– Безусловно, – серьезно сказал человек с зонтом. – Мой брат редко что-то обещает, зато всегда держит слово. А в данном случае, он сразу перешел от слов к делу.
– Это как?
– Забрал мои лучшие платья и умотал куда-то на юг к морю. Сказал, будет там развлекаться вовсю, кружить головы заскучавшим курортникам, пугать уставших от жизни, успокаивать уставших от страха. Отличный способ отвлечься, как по мне…
– Что?! Какие платья? Почему платья? И почему ваш брат?..
– Да, понимаю, – улыбнулся ее собеседник. – Вас вводит в заблуждение мой облик. Сейчас я выгляжу как мужчина, и «братом» обычно называют мужчину, а мужчины носят платья только в, скажем так, специфических обстоятельствах. Но я, разумеется, не мужчина. И не женщина. А просто сон. Правда, сейчас вы видите меня наяву, но сути это не меняет.
– Сон?!
– Ну сами подумайте, кто еще может быть родным братом смерти?
Агни открыла было рот, чтобы спросить: «Так вы поэтому взяли с собой цветной зонт? Чтобы я опознала цитату?» Но почему-то промолчала. А незнакомец встал со стула, расправил пальто, отвесил ни к чему не обязывающий полупоклон и сказал:
– Верить мне совершенно не обязательно. Но это в ваших интересах.
А потом вышел из кафе, да так быстро, что Агни даже кивнуть на прощание не успела.
– Вы зонт забыли, – наконец сказала она.
Еще немного помедлила, взяла разноцветный зонт и вышла на улицу – как бы в надежде догнать незнакомца. Хотя ясно было, что не догонит. Некого догонять.
Но все равно минут десять топталась у входа в кафе, смотрела по сторонам – вдруг вспомнит и вернется? Стояла, пока не начал накрапывать холодный осенний дождь, в возможность которого так трудно было поверить всего час назад, когда выходила из дома.
Тогда Агни раскрыла зонт и неторопливо пошла по улице, сама толком не зная, куда. Лишь бы идти.
Сказки про атамана Щуся
– Он, понимаешь, был такой удивительный, невероятный дурак! – сказала Эва.
В голосе ее однако звучало не пренебрежение, а восхищение, способное насторожить всякого отца взрослой дочери, даже если она рассказывает не о новом знакомом, а всего лишь об историческом персонаже, давным-давно мертвом и почти забытом.
Проворчал:
– Это состояние ума сложно назвать уникальным.
– В целом да, – согласилась Эва. – Но иногда глупость проявляется столь потрясающим образом, что уже граничит с гениальностью. Даже завидно. Вот честное слово, сама хотела бы уродиться таким красивым патлатым дураком в бескозырке и гусарском мундире, который ни черта не боится, обвешивает коня жемчужными ожерельями и простодушно уверен, что о нем сложат сказки и легенды, станут рассказывать их на ночь детям, а те – своим. И умер он очень удачно, совсем молодым, до того, как успел хоть немного разобраться в жизни и понять, что никаких легенд не будет, прошли те времена, когда их складывали по любому пустяковому поводу, не повезло. Такой бедный заяц!
Ухмыльнулся:
– Только не говори, что собираешься за него замуж. Мы все же не мормоны[1].
– Никогда не одобряла призрачные браки[2] как разновидность бюрократического насилия над личностью. Впрочем, у меня и так ощущение, что я давно замужем, причем за всей Революционной повстанческой армией сразу. И они исправно выполняют свои супружеские обязанности с моей бедной головой.
– Воспитанные девочки из хороших семей не употребляют эвфемизмы, детка. А называют вещи своими именами: «Свет мой батюшка, совсем я заебалась».
– Заебалась – не то слово, – подтвердила послушная дочь. – А Щусь этот мне теперь вообще снится, представляешь? Ну правда только в те редкие ночи, когда я избавлена от просмотра кошмаров о том, как заваливаю защиту.
– Ничего, ничего. Тебе еще бы ночь простоять да день продержаться. Через три недели все будет позади.
– Или не будет, – флегматично откликнулась Эва. – В том случае, если я действительно завалю защиту. Вернее, меня завалят. Тогда придется начинать сначала.
– Да прям – завялят.
– Могут, – серьезно сказала она. – Такая уж у меня опасная тема. И при этом я довольно умная. И храбрая. И тоже немножко анархист. Да еще и тетка. Блондинка! Свирепый набор, на самом деле. Коллегам очень трудно смириться с самим фактом моего существования, и их можно понять.
Улыбнулся:
– Да уж, уродись ты серийным убийцей с интеллектом табуретки, тебе было бы проще прижиться в академических кругах.
Они говорили об этом уже раз сто. Или двести. Или еще больше. Когда Эвка окончательно решилась сделать темой диссертации Махновское движение, она с самого начала понимала, что просто не будет. Но – интересно же! А «интересно» всегда было для нее решающим аргументом. Часто единственным по-настоящему веским. Вся в отца.
Очень ею гордился. И поддерживал во всем, за что бы ни взялась. И поэтому до сих пор оставался человеком, которому Эва могла пожаловаться:
«Я сваляла дурака», «У меня не получается», – и даже: «Я боюсь».
