ередине фразы со стальным лязгом захлопывал рот.
Гаврилыч читал угрюмую дисциплину под названием «Инженерно-авиационное обеспечение боевой подготовки частей и подразделений ВВС». Особыми методическими изысками аудиторию он не баловал: перед началом лекции вывешивал в аудитории гигантский плакат и в течение двух часов аккуратно зачитывал его содержание. За всю лекцию Гаврилыч умудрялся ни разу не изменить интонацию, иногда казалось, что он даже не дышит. Кассеты с записью лекций Гаврилыча о мерах безопасности при работе на авиационной технике или, скажем, о классификации профилактических работ, смело можно было продавать в магазинах эзотерических товаров, выдавая за бурятское горловое пение. Спаренной лекции Гаврилыча не мог выдержать никто.
Для того чтобы понять, как выглядел Гаврилыч, проведём мысленный эксперимент. Представим себе композитора Шаинского. Теперь нальём ему два стакана и наденем папаху. Сумели представить? Вот и замечательно, это и есть Гаврилыч. Кстати, перед окончанием рабочего дня он, в отличие от большинства офицеров, не переодевался в «гражданку», считая, что дешевле носить спецодежду.
Стали вспоминать, кто видел Гаврилыча в пятницу последним. Выяснилось, что после окончания трудовой недели он собирался посетить любимое пивное заведение на Таганке.
– Нужно немедленно туда поехать! – оживился непьющий шеф, – может, его кто-нибудь из официанток там видел!
– Не выйдет – обломал шефа секретарь партбюро, – там одни автоматы. А из официанток там только уборщица, и та внятно только одну фразу произносит: «Мужчина, дозвольте пену схлебнуть!»
– Да? А вы откуда знаете? – с брезгливым удивлением обернулся к нему шеф.
– Ну… – замялся партайгеноссе, – Рассказывали…
Самое интересное, что сказал он чистую правду: две недели назад мы всем педагогическим коллективом посещали это заведение, но парторг был уже настолько погружён в себя, что о своих подвигах узнал от нас назавтра.
– Лучше давайте попробуем в больницы позвонить, в морги…– попытался он перевести стрелку.
– Жена его уже всё обзвонила – хмуро ответил шеф, – а вот куратору из КГБ позвонить придётся, всё-таки полковник пропал, двое суток – не шутки, попрошу потише!
После разговора с ГБ-шником настроение начальника кафедры окончательно испортилось. Казалось, от его замороженной физиономии, как от бака с жидким кислородом, отваливаются льдинки.
Поступим так… – начал шеф, как вдруг опять зазвонил телефон.
– Слушаю, полковник Захаров.… Это вы?!! Вы где? Как не знаете? Да? Так… Квартира пустая… Ясно.… Да, да.… Постойте, а номер, номер на аппарате есть? С которого вы звоните! Да? Ну так наденьте очки! Жду!
Мы затаили дыхание.
– Хорошо, записал. Ничего не предпринимайте, ждите!
Шеф положил трубку, обвёл нас диким взглядом и доложил:
– Это Гаврилыч. Говорит, проснулся в какой-то чужой квартире, как попал туда, не помнит, входная дверь заперта, хозяев нет, и формы его тоже нет! Придётся опять в Комитет звонить… – вздохнул он.
Через полчаса на КГБ-шной «мыльнице» в компании троих сотрудников «конторы» мы ехали по адресу, вычисленному по телефонному номеру. Сотрудники были профессионально хмурыми, в одинаковых костюмах и чрезвычайно туго завязанных галстуках. Галстуки, впрочем, были разные.
Искомая квартира оказалась в новостройках, где-то в Текстильщиках. Поднялись наверх, один из чекистов позвонил. За дверью завозились.
– Николай Гаврилович, это вы? – позвал шеф.
– Я, я-а-а-а! – завыло за дверью, – выпустите меня!
– Это он! – авторитетно подтвердил шеф. – А как же мы дверь откроем?
– Это как раз не проблема, товарищ полковник,– вежливо ответил один из чекистов и тряхнул «дипломатом», – откроем и закроем, дело нехитрое, но надо кого-то из ментов из отделения свидетелем взять, чтобы потом претензий не было.
Двое чекистов остались на лестнице, а мы с третьим поехали в отделение милиции.
Выслушав КГБ-шника дежурный по отделению милиции сказал:
– Без проблем, надо, так надо. Сейчас участкового вызовем, он с вами поедет, какой адрес?
Тот назвал адрес.
– Оп-паньки! Стаканчик красненького с вас, товарищи офицеры! – почему-то обрадовался дежурный и крикнул вглубь помещения:
– Мишаня! Приведи из обезьянника этого лже-Нерона!
Лязгнула дверь камеры, и здоровенный сержант вывел к нам тяжело похмельного мужичонку в расстёгнутой полковничьей форме.
– Вот, вчера в пивнухе патруль забрал, – объяснил дежурный, – наш постоянный клиент, только проспался. Из-за формы в «трезвяк» не отправили, сначала разобраться решили. Ну-ка, объясни, где ты форму взял, а?
– Ну, дык, эта…– засуетился мужичок, прикрывая ладонью выхлоп – в пятницу познакомились с одним, пивка попили, потом водочки, это уже у меня значить, он вырубился быстро, а я хотел корешкам ради смеха в форме показаться… а вы меня… того… забрали, значить, а он там остался…
– Что ж ты его одного в пустой квартире-то запер?
