Многие из советских приобретений 1970-х годов были утрачены, хотя некоторые из этих отступлений случились только после прихода к власти администрации Джорджа Буша-старшего. Вьетнамская оккупация Камбоджи завершилась в 1990 году, выборы прошли в 1993 году, беженцы готовились возвращаться домой. Кубинские войска покинули Анголу к 1991 году, в 1990 году рухнуло поддерживаемое коммунистами правительство в Эфиопии. В 1990 году сандинистов в Никарагуа заставили провести свободные выборы — риск, на который ни одна из правящих коммунистических партий никогда не была готова пойти. И возможно, самое главное — вывод советских войск из Афганистана в 1989 году.
Отступления Советского Союза придали китайской дипломатии дополнительную возможность свободного маневра. Китайские руководители стали меньше говорить о военном сдерживании и начали изучать возможности новой дипломатии с Москвой. Они продолжали выдвигать «три препятствия» в качестве условия нормализации отношений с Советами: вывод вьетнамских войск из Камбоджи, прекращение размещения советских войск в Сибири и Монголии вдоль границ с Китаем, вывод советских войск из Афганистана. Эти требования находились в процессе выполнения прежде всего из-за изменения баланса сил, из-за которого Советскому Союзу стало тяжело защищать передовые рубежи и которое сделало неизбежным решение об уходе с этих рубежей. Соединенные Штаты получили заверения в том, что Китай не собирался перейти на сторону Москвы. Китайцы подтверждали: обе стороны могут играть в дипломатию «треугольника». Заверения в любом случае имели двоякую цель: они подтверждали продолжающуюся приверженность установленной стратегии недопущения советского экспансионизма, но также означали растущую ценность Китая для Соединенных Штатов.
Китай вскоре начал реализовывать свои новые преимущества в глобальном масштабе. В беседе, состоявшейся у меня с Дэн Сяопином в сентябре 1987 года, он применил новые концептуальные рамки для анализа ирано-иракской войны, длившейся к тому времени уже пятый год. Соединенные Штаты поддерживали Ирак — по крайней мере так, чтобы не допустить его поражения от революционного режима в Тегеране. Дэн Сяопин говорил о необходимости некоего «люфта» для Китая для занятия более «гибкой позиции» в отношении Ирана. Тогда Китай мог бы играть более значительную роль в дипломатии, направленной на завершение войны.
Дэн Сяопин осуществлял концепцию «горизонтальной линии», выдвинутую Мао Цзэдуном во время конфронтации с Советским Союзом. Сейчас же она трансформировалась вновь в политику «трех миров», где Китай стоял в стороне от соперничества между сверхдержавами и где приверженность независимой внешней политике позволяла бы получать свои преимущества во всех трех секторах, а именно: в отношениях со сверхдержавами, в мире развитых стран и в «третьем мире».
Ху Яобан, протеже Дэн Сяопина и руководитель партии, на XII съезде КПК в сентябре 1982 года определил основополагающую внешнеполитическую концепцию. Ее главным положением стала фраза Мао Цзэдуна «Китай поднялся!». «Китай никогда не присоединится ни к какой великой державе или группе держав и никогда не поддастся давлению со стороны какой-либо великой державы»[586]. Ху Яобан начал обзор с критического анализа американской и советской внешней политики и перечня требований, обязательных для выполнения и США, и Советским Союзом, если те хотели бы продемонстрировать свою добрую волю. Неспособность решить тайваньскую проблему означала, что «туча легла на весь комплекс отношений» Китая с Соединенными Штатами. Отношения станут «бурно развиваться», только если Соединенные Штаты прекратят вмешиваться в то, что Китай рассматривает как свои сугубо внутренние дела. Ху Яобан одновременно с высокомерием отметил: «Мы заметили, что советские руководители не раз высказывали желание улучшить отношения с Китаем. Но важны дела, а не слова»[587].
Со своей стороны Китай укреплял позиции в «третьем мире», выступая отдельно, а в ряде случаев и против обеих сверхдержав: «Главными силами, угрожающими мирному сосуществованию между странами сейчас, являются империализм, гегемонизм и колониализм… Самой главной задачей народов мира сегодня является борьба с гегемонизмом и защита мира во всем мире»[588].
Фактически Китай высказал претензию на уникальный моральный статус крупнейшей из «нейтральных» держав, стоящей над соперничеством сверхдержав:
«Мы всегда твердо выступали против гонки вооружений между сверхдержавами, за запрещение использования ядерного оружия и за его полное уничтожение, требовали от сверхдержав первыми значительно сократить свои арсеналы ядерных и обычных вооружений…
Китай считает своим священным интернациональным долгом решительно бороться с империализмом, гегемонизмом и колониализмом совместно с другими странами „третьего мира“»[589].