Остальные думали, что Эвридика – железная. Ей так нравилось.
Подумал: «Ужасное все-таки свинство с моей стороны – так рано умирать. Эвке без меня будет трудно».
Но есть вещи, которые не отменишь простым волевым решением.
– Ладно, бог с ней, с диссертацией, – сказала Эва. – Прорвемся как-нибудь. Не сейчас, так потом. В конце концов, не жизнью рискую. Все это ерунда. А знаешь что не ерунда? Щуся мне жалко ужасно. В сказку он, видите ли, захотел. В легенду! Мифом решил стать – ишь какой хитрый! Дурак дураком, а лучше всяких умников понимал, что по-настоящему важно, а что – суета сует. Молодец, правда?
Улыбнулся ей через силу, потому что лучше так, чем не улыбаться вовсе.
– Правда, правда.
– И хоть бы одна сволочь чего-нибудь о нем сочинила, – вздохнула Эва. – Да хоть анекдот, как про Чапаева с Петькой, уже хлеб. Про самого Махно еще худо-бедно придумывают, хотя очень мало. Даже удивительно, такой персонаж, сам бог велел… А про Щуся вообще молчок. А ведь такая колоритная фигура! Бескозырка, кудри, борьба джиу-джитсу, конь в жемчугах. Иван-дурак рыдает от зависти. Он еще и пингвинов видел, представляешь?
– Откуда в Гуляй-Поле пингвины?
– В Гуляй-Поле он пингвинами хвастался. А видел их раньше, когда на флоте служил. Если не врал, конечно. С другой стороны, откуда бы еще деревенский хлопец мог узнать о пингвинах? Интернетиков-то не было, и даже телевизор еще не изобрели… Ай, неважно. Я не о том хотела. Слушай, пап…
И замолчала. Пошла к плите, где варился суп, сняла крышку, долго рассматривала содержимое кастрюли. Словно в рецепте было написано: «Добавить внимательный взгляд, варить до готовности». Наконец сказала:
– А может, ты и сочинишь?
– Сочиню – что?
– Как – что? Сказки про атамана Щуся. Настоящие. Такие, какими они могли бы быть если бы появились вот прямо тогда, в начале двадцатых. В том виде, к какому они в итоге пришли бы, постепенно расползаясь по селам. Чтобы любой фольклорист, прочитав, схватился за голову: «Надо же, как я такую тему проглядел?!» Все как мы любим. Никто кроме тебя так не сумеет. А тебе только повод дай.
Эва была права. В том смысле, что подобных мистификаций он на своем веку устроил немало. Больше всего на свете любил развлекаться, конструируя несуществующие мифы и легенды разных народов. О том как Туматауэнга[3] попробовал изобразить на скале портрет своего брата Тане[4] и так увлекся рисованием, что с того дня маори больше не воюют. Как бушменский бог-богомол Цагн[5] попробовал съесть луну, да подавился, и куски, которыми он отплевывался, стали звездами. Как русский охотник Степан, поселившийся среди нганасан[6], отправился в мир мертвых Бодырбомоу и развел там огород, благо климат в Земле Мертвецов оказался подходящим для овощей; так и бегает с тех пор туда-сюда – там соберет огурцы, тут подстрелит зверя, вкусно ест и доволен, а мертвые почитают его великим богом, приносят подарки и передают записки домой, детям и внукам.
И так далее.
Чувствовал себя в такие моменты кем-то вроде всемогущего Божьего секретаря, тайком подделывающего начальственные указания и директивы. И был столь убедителен, что порой даже серьезные специалисты, ознакомившись с его трудами, заинтересованно оживлялись и требовали указать источник. На этом месте, конечно, сразу признавался, четко осознавая разницу между мистификацией и фальсификацией. Но когда появился интернет, не удержался, опубликовал там плоды своих многолетних счастливых трудов без каких-либо пояснений. И ленивые студенты стали массово таскать его вымыслы для рефератов; большинству это сходило с рук. Да что там студенты, эти истории регулярно попадали в новые издания сборников народных сказок, мифов и легенд. Ругал недобросовестных составителей, не потрудившихся проверить происхождение используемых материалов, но в глубине души был совершенно счастлив. Даже дочке ни за что не признался бы, что расценивает эти нелепые публикации как свою главную жизненную победу; впрочем, она и так знала. От Эвки ничего не скроешь, все понимает без слов.
Вернее, раньше понимала. А теперь уже нет – судя по тому, какую чушь предлагает. Как же несвоевременна эта ее дурацкая просьба! Зачем душу травить?
Сказал сухо:
– Мне вообще-то немного не до того. Я очень занят. Я умираю.
И тут же прикусил язык, потому что разговоров о его диагнозе и скорой смерти Эвридика слушать не желала. Как маленькая. Топала ногой: «Неправда! Так не будет!» Говорила: «Ты у меня бессмертный», – и демонстративно затыкала уши, не желая слушать возражения.
Лучше бы просто рыдала, как нормальный человек, честное слово.
Меньше всего на свете хотел сейчас смотреть этот спектакль еще раз.