?
— Два часа Крафтверка?
— Но там и другая музыка есть.
— Да вы видели эту коллекцию?
— Еще бы, я же ее и собрал.
Она засмеялась и встряхнула волосами. У нее была новомодная прическа: спадающий на спину каскад искусственных локонов, забранных на затылке в хвост. Развернувшись к Говарду лицом, она снова села на пятки. Блестящая лиловая ткань обтягивала ей грудь. Должно быть, соски у нее большие, как старые десятипенсовики. Говард, якобы в смущении, уткнулся взглядом в пол.
— Вот, скажем, это как тут оказалось? — Она подняла с пола диск с трескучей электроникой.
— Я купил.
— Вас, наверное, принудили. Вели к прилавку под дулом автомата, — сказала она, приставив к голове палец. У нее был глухой, кудахтающий смех, — такой же низкий, как и голос. Говард пожал плечами. Ее запанибратство его коробило.
— Значит, сумбур продолжается?
— Боюсь, что да, профессор.
Она моргнула, медленно опустив веки. Какие шикарные ресницы! Говард заподозрил, что она пьяна.
— Пойду объявлю гостям, — сказал Говард, поворачиваясь, чтобы идти. Он чуть не споткнулся о ковровую морщинку, но следующий шаг спас положение.
— Э-э, не падать!
— Не падать, — повторил он.
— Скажите, пусть не волнуются. Это всего лишь хип - хоп. От него никто не умирал.
— Ладно, — сказал Говард и вышел из комнаты.
— …пока еще, — донеслось ему вслед.
Часть 2 Урок анатомии
Одна из возможных ошибок — ложная оценка или недооценка отношения университетов к красоте. Университет сам принадлежит к числу драгоценных и хрупких вещей.
Лето покинуло Веллингтон резко, хлопнув дверью. С деревьев в одночасье сдуло все листья, и к Зоре Белси вернулось странное, позднесентябрьское чувство, что где-то в тесном классе с детскими партами ее поджидает школьный учитель. Только из дома она почему-то вышла без набора душистых ластиков, не в блестящем галстучке и не в плиссированной юбке. Время измеряется не годами, а чувствами. Зора чувствовала себя по-старому. По-прежнему с родителями, по-прежнему девственница. Хотя и второкурсница с сегодняшнего дня. В прошлом году второкурсники казались ей людьми с другой планеты: четкие убеждения и мысли, сложившиеся вкусы и пристрастия. Утром она проснулась в надежде, что за ночь она тоже стала такой, но превращения не случилось, и Зора поступила, как всякая девчонка, стремящаяся войти в роль: нарядилась. Удачно или нет, она не знала. Теперь, на углу Хаутона и Мейн, она изучала свое отражение в витрине построенного в пятидесятые парикмахерского салона «Лорели». Как же ей совладать с этими туфлями? И что она из себя представляет? Это был очень трудный вопрос. Зора пыталась создать образ богемной интеллектуалки: смелой, отчаянной и грациозной. На ней была темно-зеленая длинная юбка, белая блузка из хлопка с причудливыми рюшами у ворота, широкий коричневый пояс из замши, оставшийся у Кики с тех времен, когда она еще носила пояса, пара громоздких туфель и шляпа — мужская, из зеленого фетра, вроде и федора, но не федора. Выходя из дома, Зора хотела не этого. Это совсем не то.
Четверть часа спустя свою богемность Зора оставила в женской раздевалке бассейна в веллингтонском кампусе. Плавание было частью ее новой осенней программы саморазвития: ранний подъем, бассейн, учеба, легкий обед, учеба, библиотека, дом. Зора запихнула шляпу в шкафчик и поплотней натянула на уши купальную шапочку. Голая китаянка, которой со спины было восемнадцать, повернулась и поразила Зору морщинистым лицом, в складках которого тонули два обсидиановых глаза. Лобковые волосы у нее были длинные, прямые и серые, как увядшая трава. Представь себя на ее месте, смутно подумала Зора, и мысль эта, помедлив в ней на холостом ходу, исчезла навсегда. Она пристегнула ключ от шкафчика к своему черному, без излишеств, купальнику и пошла вдоль длинного края бассейна, влажно шлепая ступнями по плитке. Сквозь потолочное окно над уходящими вверх рядами сидений вливалось осеннее солнце и прошивало гигантский бассейн, как тюремный прожектор. Сверху, с привилегированной точки, на Зору и прочих неатлетичных посетителей смотрела армия спортсменов на беговых дорожках. Там, за стеклом, тренировались совершенные люди, здесь плескались и надеялись на лучшее несовершенные. Дважды в неделю ситуация менялась: бассейн удостаивала вниманием сиятельная команда пловцов, из-за которых
Зора и ей подобные ссылались в лягушатник делить дорожки со стариками и детьми. Пловцы отталкивались от края, вытягивая тела, как дротики, и ныряли в воду так, словно она только того и ждет и примет этот дар с благодарностью. Люди вроде Зоры осторожно садились на шершавую плитку, опускали в бассейн одну ногу и начинали уламывать тело сделать следующий шаг. Зора частенько раздевалась, шла вдоль бассейна, смотрела на спортсменов, садилась, пробовала воду ногой, вставала, шла вдоль бассейна, смотрела на спортсменов, одевалась и уходила. Но не сегодня. Сегодня она начинала новую жизнь. Слегка подавшись вперед, Зора прыгнула; вода окутала ее по шею, как покрывало. С минуту она топталась по дну, затем нырнула и, отфыркиваясь, поплыла — медленно, неуклюже, не в силах совладать с руками и ногами, но все же чувствуя легкость, в которой суша всегда отказывала ей. Скрывая это всеми правдами и неправдами, она соревновалась с соседками по бассейну (выбирала тех, кто был примерно одного с ней возраста и комплекции, — Зора отличалась острым чувством справедливости), и ее решимость не бросать водные тренировки крепла или слабела в зависимости от того, могла ли она тягаться со своими ничего не подозревающими соперницами.
