ическим противником являлась Япония, а на другой стороне Тихого океана находилась Америка, рассматривавшая Китай как непримиримого врага. Только соперничество между этими странами не позволяло получить еще одну огромную проблему. Ни один осторожный политик не мог бы все время заявлять, что такая сдержанность продлится долго, особенно с учетом того, что Советский Союз, по-видимому, решил положить конец нарастающим проблемам со стороны Пекина. Председателю скоро потребуется доказать, что он знает, как и когда быть и осторожным, и смелым.
Глава 8Путь к примирению
К тому времени, когда маловероятная пара в лице Ричарда Никсона и Мао Цзэдуна решила двинуться в направлении друг к другу, обе их страны находились на пике потрясений. Китай оказался почти полностью охваченным «культурной революцией», а политический консенсус в Америке находился под угрозой из-за растущего движения протестов против вьетнамской войны. Перед Китаем маячила угроза войны на всех его границах — особенно на северных границах, где уже стали происходить конкретные столкновения между советскими и китайскими войсками. Никсон унаследовал войну во Вьетнаме и требования внутри страны прекратить ее. Он вошел в Белый дом в конце десятилетия, отмеченного убийствами и расовыми конфликтами.
Мао Цзэдун пытался решать проблемы с угрозами Китаю, обратившись к классической китайской стратагеме: натравливать варваров друг на друга и заручаться поддержкой дальних врагов против ближних. Никсон, верный ценностям своего общества, прибег к принципам В. Вильсона, предложив пригласить Китай вновь присоединиться к сообществу наций. «Мы просто не в состоянии позволить себе, — писал он в статье в журнале „Форин афэарз“ в октябре 1967 года, — чтобы Китай навсегда оставался вне семьи наций, живя со своими фантазиями, культивируя ненависть и угрожая соседям. На этой маленькой планете просто нет места, где бы миллиард потенциально самых способных людей жил в сердитой изоляции»[316].
Никсон пошел дальше призыва к дипломатическому урегулированию, обратившись с предложением о примирении. Он связал дипломатическую проблему с проблемой социальной реформы в центральных американских городах: «В каждом случае мы начинали диалог, в каждом случае следовало сдерживать агрессивные действия, продолжая образовательный процесс, и, главное, ни в том ни в другом случае мы не можем позволить ушедшим в самоизоляцию от общества остаться в изоляции навсегда»[317].
Необходимость может дать стимул для проведения той или иной политики, однако она не предопределяет автоматически средства достижения цели. И Мао Цзэдун, и Никсон столкнулись с огромными препятствиями в завязывании диалога, не говоря уже о примирении между Соединенными Штатами и Китаем. Их страны на протяжении 20 лет рассматривали друг друга как непримиримых врагов. Китай относил Америку к разряду «капиталистических-империалистических» стран: в марксистской терминологии империализм — это высшая стадия развития капитализма, который, согласно этой теории, мог решать свои «противоречия» только при помощи войны. Конфликт с Соединенными Штатами казался неизбежным, не исключалась возможность войны.
Американцы также негативно представляли себе китайцев. По-видимому, десятилетие военных конфликтов и близких к ним событий подкрепляло убежденность Америки в том, что Китай, действуя в интересах мировой революции, преисполнен решимости вытеснить США из западной части Тихого океана. Американцам Мао Цзэдун казался даже более неприемлемым, чем советские руководители.
Учитывая сложившиеся стереотипы, Мао Цзэдуну и Никсону следовало действовать весьма осторожно. Первые шаги уже могли вызвать раздражение основных сторонников внутри страны и заставить понервничать союзные страны. Для Мао в разгар «культурной революции» это представлялось особенно острой проблемой.
Китайская стратегия
Мало кто из наблюдателей в то время, начиная с 1965 года, обратил внимание на то, что Мао Цзэдун стал слегка менять свой тон в отношении Америки, а с учетом его поистине божественного статуса даже легкий нюанс имел огромное значение. Одним из любимейших инструментов Мао по доведению своих мыслей до Соединенных Штатов являлись интервью американскому журналисту Эдгару Сноу. Оба встречались на коммунистической базе в районе Яньань в 1930-е годы. Сноу изложил свой опыт в книге, названной «Красное Солнце над Китаем», где Мао Цзэдун предстает перед читателями в образе некоего романтического деревенского партизана.
В 1965 году, во время начала «культурной революции», Мао Цзэдун пригласил Сноу в Пекин и сделал ряд неожиданных высказываний — или они могли бы показаться неожиданными, если бы кто-нибудь в Вашингтоне обратил на них внимание. Мао заявил Сноу: «Естественно, я лично сожалею, что исторические силы разделили американский и китайский народы и между ними почти 15 лет не было никаких контактов. Сейчас пропасть выглядит даже еще шире, чем когда-либо. Однако я лично не верю, что все закончится войной и одной из крупнейших в мире трагедий»[318].
