Почитатели Ху Яобана возложили венки и траурные стихи к Памятнику Народным Героям на площади Тяньаньмэнь, многие отдавали должное приверженности бывшего генерального секретаря политическому либерализму и призывали воплотить его дух в дальнейших реформах. Студенты в Пекине и других городах воспользовались представившейся возможностью, чтобы выразить свое недовольство по поводу коррупции, инфляции, цензуры в прессе, университетских условий, сохранения ситуации, когда партийные «старейшины» неофициально правят из-за кулис. В Пекине различные студенческие группы выдвинули семь требований, где содержалась угроза продолжать демонстрации, до тех пор пока правительство их не выполнит. Не все группы поддерживали эти требования; беспрецедентное накопление различных по своему характеру и направлению проявлений недовольства грозило беспорядками. Начавшись как демонстрация, оно переросло в захват площади Тяньаньмэнь и в вызов власти правительства.
События развивались такими темпами, каких ни наблюдатели, ни участники не предполагали в начале месяца. К июню антиправительственные протесты различных масштабов охватили 341 город страны[601]. Протестующие захватывали поезда и школы, заблокировали главные магистрали столицы. На площади Тяньаньмэнь студенты объявили голодовку, чем привлекли внимание местных и иностранных наблюдателей, других нестуденческих групп, которые стали присоединяться к протестующим. Китайские руководители были вынуждены отменить проведение церемонии приветствия Горбачева на площади Тяньаньмэнь. Как ни унизительно, но власти провели ее без особой помпы в пекинском аэропорту без присутствия публики. В некоторых сообщениях проскальзывали упоминания о том, что части НОАК отказывались выполнять приказы о направлении в столицу для подавления демонстрантов, а также что правительственные служащие шли на демонстрации на улицу вместе с протестующими. Политическая проблема усугублялась событиями, разворачивавшимися на дальнем западе Китая, где тибетцы и представители уйгурского национального меньшинства Китая начали вести агитацию, ставя их собственные культурные вопросы (в случае с уйгурами утверждалось, что недавно изданная книга оскорбляла исламские чувства)[602].
Восстания обычно вырабатывают свои движущие силы по мере выхода развития событий из-под контроля основных исполнителей, превращающихся в персонажи пьесы, чей ход идет по совершенно незнакомому им сценарию. Протесты вызвали в памяти Дэн Сяопина исторические китайские опасения хаоса и реминисценции «культурной революции» вне зависимости от целей, какие провозгласили демонстранты. Ученый Эндрю Дж. Натан так красочно описал сложившуюся тупиковую ситуацию:
«Студенты не ставили перед собой цель бросить смертельный вызов тому, что было, по их мнению, опасным режимом. Но и режиму совсем не хотелось применять силу против студентов. Обе стороны разделяли множество общих целей, и у них во многом был общий язык. Но из-за недопонимания и ошибочности суждений они оказались в таком положении, когда вариантов для компромисса становилось все меньше и меньше. Несколько раз решение, казалось, вот-вот будет найдено, но в последний момент что-то мешало. Сползание к катастрофе вначале казалось медленным, но затем оно ускорилось из-за углубления расхождений с обеих сторон. Зная итог противостояния, мы читаем о том, что происходило, с чувством ужаса, возникающим от подлинной трагедии»[603].
В данной книге не ставится задача проанализировать события, приведшие к трагедии на площади Тяньаньмэнь; у каждой стороны свои восприятия в зависимости от различных, часто противоположных, точек отсчета в их участии в кризисе. Студенческие волнения начались с требований нахождения средств лечения конкретных болезней. Но захват главной площади столицы, при том, что он носил совершенно мирный характер, тоже своего рода тактика, предназначенная для демонстрации безволия правительства с целью ослабить его и заставить пойти на действия, которые поставят его в невыгодное положение.
Никто, однако, не спорит по поводу развязки сюжета. После колебаний в течение нескольких недель и демонстрации серьезного раскола в своих рядах относительно применения силы китайское руководство 4 июня нанесло решительный удар. Генерального секретаря коммунистической партии Чжао Цзыяна сняли с поста. После нескольких недель внутренних дебатов Дэн Сяопин, получив большинство в Политбюро, отдал приказ НОАК очистить площадь Тяньаньмэнь. В результате произошло суровое подавление протеста. Все транслировалось по телевидению, передавалось средствами массовой информации, чьи представители прибыли со всего мира для важной встречи между М. С. Горбачевым и китайским руководством.