Зора почувствовала, что ее маска пропускает воду. Она сдернула ее, положила на край бассейна и сделала четыре заплыва без нее, но держать голову на поверхности было трудней, чем плыть под водой, — нужно было лучше владеть своим телом. Зора вернулась к бордюру и попыталась нащупать маску вслепую, но ей это не удалось, и она подпрыгнула над ним. Маска исчезла. Разозлившись, она заставила новичка-спасателя ползать в поисках пропажи и отчитала беднягу, как будто бы вором был он. В конце концов, расспрашивать ей надоело, и она поплыла тихим ходом, озираясь по сторонам. Справа пронесся какой-то парень и брызнул ей в глаза. Она еле добралась до стенки, наглотавшись по дороге воды, и глянула парню вслед — на его затылке краснела лямка ее маски. Зора ухватилась за ближайшую лестницу и теперь ждала похитителя. На другом конце он сделал плавное сальто в воде, о котором Зора только мечтала. Это был черный парень в ярких плавках шмелиной расцветки, облегавших тело упруго и четко, словно вторая кожа. Его согнутая спина крутанулась в воде, как новехонький пляжный мяч, потом он выпрямился и проплыл дорожку, не поднимая головы для вдоха. Он был быстрее быстрого, как эти чертовы пловцы-олимпийцы. Между впадиной в основании спины, словно прокопанной ковшиком для мороженого, и его круглыми, выпуклыми ягодицами красовалась татуировка. Может быть, знак какого-то братства. Но от воды и солнца рисунок плясал и рябил, и прежде чем Зора успела его рассмотреть, парень вынырнул перед ней, хватаясь за разграничительную веревку и глотая ртом воздух.
— Эй, постой!
— Что?
— Постой, говорю, — ты взял мою маску.
— Ничего не слышу — погоди.
Он подпрыгнул и уперся локтями в край бассейна. Его пах оказался прямо перед глазами Зоры. Целых десять секунд, словно там вообще не было ткани, она смотрела на широкий бугор, отклонявшийся влево и вздымавший на поверхности плавок полосатые, черно-желтые волны. Завораживающее зрелище дополняли круглившиеся под тканью мячики, набрякшие и тяжелые, уходившие в теплую воду. Татуировка была в виде солнца с лицом человека — кажется, она такую уже видела: толстые лучи вокруг лица напоминали львиную гриву. Парень вынул из ушей затычки, снял маску, положил на край и спрыгнул обратно к Зоре.
— Уши были заткнуты — не расслышал.
— Кажется, у тебя моя маска. Я сняла ее, отвернулась, а ее уже нет. Случайно не ты ее взял?
Парень нахмурился и стряхнул с лица капли воды.
— Мы знакомы?
— Что? Нет. Можно я взгляну на маску?
Все с тем же нахмуренным видом парень перебросил свою длинную руку через край бассейна и достал маску.
— Ну да, моя. Видишь, лямка красная? Прежняя лопнула, и я приделала эту.
Парень ухмыльнулся.
— Ну что ж, раз она твоя — бери.
Его ладонь-длинная, густо-коричневая, как у Кики, а линии и того темней — очутилась у нее перед носом. Маска висела на указательном пальце. Зора хотела схватить ее и смахнула в бассейн. Ее руки метнулись в воду — поздно: маска ушла на дно, кружась в неживом танце и уводя красную лямку за собой. Зора сделала неглубокий вдох астматика и попыталась нырнуть, но подъемная сила с полпути вытолкнула ее обратно задом вперед.
— Давай я? — предложил парень и не стал ждать ответа — сгруппировался, почти без всплеска прянул вниз и через миг вернулся с висящей на запястье маской. Зора получила ее прямо в руки (еще одно неловкое движение, так как идти в воде с поднятыми руками ей было нелегко). Она молча шагнула к лестнице, постаралась вскарабкаться вверх с достоинством и ушла. Правда, ушла не сразу. Какое-то время — столько, сколько нужно на заплыв в один конец — она стояла у кресла спасателя и смотрела, как мелькает в воде солнце с львиной гривой, ныряет тело с простодушным тюленьим плеском, вращаются, словно турбины, руки, ходят мускулы и ладные ноги делают то, что неленивым ногам и положено. Целых двадцать три секунды Зора не думала о себе.
— Я же говорю, мы знакомы — Моцарт!
Теперь он был одет: из-под толстовки с логотипом Ред Соке[22] проглядывало несколько футболок, черные джинсы наплывали на белые носы-раковины кед. Поди различи под всем этим тело, которое Зора видела чуть ли не в первозданном виде. Единственной подсказкой была красивая шея парня, придававшая ему сходство с молодым зверем в молодом, неизведанном мире. Он сидел на ступеньках на выходе — в наушниках, расставив ноги и кивая в такт музыке, — Зора чуть об него не споткнулась.