Едва мы останавливаемся у дверей двухэтажного особняка, как я слышу телефонный звонок в доме, а затем недоуменный голос отвечающего на звонок итальянца. «Дима», — думаю я.
Так и есть — мне прямо в машину несут трубку радиотелефона, и мой первый разговор с мужем проходит даже не на пороге дома, а на переднем сиденье подъехавшей к нему машины. Из-за этого я испытываю сильную неловкость перед моими новыми хозяевами, но они ко всему относятся с пониманием.
Я быстро рассказываю Диме о перипетиях сегодняшнего дня и о том, как я поперхнулась апельсином и чуть не погибла при переезде в автобусе. Но, слава Богу, все позади! Позади этот неимоверно тяжелый день.
Чувствую свою вину перед Димой из-за обручального кольца и пробую ее загладить, поэтому разговариваю с ним особенно нежно, обо всем заботливо расспрашиваю.
О себе Дима сообщает просто:
— Я дождался, пока ты улетишь, и потом поехал домой.
— Как дождался? Чего дождался? — мне кажется, что я не все правильно поняла.
— Я дождался, пока взлетит твой самолет.
Оказывается, что после того, как мы попрощались, он еще два часа провел в аэропорту лишь затем, чтобы увидеть, как я от него улетаю, и чтобы еще раз сказать мне вслед:
— До свидания, Алена!
Наверное, тогда же он услышал в ответ невидимое: «Прощай, Дима!»
Долгое прощание — не на два часа, а на всю оставшуюся жизнь.
С безмерной любовью мы уже не встретимся!
«Поздравляю с днем рождения!»
Дима рад бы звонить мне каждый день и разговаривать часами.
«Как я теперь понимаю Антуана!» — жалуется он, намекая на известную нам тему, ибо французский жених моей дочери «висит» на телефоне по полтора-два часа в день, что стало предметом внутрисемейных пересудов и критики из-за необоснованных и непомерных, с нашей точки зрения, трат на телефонные разговоры.
Я же с целью экономии Диминых расходов (а по сути, наших, семейных) ограничиваю его звонки до двух-трех раз в неделю, а наши разговоры — до десяти-пятнадцати минут. Но не только это Диму огорчает, есть еще кое-что похуже. Ведь вечерами, когда он мне звонит на сотовый, я чаще всего занимаюсь выполнением своих профессиональных обязанностей, то есть обхожу семьи моих подопечных ребятишек, знакомясь с условиями их содержания. Это обстоятельство создает дополнительные трудности для общения между нами и делает невозможным сколько-нибудь откровенный и интимный разговор, сосредоточенный друг на друге, — такой, который обычно происходит у любящих супругов в разлуке. Ведь я, по сути дела, нахожусь в гостях у итальянских синьоров с их изысканным тонким воспитанием и очень строгим этикетом. Там невозможно сказать: «Извините, подождите меня минуточку, я сейчас вернусь», — и уйти из-за стола на полчасика. А если в это время на тарелках у присутствующих горячие макароны? Ведь они — остынут! А остывшие макароны итальянец есть не станет. И разогревать не будет, поскольку они, то бишь макароны, в этом случае, с его точки зрения, теряют вкус, как и соус под макароны, который, по его мнению, утратит свой необыкновенный букет. Остывшие макароны можно только выбросить! И человека, который ест остывшие макароны, уважать не будут — его не поймут никогда! Так что, если я ухожу поговорить, не доев свои макароны, я создаю прецедент для большого волнения за столом с вытекающими разнообразными проблемами. Уж лучше, если Димин звонок придется на тот момент, когда подают второе блюдо, фрукты или кофе. Хотя холодный кофе для итальянца — это почти то же самое, что и холодные макароны. Только в этом случае итальянские синьоры хотя бы не будут ожидать, пока я расправлюсь с содержимым своей тарелки, чтобы перейти к следующему блюду, ибо в Италии не подадут второе блюдо, пока все не съели первое, то есть макароны. И не подадут фрукты или десерт, пока не съедено второе блюдо — мясное или рыбное — и. так далее.
