексу идей относится всё, что сказано у Ленина о необходимости усвоить наследие прошлого, учиться у буржуазных специалистов, о роли школьного учителя, наконец, всё, что сказано против мнимореволюционного бюрократического прожектёрства и «левой» фразы вообще. Ленин отрицал абстрактное отрицание всех прежних ценностей, включая сюда ценности моральные, эстетические. Отсюда осуждение Лениным того, что он называл «футуризмом», то есть совокупности абстрактно-новаторских течений времён начала революции. И наконец, самое главное, его осуждение всякой ультралевизны как в международном плане, так и в плане внутренних отношений нового строя.