Макиавелли возразил бы, что в интересах нуждающейся в своем утверждении страны, но не желающей просить об этом необходимо стремиться к общему предложению, которое должно быть затем применимо к конкретному случаю. В этом заключалась одна из причин того, почему Чжоу Эньлай настаивал на том, что, каким бы мощным ни стал Китай, он будет поддерживать уникальный подход в международных делах и воздерживаться от традиционной концепции силы:
«Мы не рассматриваем себя державой. Хотя мы развиваем нашу экономику, по сравнению с другими мы относительно отсталые. Конечно, ваш президент упоминал также, что в следующие 5–10 лет Китай будет быстро развиваться. Мы думаем, это произойдет не так скоро, хотя мы постараемся напрячь все наши силы, поставим высокие цели и будем развивать социалистическое строительство лучше, быстрее и экономнее.
Вторая часть нашего ответа состоит в том, что, когда наша экономика станет развитой, мы по-прежнему не будем считать себя сверхдержавой и не присоединимся к сверхдержавам»[386].
Утверждение того, что Китай хочет только равенства между странами, ознаменовало отход от имперской истории, где Китай олицетворял собой Срединное государство. В этом также заключался способ заверить Соединенные Штаты в том, что Китай не является потенциальной угрозой, требующей сдерживающей силы. Принцип того, что китайское поведение на международной арене основывается на нормах, не учитывающих силу, заложен еще в конфуцианстве. Выдержит ли он испытание временем в качестве основы для новых отношений, будет зависеть от сочетаемости этих норм с давлением, которое страна испытывает во времена потрясений.
Большой проблемой секретного визита являлось установление достаточного уровня доверия, чтобы добиться превращения первой встречи в процесс. Почти всегда дипломатические обмены на высоком уровне начинаются с расчистки накопившихся повседневных проблем. Необычный аспект секретного визита заключался в том, что в отсутствие каких-либо контактов в течение 20 лет у нас не накопилось требующих расчистки повседневных проблем, за исключением двух, которые, как признавалось, не могли быть решены за короткий срок: Тайвань и Вьетнам. Вопрос заключался в том, как их отложить в сторону.
Обе эти проблемы можно было счесть аномалиями. В 1971 году — уже и не верится — Соединенные Штаты не признавали Пекин столицей Китая. Китай и Америка не имели дипломатов другой стороны в своих столицах, между ними не существовало прямой связи друг с другом. Посол США в Китае был аккредитован в Тайбэе, а китайский посол в Соединенных Штатах представлял Тайвань. В Пекине вы не увидели бы ни одного американского дипломата или официального лица. (Так называемую Миссию связи учредили только полтора года спустя.)
Вторая аномалия — вьетнамская война. Частью моей миссии было добиться китайского понимания по поводу этой войны, которую Америка вела на китайских границах против союзника Китая. Мы оба, и Чжоу Эньлай, и я, знали: само мое пребывание в Пекине — страшный удар по Ханою, чреватый его изоляцией, хотя ни Чжоу, ни я никогда не обсуждали этот вопрос в таких терминах[387].
Тайваньский вопрос крепко укоренился во внутреннюю канву обеих стран, его определяли два предварительных условия, заведшие в тупик всякие дипломатические шаги. Позиция Пекина состояла в том, что принятие Америкой принципа «одного Китая» являлось предварительным условием для любого продвижения. Американцы же требовали от Китая взять на себя обязательство решать проблему мирным путем, до того как США начнут ее обсуждать.
В ходе первого обсуждения повестки дня Чжоу Эньлай разрубил гордиев узел. В контактах еще до встречи он руководствовался принципом, когда обе стороны вольны поднимать любую тему, но еще не отказался от условия о том, что тайваньский вопрос подлежит обсуждению и предположительно должен решаться первым. Во время первого обмена мнениями Чжоу Эньлай выразил готовность к любому порядку очередности обсуждаемых тем, какой я бы ни предложил, — другими словами, необходимость обсуждать Тайвань отпала, а уж тем более речь не шла о первостепенности данного вопроса. Он также принял обратную связь, то есть поставить в зависимость урегулирование связанных с Тайванем вопросов с решением других проблем, например Индокитая:
«КИССИНДЖЕР: Хотел бы спросить премьер-министра, как предлагается приступить к работе. Мы можем поступить по одному из двух путей: каждая сторона называет проблемы, которые нас беспокоят, ответы на них будут даны позже, или приступим к обсуждению вопросов по очереди. Что Вы предпочитаете?
ЧЖОУ: А каково Ваше мнение?
КИССИНДЖЕР: У меня нет каких-то предпочтений. Может, мы поступим так: коль скоро премьер-министр Чжоу обозначил свои взгляды по Тайваню, мы могли бы изложить позиции по Индокитаю. Затем я бы рассказал ему о своей реакции на его заявление о Тайване, а он рассказал бы мне о своем мнении по поводу моего изложения видения проблемы Индокитая. Либо мы обсудим каждый вопрос отдельно в одно время.
