Аспирин шипел, выделяя неприятные коричневые пузыри.
Припой не плавился.
Слегка удивлённый Андрей Андреич в третий раз сказал: «Угу, так…» (как настоящий дайвер, он был сдержан в эмоциях), убрал 40-ваттный паяльник и достал 100-ваттный.
Припой не плавился.
Андрей Андреич задумчиво хрюкнул ещё раз, потом просветлел ликом и куда-то ушёл. Через четверть часа он вернулся, неся в руке чудовищный инструмент, которым, пожалуй, можно было паять двутавры и швеллера. Тщательно осмотрев медное, зазубренное жало, он отважно всадил вилку паяльника в розетку. Неоновые лампы в лаборатории испуганно мигнули, а трёхкиловаттная помеховая станция массой в тонну подавилась электричеством.
Паяльник, зловеще потрескивая, грелся долго, очень долго…
Наконец Андрей Андреич решил проверить его готовность, плюнув на жало. Попал со второго раза, причём второй, прицельный плевок испарился ещё в воздухе.
Андрей Андреич зажал ручку паяльника в кулаке и надавил на пруток.
Припой не плавился.
Тогда Андрей Андреич скупо выразил эмоции одним словом: «Бляа-а-а!», трясущимися руками открыл сейф и вытащил оттуда пузырёк с жидкостью ядовито-жёлтого цвета. Жидкость физиологично пенилась.
Андрей Андреич вылил немного жидкости в блюдце и отважно погрузил в него жало паяльника. Раздалось зловонное шипение, по медному жалу пошли черные разводы.
Припой не плавился, однако сорвавшееся жало непринуждённо прожгло деревянную подставку паяльника и на сантиметр – крышку стола.
– Нихрена ж себе выжигалка… – пробормотал Андрей Андреич, потрясённо глядя на дыру. Вилка паяльника изрядно разогрелась, и вытаскивать из розетки её пришлось пассатижами.
Андрей Андреич, не отрываясь, смотрел на мирно лежащий пруток припоя, как на загадочный артефакт внеземной цивилизации. Глаза его быстро заволакивало туманом, уши конвульсивно подёргивались.
– Закурить дайте… – хрипло попросил некурящий Андрей Андреич и машинально прикурил от ещё раскалённого паяльника.
– Ещё четверть часа, и крыша съедет, – деловито сказал подполковник С*, что-то у него в лице этакое появилось, я вижу…
– И опять лаборатория без мастера останется! – возмутился я, – прекращай вивисекцию!
Ладно, – вздохнул С*, – что мы, фашисты, что ли?
В мастерской Андрей Андреич обречённо плюхнулся на стул, не обращая на нас никакого внимания. Он смотрел только на припой.
Внезапно он поднял взгляд и прямо перед собой на полке увидел обрубок силового кабеля с толстыми алюминиевыми жилами, из которого подполковник С*, собственно, и добыл пруток «припоя».
Ихтиандр Андрей Андреич и субботник
– Ихтиандр, сын мой, – сказал я, – ты знаешь, какой завтра день?
– Хороший! – ответил Ихтиандр, – суббота!
– Ты что же, – с морозцем в голосе спросил я, – чтишь день субботний?!
– Чтю, то есть чту, – не стал отрекаться Ихтиандр.
– Так может, ты тайно посещаешь синагогу? – подавив смешок, процитировал я.
– Не-е-е, ни разу не был, у меня завтра айс-дайв… Пока лёд не сошёл. А где в Москве синагога? – внезапно заинтересовался Ихтиандр
– Неважно! – строго сказал я, – не отвлекайся. Попробуем ещё раз. Чем советские люди ознамено… ознаменовыва… тьфу, бля! отмечают день рождения Ленина?
– А-а-а, субботником… – догадался Ихтиандр. Интерес в его глазах потух.
– Правильно, субботником! Всесоюзным, Ленинским, коммунистическим. А теперь, подумай и скажи, у тебя есть хоть одна причина на него не пойти?
– Ну… Может, я не коммунист? А он коммунистический.
– Но ты ведь мечтаешь стать коммунистом? Или не мечтаешь? А?
– Мечтаю! – честным голосом заверил меня Ихтиандр. – Ещё как.
– Вот это правильно. Поэтому завтра в 8.30 ты на кафедре. Форма одежды – рабочая. Вопросы?
– А я на дайв успею?
– Ну, если в результате могучего трудового порыва масс лёд не растает…
Следующим утром профессорско-преподавательский состав кафедры дисциплинированно топтался у входа в институт, демонстрируя богатейшую коллекцию лётно-технической, полевой, а также повседневной формы одежды, приговорённой к казни через хозработы. Бушлаты, комбинезоны и «берцы» смело сочетались с кепками, фетровыми шляпами и вязаными лыжными шапочками.
Начальник кафедры по традиции отрабатывал субботник в своём кабинете, но иногда, наплевав на дела, присоединялся к широким преподавательским массам, надевая по этому случаю галифе и чудовищно раздолбанные юфтевые сапоги. В организацию субботника шеф никогда не вмешивался, с видимым удовольствием свалив это дело на парторга. Собственно, организовывать ничего было и не нужно – ритуал праздника Коммунистического труда давно сложился и окреп.
Получив растрёпанные метлы, грабли и лопаты на неструганных рукоятках, преподаватели под истошные музыкальные вопли динамиков-колокольчиков расходились по рабочим местам. Места всегда были одни и те же. Нам был отведён большой газон перед фасадом правого крыла института.
