равлять! Вон!!!
Официально-ледяное «вы» командира звучало как череда пощёчин: он уже не считал Гитлеревича своим и не говорил ему «ты».
Гитлеревичу тогда командир под горячую руку влепил «неполное служебное соответствие», но от дежурств на КП не отстранил. Впрочем, судьба уверенно вела своего подопечного к цели, и крах капитана Гитлевича наступил через месяц. И опять в моё дежурство, только я в тот раз оказался не участником представления, а зрителем.
Готовясь на КП к предстоящим полётам, Гитлевич большую часть ночи не спал, а под утро решил подремать свои законные 4 часа до приезда группы управления. Обычно солдаты, завидев на рулёжке знакомый автобус, будили оперативного, и он, приведя себя в порядок, как положено, встречал командира в зале управления.
Но в этот раз всегда аккуратный Гитлевич забыл приказать сержанту, чтобы тот его разбудил. Всегда приказывал, а в этот раз забыл, чем сержант, естественно, и воспользовался.
В начале предполётных указаний командир и не заметил отсутствия в строю оперативного, но вот пришла очередь его доклада, а оперативного нет!
– Где оперативный? – удивился командир. Все молчат.
– Начальник КП! Где ваш оперативный?
Молчит и он. Командир начал звереть.
– Дежурного по КП в зал управления!
Кто-то метнулся в коридор и привёл сержанта.
– Товарищ полковник, сержант… по вашему приказанию…
– Кто оперативный? – прервал его командир.
– Капитан Гитлевич, товарищ полковник.
– Где он?
– Отдыхает…
– Что-о-о?!
– Так точно. Отдыхает, ну, спит…
– Поня-а-атно…– протянул командир, – умаялся, болезный… Не будить! Я потом сам.
На этом на карьере капитана Гитлевича и на нашем рассказе можно поставить точку.
Гитлевич вылетел из партии и с КП и осел на какой-то должности в учебно-лабораторном отделе, с которой спившихся капитанов выносят ногами вперёд.
Мир праху твоему, плохой человек.
Короткий вызов иль картель
Вторые сутки шёл снег. Невиданный, невозможный в этих широтах и в это время года снегопад завалил гарнизон истребителей ПВО. Казалось, на аэродром навалилась огромная, сырая перина, из прорех в которой, сделанных антеннами РЛС и шпилями громоотводов, падает мокрый, тяжёлый пух. Сначала люди, сгребая горы снега, удивлялись и весело шутили над странной прихотью погоды, но потом шутки кончились. Вся аэродромная техника была выведена из парков и работала круглосуточно; громоздкие, воняющие соляркой КрАЗ-ы-утконосы, роторные снегоочистители и бульдозеры вторые сутки не уходила в свои боксы, валившихся с ног солдат-водителей сменяли офицеры, здесь же дежурили топливозаправщики и авторемонтные мастерские. На лётное поле был выведен весь личный состав полка, ведь снегоуборочная техника не может работать на стоянках и в «карманах». Еду и горячий чай привозили прямо на аэродром. Люди и машины работали изо всех сил но, со снегопадом всё-таки справиться не могли. Сначала прекратили расчистку стоянок, потом бросили убирать рулёжные дорожки; о том, чтобы убирать жилую зону, заваленную полуметровым слоем снега, никто и не думал.
Когда из-за снежного месива стала непроходимой магистральная рулёжка, аэродром всё-таки пришлось закрыть, и это было плохо, потому что там, на высоте всего полутора-двух километров над тучами, было чистое, ярко-синее весеннее небо приграничья. Истребительная авиация ПВО – всепогодная. Пилоты должны поднимать в небо свои перехватчики в любую погоду – в дождь и в снег, днём и ночью, выполнить боевую задачу и уйти на другой аэродром, если нельзя сесть на свой, или катапультироваться, если посадит машину некуда. Конечно, воздушное пространство охраняют и дивизионы зенитных ракет, но в сильный снегопад дальность обнаружения их РЛС падает почти в два раза…
К исходу вторых суток на аэродром прибыл командующий округом ПВО. Вместе со свитой он проехал сразу на лётное поле и, осмотрев громадные сугробы, наваленные вдоль взлётки и снежную кашу под ногами, приказал вызвать командира аэродромной роты.
Пока искали ротного, командующий, ни с кем не разговаривая и не меняя позы, стоял на бетонке, похожий на скверный памятник. Командир полка и офицеры штаба округа тоже молчали. Наконец, из снежной мути показался роторный снегоочиститель. Из кабины выпрыгнул офицер и побежал к генералу.
Как и его подчинённые, командир роты не спал вторые сутки, охрип от крика и курения натощак, небритый, пропахший потом и соляркой, с покрасневшим, обветренным лицом, в стоящей колом, замызганной техничке и сапогах, он был похож на нерадивого солдата.
– Товарищ командующий, командир аэродромной роты по вашему при…
И тут командующий заговорил. Человек грубый и невежественный, он был известен сквернословием и хамским, пренебрежительным отношением к подчинённым. В выражениях он никогда не стеснялся, не терпел малейших возражений и любил повторять, что ранение в голову, полученное во время войны, нисколько не мешает ему командовать округом.