Помимо этикета в еде требуется соблюдать этикет поведения или общения за столом: раз тебя пригласили в гости — будь добр «отрабатывать», то есть активно общаться с итальянской семьей. Надо весь вечер без умолку болтать: для итальянца хорошая беседа, или, как они сами говорят, «болтовня» — это такая же важная и необходимая часть застолья, как кофе и макароны. Поэтому, когда Дима вырывает меня в разгар еды с «болтовней», то это не очень хорошо отражается на настроении всего застолья. А если еще позволить себе отвлечься на посторонний разговор свыше трех-пяти минут, то такая длительная отлучка будет расценена как знак неуважения к присутствующим за столом, почти хамство, и это скажется на моей репутации переводчицы и сопровождающей детской группы.
Все указанные обстоятельства создают определенные трудности для моего общения с мужем и делают невозможным сколько-нибудь продолжительный разговор между нами. К тому же я, будучи в гостях у незнакомых людей, чувствую себя напряженно и скованно и стремлюсь закончить разговор как можно скорее — где уж тут до любовных излияний!
Дима не понимает и не хочет понимать моих трудностей. Для него «быть в гостях» — это пошел себе в другую комнату и говори сколько хочешь. Он не видит глаза итальянских синьоров за столом, огонь их перекрестных взглядов, когда я отлучаюсь, он не представляет себе, что такое этикет, высшее общество. В нашей жизни эти факты не имеют места быть.
По мере того как напряженные ситуации с телефонными разговорами «в гостях» повторяются, раздражение и недовольство нарастает с обеих сторон. С моей, ибо я полагаю, что он, желая болтать со мной по телефону в условиях, когда я это свободно делать не могу, ведет себя эгоистично, ибо не стремится и не хочет понять мои проблемы. С его — ибо он считает, что я попросту не желаю с ним общаться, его игнорирую, не люблю. В довершение трудностей возникают моменты, когда мне сложно дозвониться, ибо мобильник, который мне передали в пользование для работы в Италии, очень ветхий — он разряжается и выключается в самый неподходящий момент. Вот такое несчастье случается с моим сотовым и в день моего рождения, седьмого июля, как раз за полчаса до Диминого звонка, о котором мы условились заранее.
В этот вечер я детей из своей группы не посещаю, провожу его в «своей» итальянской семье. Мне устраивают настоящий праздник: здесь и торт со свечами, и духи «Шанель № 5» в подарок. Внизу, где мы сидим, найти свободную розетку для подключения сотового не удается — они все заняты, и потому приходится ставить телефон на зарядку в моей спальне на втором этаже. Дверь оставляю открытой — звонки оттуда обычно слышны хорошо.
Урочный час для Диминого звонка подходит и проходит, и еще час проходит, но звонка все нет и нет. Это меня удивляет. Я поднимаюсь наверх, ибо мне нужно сделать текущий рабочий звонок и.о ужас — вижу, что мой сотовый выключен. Как только я его включаю, раздается звонок моего мужа. Дима на взводе, он в ярости:
— Даже в свой день рожденья ты не хочешь меня слышать!
Целый час он пытался ко мне дозвониться, набирал меня двенадцать раз. В довершение всех бед был занят и домашний телефон хозяйки, на который он также пытался позвонить: дочь хозяйки сидела в «Интернете».
Я понимаю и воспринимаю Димины чувства, его состояние, настроение. Полчаса я его успокаиваю, только все бесполезно. Такое впечатление, что мои извинения только больше его распаляют. Тогда и я уже выхожу из себя, видя, что он никак не желает успокаиваться и как-то смириться с ситуацией, хотя бы ради моего дня рождения. Я благодарю его за поздравления и бросаю трубку. Он перезванивает с извинениями — сразу же и потом еще раз — на следующий день утром: «Поздравляю тебя с днем рождения!»
— Мой день рождения уже прошел, и ты меня с ним уже поздравил. А мне, честно говоря, от такой «любви» бежать хочется! Домой возвращаться точно расхотелось.
