софии, и одиноким учителем. Как позднее отмечалось несколькими китайскими комментаторами, цитата из английского текста Сноу являлась первой строчкой китайского рифмованного двустишия[362]. Когда оно больше напоминает угрозу, а не насмешку. За скобками или по крайней мере непереведенной осталась вторая строфа двустишия: «у фа у тянь». Китайские иероглифы по созвучию здесь означают «без волос, без неба», то есть монах лыс, а поскольку у него в руках зонт, он и не видит неба над ним. Но другие иероглифы с таким же звучанием могут означать совсем другое. Игра слов соответственно даст совсем другое значение: «без закона, без неба» — или несколько вариантов с разной степенью точности перевода: «отвергая законы как людские, так и небесные»; «не боящийся ни Бога, ни законов»; «попирать закон не моргнув и глазом»[363].
Завершающий залп Мао Цзэдуна был, другими словами, еще более далеко идущим и еще более тонким, чем могло показаться с самого начала. Мао видел себя странствующим классическим мудрецом, но одновременно и законом по отношению к самому себе. Забавлялся ли Мао Цзэдун, беседуя с англоговорящим интервьюером? Мог ли он подумать, что Сноу разгадает игру слов, совершенно непонятную для западного слуха? (Мао действительно иногда переоценивал тонкость западного восприятия, как, впрочем, и Запад иногда преувеличивал его собственное.) В такой обстановке складывается впечатление, что «каламбур» Мао Цзэдуна предназначался для его внутренней аудитории, в частности для руководителей, выступавших против восстановления отношений с Соединенными Штатами, которых до сего времени ненавидели, для тех, чья оппозиция позднее трансформировалась в кризис, — в предполагаемую попытку переворота Линь Бяо вскоре после открытия США для Китая. Мао фактически объявлял о своей готовности вновь перевернуть мир вверх дном. И в этом он не собирался быть связанным «законами, как людскими, так и небесными», и даже законами его собственной идеологии. Так он предупреждал сомневающихся — прочь с дороги!
Текст интервью Мао, разумеется, распространили в высших эшелонах Пекина, хотя его проигнорировали в Вашингтоне. Сноу просили отложить публикацию, чтобы дать возможность Китаю сделать официальное предложение. Мао решил прекратить танцы через посредников, обратившись к американской администрации напрямую на самом высшем уровне. 8 декабря 1970 года в мою канцелярию в Белом доме поступило послание от Чжоу Эньлая. Восстанавливая дипломатическую практику прошлых столетий, пакистанский посол привез его из Исламабада, где его вручили ему в виде письменного документа. Послание из Пекина официально подтверждало получение сообщений через посредников. В нем упоминался сделанный Никсоном комментарий президенту Пакистана Ага Мухаммаду Яхья Хану, когда Яхья находился с визитом в Белом доме несколькими неделями ранее. Речь шла о том, что Америка в своих переговорах с Советским Союзом не будет участвовать в «совместных акциях против Китая» и будет готова направить своего представителя в любое удобное для двух сторон место для организации контактов на высоком уровне с Китаем[364].
Чжоу Эньлай отвечал не так, как он отвечал на предыдущие послания, ведь, по его словам, впервые послание «пришло от главы через главу главе»[365]. Подчеркнув, что его ответ одобрен Мао Цзэдуном и Линь Бяо, являвшимся тогда назначенным преемником Мао, Чжоу Эньлай приглашал специального представителя в Пекин для обсуждения «освобождения [так!] китайской территории, называемой Тайванем», «находящейся сейчас под оккупацией иностранными войсками Соединенных Штатов в течение последних 15 лет»[366].
Хитроумно составленный документ не давал ответа на вопрос: что же конкретно Чжоу Эньлай предлагал обсуждать? Возврат Тайваня Китаю или присутствие американских войск на острове? Договор не содержал ссылок на договор о взаимопомощи. Но как бы то ни было, формулировка по Тайваню оказалась самой мягкой из полученных из Пекина за 20 лет. Касалось ли это только американских войск, размещенных на Тайване, большая часть которых являлись вспомогательными силами во Вьетнаме? Или она подразумевала более широкое требование? В любом случае приглашение представителя проклинаемого «монополистического капитализма»[367] в Пекин отражало какие-то глубинные мотивы, нежели всего лишь желание обсудить Тайвань, для чего уже имелось место переговоров; вопрос должен был касаться безопасности Китая.
Белый дом предпочел оставить ответ открытым до конкретной прямой встречи. США согласились направить представителя для переговоров, но определяли его компетенцию как обсуждение «широкого круга вопросов, существующих между Китайской Народной Республикой и США», иными словами, американский представитель не согласится ограничить повестку дня одним Тайванем[368].