В Прибалтике я видел, как крестьяне каждой весной собирали на своих полях камни, всплывающие из земли. Эти камни в незапамятные времена вдавил в землю ледник, и на каждом эстонском поле стояла внушительная пирамидка.
На нашем газоне из-под земли ежегодно всплывали чудовищно искорёженные остатки разнообразных стройматериалов. Разглядывая завязанные в сложные узлы арматурины с насаженными на них шашлычными кусками бетона, я всегда поражался созидательной мощи советского человека, строителя и творца.
Во время субботника полагались два обхода территории. Первый совершал парторг института, доцент с кафедры термеха, милейший человек, начисто лишённый скверных привычек вождей районного уровня, а второй обход, точнее, объезд – делал секретарь Гагаринского райкома КПСС, но он обычно ездил после обеда и с народом не мог общаться по чисто техническим причинам.
Дело в том, что после первого обхода, часов в 11, трудовой энтузиазм студенческих и преподавательских масс начинал плавно спадать, и эти массы приступали к самому приятному элементу субботника – употреблению на природе.
Образовывались творческие учебно-методические группы, в которых определялось, чего и сколько. Молодёжь, руководствуясь критерием «стоимость – эффективность» тяготела к креплёным напиткам, преподаватели постарше, подорвавшие здоровье на службе Родине, склонялись к диетической очищенной.
От нашей кафедры в магазин всегда ходил Оружейник Просперо.
Оружейнику Просперо было, наверное, к восьмидесяти, с незапамятных лет он заведовал на кафедре комнатой хранения оружия. Две недели в году он выдавал на занятия учебные пистолеты и автоматы, а всё остальное время мирно дремал у себя в каптёрке или осуществлял ликёро-водочное обеспечение кафедральных мероприятий. В принципе, его должность можно было и сократить, но начальству было жалко увольнять старика, а он, понимая это, в меру своих невеликих сил старался быть полезным.
Получив боевую задачу, Оружейник Просперо никогда не торопился. Нацепив очки, он обзванивал все ближайшие винные магазины, телефоны которых у него висели рядом с памяткой действий по тревоге, и уточнял ассортимент.
Так же как старейший член Государственной Думы открывает её первое заседание, Оружейник Просперо всегда произносил первый тост. Приняв положенный стакан, дед отправлялся дремать в каптёрку, а потом забирал бутылки.
Передавая Оружейнику Просперо деньги, парторг спросил:
– Николай Иваныч, а Ихтиандра в долю брать будем? Не знаешь, он пьёт?
– Ихтиандр-то? – переспросил дед, – а как же. Пьёт. Обязательно пьёт. Блюёт только сразу, а так – пьё-ё-ё-ёт…
Ихтиандр Андрей Андреич и танк
– Ихтиандр, сын мой, – сказал полковник М*, – отгребись от меня! Прощу тебя как офицер, как коммунист и как человек. Мне на занятия скоро!
– Ну, товарищ полковник, – заныл Ихтиандр, – ну давайте его поднимем!
– Кого – его?! – подозрительно спросил М*, парторг кафедры и по совместительству шеф ДОСААФ.
– А танк! – пояснил Ихтиандр. – Большой, немецкий, может быть, даже «Тигр»! У нас в одном месте дайв был, так я об его пушку башкой ёб… ну, то есть задел…
– Так, понятно, башкой, значит… Это многое объясняет. А зачем нам «Тигр»?
– Как зачем?! Ни у кого нет, а у нас – есть! Наша ДОСААФ сразу на всю страну прогремит! Подняли ведь!
– С тобой, вообще-то реально не прогреметь, а загреметь! И как ты его поднимать собираешься?
– А нам войсковая часть технику даст!
– Какая часть?
– Ближайшая!
– А если там никакой части вовсе нет?
– В Советском Союзе войсковые части есть везде! – с неподдельной гордостью за родную армию провозгласил Ихтиандр.
– А с чего это они нам технику дадут?
– А мы письмо напишем!
– Им?
– Зачем им? Министру обороны! Он команду даст.
– Так… Ещё и письмо Министру обороны… Слушай, сын мой, а самолёта затопленного у тебя нет? Понимаешь, танки нам как-то не по профилю. Всё-таки кафедра у нас авиационная. Вот если бы самолёт… С ним бы гораздо проще было…
– Самолёта нету, – расстроился Ихтиандр, – а почему с самолётом проще?
– А потому что мы бы его подняли, и сразу на нём в Москву улетели, – разъяснил полковник М*. Он начинал службу военным переводчиком в странах, вставших на некапиталистический путь развития, поэтому при общении с идиотами имел неисчерпаемый запас спокойствия.
– Эх, была-не была, вам – скажу! – ударил виртуальной шапкой о паркет Ихтиандр. – Тогда давайте баржу поднимем!
– Какую ещё баржу?
– С водкой! Её немцы потопили, но водка цела, горлышки у бутылок ещё такие длинные, сургучом залиты! – вдохновенно затирал Ихтиандр.
Полковник М* нахмурился. Со вчерашнего вечера, точнее, с сегодняшнего утра он испытывал к слову «водка» отвращение.
– Да ты что?! Телевизор не смотришь? У нас сейчас норма жизни что? – тоном отпетого ханжи спросил М*, тактично гася выхлоп ладонью, – Трезвость! А ты – баржу с водкой!!! Иди, работай! Но как самолёт найдёшь – сразу ко мне.