И это слова руководителя, десять с половиной лет заявлявшего о своей готовности к ядерной войне с Соединенными Штатами в столь живой манере, что напугал как Советский Союз, так и его европейских союзников и заставил их дистанцироваться от Китая! Однако, учитывая угрозу, исходившую от Советского Союза, Мао Цзэдун в то время был готов, как никто другой, рассмотреть возможность применения традиционного принципа сближения с дальним врагом, то есть Соединенными Штатами.
Во время интервью Сноу американская армия наращивала свои силы на границах с Китаем во Вьетнаме. Хотя проблему можно было сравнивать с той, с которой Мао Цзэдун столкнулся в Корее 15 лет назад, на сей раз он предпочел занять сдержанную позицию. Китай ограничился оказанием невоенной помощи, поставлял военную технику, оказывал мощную моральную поддержку, направил около 100 тысяч китайских военнослужащих тылового обеспечения для работы в средствах связи и инфраструктуры в Северном Вьетнаме[319]. Мао дал понять Сноу, что Китай будет сражаться с США только в Китае, но не во Вьетнаме: «Мы не собираемся сами начинать войну; только когда Соединенные Штаты нападут, мы дадим сдачи… Как я уже сказал, будьте уверены, мы не нападем на Соединенные Штаты»[320].
Чтобы американцы не упустили этот момент, Мао повторил, что, если речь идет о Китае, вьетнамцы должны справляться сами со «своей ситуацией» собственными усилиями: «Китайцы были очень заняты внутренними проблемами. Воевать за пределами собственных границ противозаконно. Почему китайцы должны этим заниматься? Вьетнамцы смогут справиться с этой ситуацией сами»[321].
Мао Цзэдун продолжал рассуждать по поводу различных возможных вариантов исхода вьетнамской войны в манере ученого, анализирующего явления природы, а не как руководитель, имеющий дело с военным конфликтом у собственных границ. Контраст с реакцией Мао во время Корейской войны — когда он постоянно увязывал проблемы корейской и китайской безопасности — был налицо. Среди возможных вариантов результатов, которые, кажется, могли устроить Председателя, был вариант «проведения конференции, но войска Соединенных Штатов могли оставаться вокруг Сайгона, как в случае с Южной Кореей» — другими словами, продолжение сохранения двух Вьетнамов[322]. Любой американский президент, имевший дело с вьетнамской войной, пожелал бы добиться урегулирования с таким итогом.
Нет подтверждений тому, что это интервью Сноу было когда-нибудь предметом обсуждения на высоком политическом уровне в администрации Джонсона или что исторические трения между Китаем и Вьетнамом рассматривались соответствующим образом в какой-то администрации (включая администрацию Никсона), ведущей вьетнамскую войну. Вашингтон продолжал описывать Китай как угрозу, даже более опасную, чем Советский Союз. В 1965 году Макджордж Банди, занимавший тогда пост советника по вопросам национальной безопасности президента Джонсона, сделал заявление, типичное для американских взглядов о Китае в 1960-е годы: «Коммунистический Китай — совершенно иная проблема по сравнению с [Советским Союзом], оба его взрыва [ссылка на первое испытание ядерного оружия в октябре 1964 года] и его агрессивное отношение к своим соседям делают его крупнейшей проблемой для всех миролюбивых людей»[323].
7 апреля 1965 года Джонсон оправдывал американское вторжение во Вьетнам преимущественно ссылками на необходимость дать отпор объединенным планам Пекина и Ханоя: «У этой войны — и во всей Азии — есть другая реальность: все более нарастающая тень коммунистического Китая. Правителей в Ханое подстрекают из Пекина… Бои во Вьетнаме — часть более широкого плана достижения агрессивных целей»[324]. Государственный секретарь Дин Раск повторял те же соображения перед Комиссией по иностранным делам палаты представителей годом позже[325].
Мао фактически рассказал Сноу о своем отказе от традиционной коммунистической доктрины перманентной революции: «Там, где происходит революция, мы публикуем заявления, проводим митинги в ее поддержку. Именно это не приемлют империалисты. Мы предпочитаем говорить пустые слова и стрелять холостыми патронами, но мы не посылаем наши войска»[326].
Изучая высказывания Мао, сделанные им в прошлом, задаешься вопросом: неужели их принимали действительно всерьез и на их основе в администрации Джонсона вырабатывали стратегию по Вьетнаму? С другой стороны, Мао Цзэдун никогда не переносил их в официальную политику, частично потому, что это потребовало бы пересмотра пятнадцатилетнего курса идеологического воздействия на умы населения, в то время когда борьба за идеологическую чистоту являлась его главным лозунгом внутри страны, а причиной конфликта с Советским Союзом стало его неприятие хрущевской политики мирного сосуществования. Слова, сказанные Мао Цзэдуном Сноу, с большой вероятностью можно счесть пробой сил. Но Сноу вряд ли мог служить идеальным инструментом для запуска такого пробного шара. Ему доверяли в Пекине, по крайней мере в той степени, в какой могли доверять любому американцу, но в Вашингтоне предпочли — как это вновь случится через 5 лет — выждать каких-то более конкретных свидетельств сдвига китайской политики.