— Что!?.. Что ты такое говоришь!?
Возвращение
Самолет из Италии битком набит загорелыми ребятишками, возвращающимися из оздоровительной поездки. Приземление происходит поздно вечером — в четверть одиннадцатого. Лишь к двадцати трем часам мы проходим все инстанции, и наконец я вместе с моей группой спускаюсь на первый этаж в зал, где будет производиться выгрузка багажа.
За огромными стеклами, отделяющими зал от холла, теснятся родители детей. Они пытаются рассмотреть и признать своих чад в огромной толпе, высыпавшей в зал. Я знаю, что и Дима где-то здесь среди встречающих выискивает меня, и совсем не удивляюсь, когда сразу вижу его за стеклом — он подает мне радостные знаки. Я смотрю на его красивое лицо и удивляюсь, что оно мне кажется каким-то далеким и чужим, словно и не муж мой это родной, а просто кто-то очень хорошо знакомый. Между нами какой-то холодок, словно утрачена связь. Конечно, приехав в Италию, я всю первую неделю наслаждалась отдыхом и переводила дух после тяжелого года, насыщенного большими нагрузками, — был ремонт квартиры, покупка новой мебели, были многочисленные перестановки и всяческие бытовые неизбежности с кучей невероятных осложнений. Еще в Италии я отдыхала от настойчивой, иногда даже назойливой Диминой страсти. Вспомнилось, что, когда уезжала, даже бросила ему фразу с вызовом: «Хоть бы ты от меня немного поотстал! Как клешнями рак вцепился! Пусть бы тебя от меня кто-нибудь немного отцепил!»
Можно ли отцепить «немного»? Или это парадокс в духе «немного забеременеть»? Тем более, предположить не могла, что в момент, когда я свое пожелание материализовывала, кое-кто уже начал усиленно трудиться над тем, чтобы Диму от меня «немного отцепить»! Или — «много». Короче — сглазила!
Жила, ничего не подозревая, и готовила свою душу к встрече с мужем, хотела соскучиться, изголодаться по его безумно-безмерной любви. Полагала, что в разлуке удастся упрочить нашу взаимную любовь, вырастить ее. Наверное, это удалось бы вполне, если бы не скандал в день моего рождения, ибо вся эта некрасивая сцена перечеркнула и уничтожила наработанный к тому времени «капитал» любви и чувств. Конечно, во взаимном отчаянном непонимании друг друга виноваты были мы оба. Но себя я винила больше: ведь я понимала, каковы Димины чувства ко мне, так что легко могла бы представить себе и то, каковы эти чувства будут в столь долгой разлуке. Могла бы понять его тоску, нетерпение если не увидеть, так услышать меня, и ненасытное желание хотя бы разговаривать вдоволь. С другой стороны, я имела право рассчитывать и на его понимание тоже. И все же винила себя бесконечно за то, что не разъяснила мужу перед отъездом все нюансы предстоящей работы за границей, не рассказала об итальянском этикете. Вот Дима и оказался совершенно не готовым к возникшим осложнениям и к тому ходу событий, который выстроился на фоне этого итальянского этикета, в результате чего дорогое телефонное время уходило не на любовное мурлыканье, а на то, чтобы все эти нюансы ему объяснять, причем результат был мизерный, ибо Диму уже «понесло», и он не соглашался принимать ни мои объяснения, ни характер возникших в разлуке отношений, который его уже не удовлетворял. Я же, откровенно говоря, слишком легко, даже легкомысленно, отнеслась к возникшим между нами противоречиям, полагаясь на то, что «свои люди — сочтемся», что раньше или позже все объяснится, утрясется, уляжется и мы придем к согласию и взаимопониманию. Не улеглось и не утряслось, а наложило отпечаток на все последующие события, ибо потом Дима всегда возвращался к «итальянскому периоду» нашей жизни и искал себе оправдания в том, как я тогда проявила себя по отношению к нему. Нанесенные раны так и не зарубцевались...