Дилеммы Америки
Международная реакция оказалась резкой. Китайская Народная Республика никогда не объявляла себя демократией западного образца (а по сути, всегда отвергала такие заявления). Теперь же в мировых СМИ она выглядела деспотичным авторитарным государством, разбивающим народные устремления к правам человека. Дэн Сяопин, которому до того времени аплодировали как реформатору, подвергся критике за тиранию.
В такой атмосфере на весь комплекс китайско-американских отношений, включая установившуюся практику регулярных консультаций между двумя странами, обрушился удар со стороны политических кругов широкого спектра. Традиционные консерваторы теперь находили оправдание своим убеждениям относительно того, что Китай под руководством коммунистической партии никогда не сможет быть надежным партнером. Негодовали и активисты в борьбе за права человека. Либералы заявляли, что последствия Тяньаньмэня накладывают на Америку обязательство выполнить свою главную миссию распространения демократии.
Президент Джордж Буш-старший, только менее чем за пять месяцев до событий ставший президентом США, чувствовал себя неловко из-за санкций, чьи последствия могли сказываться длительное время. И Буш, и его советник по вопросам национальной безопасности генерал Брент Скоукрофт оба работали в администрации Никсона. Они встречались с Дэн Сяопином, когда были у власти, и помнили, как он оберегал отношения с Америкой от махинаций «банды четырех» и радел за более широкое раскрытие возможностей каждого отдельного человека. Они восхищались его экономическими реформами, но были вынуждены ставить на одну чашу свое отвращение к репрессиям, на другую — свое уважение в связи с тем, как мир изменился после его открытия Китаю. Они принимали участие в проведении внешней политики, когда каждый противник Соединенных Штатов мог рассчитывать на китайскую помощь, и когда азиатские страны боялись изолированного от всего мира Китая, и когда Советский Союз мог проводить политику прессинга в отношении Запада, не опасаясь за другие свои фланги.
Президент Буш работал в Китае в качестве главы американской Миссии связи в Пекине десятью годами ранее, в сложные и напряженные периоды времени. Буш обладал достаточным опытом, чтобы понимать: руководители, которые прошли Великим походом, выжили в пещерах Яньани и выстояли одновременно как против Соединенных Штатов, так и против Советского Союза в 1960-е годы, не поддадутся давлению извне или угрозе изоляции. Да и какая цель преследовалась? Свергнуть правительство? Сменить его структуру и что поставить взамен? Чем мог бы завершиться процесс вмешательства, если бы его начали? И какую цену пришлось бы заплатить?
До событий на площади Тяньаньмэнь Америка знала о спорах по поводу роли ее дипломатии в продвижении демократии. В упрощенном виде в спорах идеалисты противостояли реалистам: идеалисты настаивали на том, что внутренние системы влияют на внешнюю политику, а посему могут законным порядком становиться предметом действий дипломатии; реалисты же считают такую постановку вопроса выходящей за рамки полномочий какой-либо страны и уверены — дипломатия должна заниматься преимущественно делами внешней политики. На одной чаше весов лежали абсолютные ценности моральных установок, на другой — то, что остается в балансе интересов за вычетом внешней политики. Различия на деле гораздо тоньше. Когда идеалисты стараются применить свои ценности, им приходится учитывать мир специфических обстоятельств. Мыслящие реалисты понимают, что ценности являются важной составной частью реальности. Когда решения принимаются, различия редко носят абсолютный характер. Очень часто вопрос сводится к нюансам.
Когда речь шла о Китае, вопрос состоял не в том, что Америка предпочитает, чтобы побеждали демократические ценности. В большинстве своем американская общественность ответила бы положительно, как и все участники дебатов по китайской политике. Вопрос состоял в том, какую цену приходится платить в конкретных условиях и на какой период времени, в каком качестве они выступают при любых обстоятельствах, пытаясь получить желательный для них результат.
В ходе публичных дебатов проявились два основных направления в политике применительно тактики поведения в отношении авторитарных режимов. Одни призывали к конфронтации, требуя от Соединенных Штатов давать отпор недемократическому поведению или нарушениям прав человека, отказывая в любых выгодах, которые могла бы предоставлять Америка, чего бы это ни стоило Америке. Эта группа в порядке ультиматума настаивала на смене преступных режимов. В случае с Китаем они настаивали на однозначном шаге в сторону демократии как на условии получения взаимных выгод[604].
Другая группа придерживалась противоположных взглядов, считая, что прогресс в деле прав человека обычно лучше достигается политикой вовлеченности. Стоит однажды установить достаточную степень доверия, и тогда изменения в гражданской практике можно отстаивать во имя общих целей или по крайней мере общих интересов.