Перед нами образец традиционной китайской внешней политики, преподносимый на партийном съезде: опора на собственные силы, моральная беспристрастность и превосходство вкупе с обязательством нейтрализовывать все намерения сверхдержав.
В направленной в 1984 году Государственным департаментом президенту Рейгану памятной записке объяснялось, что Китай позиционирует себя «как страну, поддерживающую [американское] военное наращивание против советского экспансионизма, но и выступающую против соперничества сверхдержав, которое он считал главной причиной глобальной напряженности. В результате Китай может преследовать стратегические интересы, созвучные интересам США, но одновременно укреплять свои отношения с тем, что он считает поднимающимся блоком стран „третьего мира“»[590].
В 1985 году в докладе ЦРУ Китай характеризовался как «пытающийся маневрировать в треугольнике»: стали поощряться более тесные связи с Советским Союзом, осуществлявшиеся во время ряда встреч на высоком уровне, в ходе протокольных обменов между коммунистическими партиями и с частотой, ранее не встречавшейся со времени китайско-советского раскола. В этом анализе отмечалось, что китайские руководители возобновили обращение к своим советским партнерам как к «товарищам» и вновь стали называть Советский Союз «социалистической» (в противоположность прежнему названию «ревизионистской») страной. Высокопоставленные китайские и советские официальные лица проводили значимые консультации по вопросу контроля над вооружениями — немыслимая вещь в предыдущие 20 лет, — а во время недельного визита в 1985 году китайского заместителя премьера Яо Илиня в Москву обе стороны подписали знаковое соглашение о двусторонней торговле и экономическом сотрудничестве[591].
Представление о накладывающихся друг на друга кругах более или менее соответствовало тому, что Мао Цзэдун продвигал к концу своей жизни. Но в практическом плане сделано было мало. Понятие «третьего мира» характеризовалось тем, что входящие в него страны никак не хотели быть ассоциированы с двумя сверхдержавами. Этот статус будет утерян, если «третий мир» однозначно сместится к той или другой стороне, даже под прикрытием включения в свой состав одной из сверхдержав. На практике Китай шел к преобразованию себя в сверхдержаву, и он вел себя как таковая даже тогда, когда всего лишь начинал свои реформы. Короче говоря, «третий мир» мог бы оказывать какое-то сильное воздействие только в случае присоединения к нему одной из сверхдержав, но тогда он по определению переставал бы быть «третьим миром». До тех пор пока Советский Союз являлся ядерной державой и отношения с ним оставались непрочными, Китай не имел никакого стимула уходить от Соединенных Штатов. (После развала Советского Союза осталось только два круга, и вопрос заключался в том, войдет ли Китай на освободившееся после Советского Союза место как противник или предпочтет сотрудничать с Соединенными Штатами.) Одним словом, китайско-американские отношения в 1980-е годы оказались в переходной стадии от отношений образца «холодной войны» к отношениям периода глобального международного порядка, создававшего новые проблемы для китайско-американского партнерства. При всем том подразумевалось, что Советский Союз остается главной угрозой безопасности.
Архитектор открытия Китая Ричард Никсон понимал мир именно таким образом. Никсон в памятной записке на имя президента Рейгана после частного визита в Китай в конце 1982 года писал:
«Я полагаю, в наших интересах поощрять китайцев играть большую роль в „третьем мире“. Чем они будут успешнее, тем менее успешным будет Советский Союз…
Главное, что нас объединило в 1972 году, — общая озабоченность по поводу угрозы советской агрессии. И поскольку данная угроза сегодня гораздо сильнее, чем в 1972 году важным фактором, способным связать нас еще теснее в следующем десятилетии, с успехом может стать наша экономическая взаимозависимость»[592].
Никсон далее настаивал на том, чтобы в следующем десятилетии Соединенные Штаты, их западные союзники и Япония работали сообща над ускорением экономического развития Китая. Он учитывал вероятность появления совершенно нового международного порядка, основанного в первую очередь на использовании китайского влияния в деле выстраивания стран «третьего мира» в антисоветскую коалицию. Но даже в никсоновских предвидениях речь не могла идти о мире, где произойдет крах Советского Союза, а Китай в течение жизни одного поколения окажется в положении, когда экономическое благополучие мира будет зависеть от его экономических достижений. Или когда будет поднят вопрос о том, станут ли международные отношения снова биполярными с возвышением Китая.
Джордж Шульц, прославленный государственный секретарь Рейгана и квалифицированный экономист, предстал с совершенно иной американской концепцией концентрических кругов, в соответствии с которой китайско-американские отношения перестали ставиться в зависимость от советско-американского конфликта. Он возражал, говоря, что чрезмерный упор на исключительность Китая в противодействии советской угрозе создавала ему излишнее преимущество в переговорном процессе