Не полагаясь полностью только на пакистанский канал, Чжоу Эньлай направил параллельно послание и через Румынию, которое, однако, по причинам, до сих пор остающимся непонятными, пришло на месяц позже послания, направленного через Пакистан, в январе. И это послание, как нам было сказано, также «просматривали Председатель Мао и Линь Бяо»[369]. В нем опять говорилось о Тайване как о нерешенной проблеме между Китаем и Соединенными Штатами, но уже добавился совершенно новый элемент: поскольку президент Никсон посетил Белград и Бухарест — столицы коммунистических стран, — его будут рады приветствовать и в Пекине. В свете военных столкновений последних 15 лет весьма примечательно, что Тайвань назывался единственным вопросом между Китаем и Соединенными Штатами; другими словами, Вьетнам явно не входил в число препятствий для примирения.
Мы ответили через румынский канал, приняв принцип направления представителей, но проигнорировав приглашение президенту. На ранней стадии установления контактов принятие предложения о визите президента выглядело бы слишком навязчивым со стороны Америки, не говоря уже об определенном риске в данном вопросе. Мы передали формулировки нашего понимания подходящей для данного случая повестки дня, чтобы избежать недоразумений, где, как и в письме, переданном через Пакистан, выразили готовность Соединенных Штатов обсуждать все вопросы, представляющие интерес для обеих сторон, включая Тайвань.
Чжоу Эньлай встречался с Яхья Ханом в октябре, а с румынским вице-премьером в ноябре. Мао Цзэдун принимал Сноу в начале октября. Следовавшие одно за другим в течение нескольких недель послания отражали тот факт, что дипломатия уже перестала носить тактический характер и близилась к главной развязке.
Но к нашему удивлению — правда, без малейшего беспокойства с нашей стороны, — китайцы замолчали на три месяца. Возможно, из-за наступления Южного Вьетнама, поддержанного авиацией США, на тропу Хо Ши Мина через южный Лаос, главный маршрут снабжения северо-вьетнамских войск в Южном Вьетнаме. У Мао Цзэдуна, по-видимому, тоже возникли задние мысли относительно перспектив американской революции на основе демонстраций против войны во Вьетнаме[370]. Вероятно, Пекин предпочитал также двигаться шагами, показывающими его независимость от чисто тактических рассуждений и исключающими демонстрацию китайского желания, а уж тем более слабости. Но скорее всего Мао Цзэдуну потребовалось время, чтобы выстроить весь свой внутренний контингент.
Мы снова услышали о Китае только в начале апреля. Он не использовал ни один из ранее задействованных каналов, а предпочел собственный метод, открыто поставивший вопрос относительно китайского желания добиться лучших отношений с Америкой и меньше зависевший от действий правительства Соединенных Штатов.
Вот предыстория эпизода, вошедшего в историю как пинг-понговая дипломатия. Китайская команда по пинг-понгу принимала участие в международном турнире в Японии. Впервые с начала «культурной революции» китайская команда участвовала в соревнованиях за пределами Китая. За последние годы оказывалось так, что неминуемые встречи китайской и американской команд вызывали большие внутренние дебаты в китайском руководстве. Изначально китайское министерство иностранных дел рекомендовало вообще избегать таких спортивных соревнований или держаться в стороне от американской команды. Чжоу Эньлай направил вопрос на рассмотрение Мао Цзэдуна, изучавшего его два дня. Поздно ночью после очередной своей привычной бессонницы Мао «резко упал на стол» в забытье, вызванном таблеткой снотворного. Неожиданно он прохрипел своей медсестре, попросив ее позвонить в министерство иностранных дел — «пригласить американскую команду в Китай». Медсестра вспоминала, что спросила его: «После таблетки снотворного Вы точно уверены в том, что говорите?» Мао ответил: «Да, я отвечаю за свои слова. Давай быстрее, иначе будет поздно!»[371]
Получив приказ Мао Цзэдуна, китайские игроки воспользовались случаем и пригласили американскую команду посетить Китай. 14 апреля 1971 года удивленные молодые американцы оказались в здании Всекитайского собрания народных представителей, где встретились с Чжоу Эньлаем, то есть их приняли на гораздо более высоком уровне, чем когда-либо получали большинство иностранных послов, аккредитованных в Пекине.
«Вы открыли новую главу в отношениях американского и китайского народов, — торжественно заявил китайский премьер. — Я уверен, начало нашей дружбы непременно получит поддержку большинства наших народов». Спортсмены, ошеломленные тем, что оказались вовлеченными в дипломатию на высоком уровне, не ответили, что заставило Чжоу Эньлая закончить предложение словами, которые позднее мы посчитали примечательными: «Не так ли?» — вызвавшими бурные овации