– Как одного?! Там ещё бутылка на кухне была…
«Москвич» и Гаврилыч
Гаврилыч купил машину. Машину он хотел давно, да только денег не было. На «Жигули», не говоря уже об иномарке, у него и сейчас бы не хватило, но помогла сестра жены. Она работала на АЗЛК и предложила Гаврилычу купить машину по заводской цене. Грех было отказаться.
Водительские права, как и у любого офицера, у Гаврилыча, конечно, были, лейтенантские ещё, а вот устойчивых навыков пилотирования не было, не приходилось ему водить машину много лет, да ещё в таком бешеном городе, как Москва. Поэтому он попросил коллег помочь ему правильно выбрать машину – дело-то ответственное – и отогнать её к дому, а там он уже сам потихонечку! С ними увязался и я, используя любой повод, чтобы сбежать со службы.
На заводской стоянке, увидев десятки новеньких разноцветных автомобилей, Гаврилыч мгновенно ощутил себя арабским шейхом, выбирающим очередной «Роллс-Ройс» и начал страшно ломаться. Он бессистемно бродил между рядами машин, постукивая по капотам и багажникам, как будто выбирал арбуз. Тогда мы решили упорядочить поиск.
– Гаврилыч, – сказали мы, – определись сначала с цветом, а потом уж мы выберем лучшую из тех, что есть.
Гаврилыч подумал и начал определяться. Ярко-оранжевые, нарядные «Москвичи» были с негодованием отвергнуты как «слишком кричащие», белые оказались маркими, а серые – тусклыми.
– Гаврилыч, – вновь сказали мы, – конечно, ты достоин чёрного, блестящего «Москвича», но их, к сожалению, так не красят.
После долгих и мучительных колебаний, ясное дело, остановились на зелёной машине, правда, это был какой-то хамский, ярко-зелёный цвет, а «Москвича» благородного, столь любимого военными цвета «хаки» на заводе тоже не оказалось.
Стали смотреть зелёные машины. Выглядели они как-то странно. У одной не было фар, у другой – аккумулятора, третья была поцарапана, у четвертой не закрывались дверцы. Стабильностью технологического процесса на заводе даже и не пахло. Каждая машина таила свои уникальные и загадочные дефекты. Наконец, после долгих, изнурительных поисков одну более-менее приличную машину нашли, но у неё не закрывался «бардачок». Дефект тут же поправил продавец: он подогрел крышку зажигалкой и ловко подогнул. Машина была куплена.
Следующие две недели Гаврилыч барражировал во дворах, боясь далеко отъезжать от дома, и учился выполнять «упражнение № 1» – заезжать в гараж, не касаясь зеркалами стенок.
К исходу третьей недели он перестал путать педали и принял безответственное решение приехать на службу своим ходом. Как ни странно, добрался он без приключений и, гордый, в конце рабочего дня пригласил нас осмотреть своего зелёного коня. Поскольку приехал Гаврилыч отнюдь не на «Порше» и презентации не намечалось, особого интереса народ не проявил, но, всё-таки положенные ритуальные телодвижения вокруг машины были выполнены, и офицеры с чувством выполненного долга потянулись обратно.
И тут Гаврилыч предложил подвезти желающих до метро. Я и ещё два слабоумных согласились.
Для того чтобы выехать на дорогу, нужно было сделать левый поворот через полосу встречного движения. Гаврилыч без происшествий вышел на исходный рубеж и стал ждать, когда тактическая обстановка позволит ему выполнить сложный и ответственный манёвр. Водитель вертел головой, как пилот фанерного По-2, опасающийся атаки «Мессеров», но удачный момент всё не представлялся. Если дорога была свободна слева, то по правой стороне обязательно кто-нибудь ехал; как только освобождалась правая сторона, возникал затор на левой. Наконец, Гаврилыч устал работать дальномером, приняв командирское решение, он нажал на газ и «Москвич» стал входить в вираж. Сразу же выяснилось, что решение было неверным, потому что слева от автобусной остановки отваливал «Икарус», а навстречу ему ехал грузовик. «Икарус», опасаясь, тарана, замигал фарами и трусливо прижался к обочине; водитель грузовика тоже решил не связываться и остановился. Наш «Москвич», распугав все остальные машины, победно окончил эволюцию и двинулся в сторону проспекта Вернадского. Мы вытерли предсмертный пот и уже ощутили себя в недрах прохладного и безопасного метро, как вдруг оказалось, что Гаврилыч забыл перестроиться, и свободу мы могли обрести только на следующей станции.
Вообще Гаврилыч был очень странным водителем: за руль он держался, как за горло классового врага, скорости переключал очень резко и жёстко, отчего наш автомобиль двигался судорожными прыжками, напоминая эпилептического кенгуру.
Мы уже были под самым светофором, когда на нём зажегся жёлтый сигнал. Дисциплинированный Гаврилыч с похвальной реакцией вогнал педаль тормоза до самого полика, и тут мы ощутили, что сзади на нас наползает громадная тень. Я оглянулся. Упираясь в асфальт всеми копытами, с визгом и шипением к нам подползал седельный тягач «Volvo», на трейлере которого раскачивалось что-то вроде экскаватора или автокрана.
Гаврилыч расклинился между рулём и педалями и перестал реагировать на окружающий мир. Хлопнула дверца кабины тягача.