ЧЖОУ: Любой путь приемлем, Вы решайте. Вы можете говорить все, что хотите. Вы первым можете говорить о тайваньском вопросе или по Индокитаю или объединить их, поскольку Вы, кажется, полагаете, что они взаимосвязаны.
КИССИНДЖЕР: Я считаю, они в какой-то степени связаны»[388].
Как в итоге оказалось, мы вывели свои войска с Тайваня на условии урегулирования войны в Индокитае.
Основательно изложенная Чжоу Эньлаем позиция по Тайваню во время первого раунда дискуссий в первый день встречи не открыла нам ничего нового: мы слышали ее на 136-й варшавской встрече. Соединенным Штатам следует «признать КНР как единственное законное правительство Китая и не делать никаких исключений», а также признать Тайвань «неотъемлемой частью Китая»[389]. «Естественная логика дела» подсказывала — Соединенные Штаты должны «вывести все свои вооруженные силы и демонтировать все свои военные объекты на Тайване и в Тайваньском проливе в течение ограниченного периода времени»[390]. По мере выполнения данного процесса договор об обороне между США и Китайской Республикой — чью законность Пекин не признавал — «перестанет существовать»[391].
Во время секретной поездки в Китай не было разницы между Пекином и Тайбэем в оценке природы китайского государства. Обе китайские стороны придерживались одного принципа; тайваньские власти запрещали агитацию за независимость. Потому для Соединенных Штатов согласие с принципом «одного Китая» не представляло проблемы в отличие от постановки вопроса о признании Пекина столицей объединенного Китая в течение временных рамок, совпадающих с внутренними потребностями Америки. Секретная поездка дала старт значительному процессу, при помощи которого Соединенные Штаты поэтапно приняли концепцию «одного Китая», а Китай проявил чрезвычайную гибкость в вопросе времени ее воплощения в жизнь. Американские президенты, сменявшие друг друга и представлявшие обе партии, умело соблюдали балансирование. Они шаг за шагом углубляли отношения с Пекином, создавая условия для процветания экономики и демократии на Тайване. Сменявшие друг друга китайские руководители, твердо отстаивая свое видение принципа «одного Китая», не доводили дело до столкновений.
Чжоу Эньлай последовал тому же принципу по Вьетнаму, что я по Тайваню в плане ухода от дачи немедленных обязательств, без демонстрации какой-то срочности в деле урегулирования. Чжоу выслушал мое выступление и задал острые вопросы. Однако он удержался от оказания какого бы то ни было морального давления, а уж тем более угроз. Он объяснил поддержку, оказываемую Китаем Вьетнаму, историческими, а не идеологическими или стратегическими причинами. «От наших предков остался долг, который мы платим им. После освобождения мы больше не несем ответственности, поскольку мы сбросили старую систему. Но мы до сих пор испытываем глубокую симпатию к ним»[392]. Симпатия, конечно, отнюдь не то же самое, что политическая или военная поддержка; требовался осторожный подход в изложении того, что Китай не будет вовлечен в военные действия или будет оказывать на нас давление дипломатическим путем.
Во время ленча, состоявшегося на следующий день в здании ВСНП, Чжоу неожиданно поднял вопрос о «культурной революции». Несомненно, мы наблюдали за ней извне, заметил он, но он хотел, чтобы гости поняли путь, которым шел Китай — каким бы запутанным он ни был, — к тому, чтобы китайские и американские руководители могли бы сейчас встретиться.
Мао Цзэдун стремился очистить коммунистическую партию и сломать бюрократические структуры, объяснял Чжоу. Для этих целей он создал организацию хунвэйбинов как внепартийный и неправительственный орган, в чью задачу входило вернуть систему к правильной идеологии и идеологической чистоте. Решение обернулось беспорядками, так как различные отряды хунвэйбинов проводили все более обособленную и несовместимую друг с другом политику. По оценке Чжоу Эньлая, ситуация дошла до того, что различные организации или даже регионы создавали свои собственные отряды хунвэйбинов для собственной защиты в распространявшемся хаосе. Зрелище стычек между расколовшимися подразделениями хунвэйбинов ввергло людей, воспитанных на всеобщей истине веры в коммунизм и веры в единство Китая, в настоящий шок. В такой ситуации Председатель Мао потребовал от НОАК восстановить порядок, после того как страна в целом достигла прогресса в деле нанесения поражения бюрократии и очищения их убеждений.
Чжоу Эньлай находился в щекотливом положении, излагая оценки, которые его, должно быть, заставил делать Мао Цзэдун. Он четко старался отделить себя от «культурной революции», но при этом оставаться лояльным Мао Цзэдуну, который будет читать запись беседы. В то время я пытался подвести для себя итог главной мысли Чжоу Эньлая. Он продемонстрировал некую степень отстраненности от Мао, а поддержка Мао носила ограниченный характер. Итог таков: во время «культурной революции» возник большой хаос. Однажды хунвэйбины заперли Чжоу в его собственном кабинете. С другой стороны, Чжоу Эньлай не обладал такой же прозорливостью, как Председатель Мао, видевший необходимость вливания новой энергии в революцию