Сейчас нет необходимости воспроизводить его слова.
Капитан, стоя по стойке «смирно» и глядя командующему прямо в лицо, молча ждал, пока прекратится поток брани и оскорблений.
– Ну, чего уставился? – недовольно спросил генерал, заметив, наконец, непривычное поведение подчинённого.
– Товарищ командующий, – сорванным голосом произнёс капитан, – вы нанесли мне оскорбление, я вызываю вас на дуэль.
– Что-о-о?!!
– Я вызываю вас на дуэль! – холодно повторил капитан. Вы незаслуженно оскорбили меня, а другого способа защитить свою честь, у меня нет. Предлагаю стреляться на пистолетах.
На аэродром упала тишина. Снегопад заглушал гудение машин и скрежет лопат о бетон, поэтому было слышно, как снежинки с шуршанием падают на козырьки офицерских фуражек и, тая, стекают на лицо каплями тёплой воды.
Капитан и генерал молча стояли, глядя друг другу в глаза.
Внезапно командующий круто повернулся и, не произнеся ни одного слова, пошёл к своей «Волге». Захлопали дверцы и через несколько секунд капитан остался один. Устало ссутулившись, он повернулся и пошёл вдоль взлётки. За ним, рыча дизелем, потихоньку ехал снегоочиститель.
А на следующее утро снегопад кончился. Над гарнизоном распахнулось пронзительно синее, весеннее небо, со срезов шиферных крыш свесились сосульки, а на проталинах над теплотрассой упоённо орали и дрались воробьи. Гарнизон выглядел прибранным, как квартира перед приходом гостей. Тропинки на свежем снегу были ещё чистыми, снег хрустел под ногами и блестящей пылью осыпался с веток деревьев.
Командир аэродромной роты шёл в штаб. Он знал, что его обязательно вызовут, поэтому заранее побрился и погладил форму.
В кабинете, кроме командира полка, сидели замполит, особист и, почему-то, начмед.
– Ну, – хмуро сказал командир, – расскажи, что вчера было.
– Товарищ полковник, вчера командующий округом ПВО нанёс мне оскорбление и я вызывал его на дуэль.
– Ты соображаешь, что…?! – взвился замполит.
– Другого способа защитить свою честь у меня не было, – твёрдо ответил капитан, глядя в лицо командира полка, – вы же промолчали.
– Послушайте, – вдруг вмешался начмед, – а вы вчера хорошо себя чувствовали? Всё-таки усталость, ночь без сна…
– Нормально я себя чувствовал, – усмехнулся капитан. – И с головой у меня тоже все в порядке.
– Ладно, – поморщился командир полка, – идите пока. Мы подумаем, что с вами делать.
Капитан повернулся и пошёл к двери.
– Минуту! – остановил его молчавший до сих пор особист. – Не выходя из штаба, напишите рапорт о вчерашнем происшествии. На имя командира. Копию – мне.
На этом история командира аэродромной роты, вызвавшего на дуэль командующего, собственно, и заканчивается. Что стало с этим капитаном, за давностью лет я сказать не могу. Офицер штаба округа, от которого я услышал эту историю, говорил, что ротный всё-таки отлежал в госпитале, был признан вполне нормальным, вернулся дослуживать в свой полк, да так и уволился капитаном. Действительно, ведь в обато майорских должностей и так мало, а тут ещё дуэль…
Интересно другое. Рассказывают, что после этого случая, командующий в общении с подчинёнными стал гораздо сдержаннее, и до самого увольнения из армии на тот аэродром истребителей ПВО больше не приезжал. Ни разу.
В той степи глухой
Отслужившие свой срок РЛС не всегда сдают на металлолом. Иногда их отправляют «на расстрел» – используют на полигонах в качестве мишеней для стрельбы противорадиолокационными ракетами. Техническое состояние станции значения не имеет, лишь бы работал хоть один передатчик, чтобы головке самонаведения было за что зацепиться. Однажды я видел, как это выглядит на практике. Приемо-передающая кабина деловито и привычно крутится на лафете, все тихо-мирно. Вдруг что-то стремительно чиркает по небу и взрывается на бугре с такой силой, что здоровенные лопухи-антенны вместе с клёпаными хребтовыми балками разлетаются, кувыркаясь, как будто они сделаны не из стали и дюраля, а из картона. У меня потом целый день было плохое настроение…
Пришло время расставаться и с моей старушкой П-37. Станция выработала назначенный ресурс, выпила у личного состава не одно ведро крови, и в последнее время заставить её отработать полётную смену можно было только в результате вдумчивого двухчасового радиокамлания. А поскольку на полёты нужно было включаться часов в пять, регулярный утренний секс на матчасти приобретал особую остроту. И все равно, когда из отдела связи и РТО пришла команда отправить станцию на расстрел, я испытал чувство неловкости и стыда, как будто сдавал старика в богадельню. Шеф потом признался, что подумал то же самое…
На полигон нужно было везти только «машину №1», ту самую приёмо-передающую кабину, «машину №2», индикаторную, полигонщики надёжно спрятали в капонире и всегда использовали одну и ту же, менялись только ППК и комплект кабелей.