И вот, через неделю, когда злость потихоньку начала смываться удивительно чистыми водами Большого Иргиза и растворяться в продукции единственного в городе гастронома, а учебный процесс, покачиваясь на стыках расписания, набрал ход, это чмо прибыло меня инспектировать.
Не отклоняясь ни на шаг от протоптанной им же самим тропы, Т* тоже приехал в Сызрань и просидел на аэродроме целый день, ожидая попутного вертолёта. К нам он прибыл уже в сумерках, когда длинный июльский день клонился к вечеру, стаи вертолётов слетались с учебных площадок на точку, а личный состав, не снимая лётно-технического обмундирования, торопился на дачные участки – поливать помидоры.
Т* долго блуждал по гарнизону в поисках казармы студентов и, наконец, наткнулся на дежурного по полку, который и послал за мной посыльного.
Итак, он сидел в ротной канцелярии как школьник, аккуратно сложив руки с короткими, розовыми пальчиками, и безмятежно улыбался. А мне хотелось его удавить.
– Надо на аэродром сходить, – взял быка за рога Т*.
– Так вы же только оттуда! – не отступил я.
– А я там чемодан оставил, – атаковал Т*.
– Ну так сейчас дневального пошлём! Где оставили-то? – ушёл в глухую защиту я.
– Да на КП полка.
– А где именно на КП?
– Не помню…
Господа, я убит…
Оказалось, что Т*, выбравшись из вертолёта, не придумал ничего лучшего, как занести свои вещи на КП и оставить их у какого-то солдата. Солдат, привыкший к училищным полковникам-преподавателям, решил, что, наверное, так и задумано, поэтому после окончания полётов спокойно запер комнату и растворился в сумерках заволжских степей. Когда Т* вернулся на КП, его ждал небольшой сюрприз в виде ряда запертых дверей с однообразными надписями «Боевой пост №…». В каком именно БП Т* оставил свои вещи, он не знал, потому что тогда дверь была распахнута, а прикрыть её и взглянуть на табличку Т*, ясное дело, не догадался.
Дежурный по КП, прапорщик, оторвавшись от растрёпанного сборника кроссвордов, долго силился понять, чего от него хотят, о каком чемодане идёт речь, и почему товарищ полковник не оставил этот чемодан у него, дежурного.
В конце концов, отчаявшись понять внутреннюю логику событий, дежурный сообщил, что ключей от БП у него всё равно нет, и нужно ждать до завтра.
Мы вышли на улицу. Т* был безутешен. Казалось, он навсегда простился с последними на планете полотенцем, зубной щёткой и мылом.
В город нужно было возвращаться кружным путём, но мудрейший из мудрых решил упростить себе задачу, срезав изрядный угол по лётному полю.
– Товарищ полковник, – крикнул я ему в спину, – надо в обход, стоянки уже под охраной! Но храбрейший из отважных, не оборачиваясь, только махнул рукой: – Да мы по краешку!
Во мне насмерть сцепились страх быть застреленным и желание осиротеть без любимого начальника, поэтому я потихоньку пошёл за ним, готовый в любую минуту прыгнуть в кусты. Как и следовало ожидать, Т* немедленно вынесло на часового, который оказался его духовным братом. Злостно нарушая обязанности часового, он вступил с Т* в пререкания, а потом, когда рыбак нашёл рыбака, закинув автомат на плечо, повёл вдоль границы поста на какую-то заросшую тропу самоходчиков, которая, попетляв между ангарами, неожиданно вывела нас в город.
В гостинице нас уже ждали Вадик и Игорь.
В нашу контору нередко заносило офицеров самых причудливых специальностей. Были у нас военные переводчики, тыловики, артиллеристы, был даже капитан, бывший начальник клуба, прославивший своё имя тем, что на утреннем построении отловил и поставил в строй студентов солдата-сантехника, узбека, который на своё горе проходил мимо.
Вадик до нас служил то ли в диверсионном, то ли, наоборот, в противодиверсионном подразделении боевых пловцов, успел помотаться по горячим точкам, нажил старлеевские звёздочки, коллекцию впечатляющих шрамов и заключение ВВК «Годен к нестроевой». Был он до невозможности крут, плавал стремительно и бесшумно, в самую июльскую жарищу ходил в рубашке с длинным рукавом и шитой фуражке с красным околышем, и на фоне затрапезной авиационной братии выглядел как холёный, блещущий лаком «Мерседес» на стоянке такси у Казанского вокзала.
Игорь, напротив, был нормальным авиационным инженером, которому судьба прямо перед командировкой нанесла бесчестный удар, наградив аллергией на спиртные напитки. Стоило ему выпить хотя бы стакан пива, как на коже мгновенно вспухали рубцы, как от удара хлыстом. Командировка, которую каждый уважающий себя преподаватель ждёт весь учебный год, была совершенно испорчена.
Понятно, что вывод из строя проверяющего я поручил Вадику, на Игоря легла организация учебного процесса, а за собой я, как положено, оставил общее руководство.
Вадик и Игорь жили в одном номере, а я как начальник, один занимал двухместный номер, который мы попеременно использовали как распивочную и канцелярию.
Увидев накрытый стол, Т* испугался:
– А никто не узнает?
– Мы никому не скажем! – успокоил его я, и Вадик взялся за дело.
Через полчаса проверяющий был готов. Он плакал крупными, детскими слезами и заплетающимся языком умолял нас: «Ну, а т-теперь, ещё раз! За нежность!»
Чтобы закрепить достигнутый эффект, Вадик извлёк Т* из-за стола и, прихватив бутылку и стаканы, повёл его играть в бильярд. Напротив нашего номера была бильярдная, где каждый вечер угрюмо стучали шарами сине-фиолетовые начвещ и начпрод, проигрывая друг другу рыбные консервы, бязь и ношеное лётно-техническое обмундирование.
Я убрал со стола, принял доклад по отбою и стал ждать. Через час тело полковника Т* было внесено в номер и отгоризонтировано на свободной койке.
Внезапно тело открыло глаза, сфокусировало их на потолке и загробным голосом вопросило:
– Что это там?
– Где там?!
– На потолке… – слабо махнуло рукой тело.
– А-а-а… комары.
– А почему? – не унимался проверяющий.
– Река рядом, вот и летят на свет,– пояснил я.
– А перебить?
– Всех не перебьёшь, да и потолок высокий.
– Я тебя ща научу – ясным голосом сказал Т*.
Он схватил свою подушку за уши и внезапно, резким и сильным движением метнул в потолок. Раздался бесшумный взрыв, свет померк в облаках старой побелки, а когда воздух очистился, я увидел, что наше горе-злосчастье, перемазанное побелкой, сладко спит, обнимая осквернённую подушку.
Следующим утром Вадик пробежал свои обычные три километра, принял холодный душ и прибыл ко мне за указаниями на день, источая флюиды свежести, здоровья и служебного рвения. Флюиды служебного рвения у меня почему-то всегда ассоциировались с запахом крепкого одеколона.
Полковник Т* являл собой вопиющую картину утренних похмельных мук. Весь крупно пожёванный, с синеватой физиономией, он был похож на старые джинсы, которые достали из стиральной машины.
– Товарищ полковник, – начал я провоцировать, – в гарнизон пойдём или сначала пивка?
– Т* издал жалобный и неразборчивый стон, но Вадик всё понял правильно.
Через четверть часа мы двигались в сторону ближайшей пивнушки, причём Т* смахивал на покойника, ожившего по воле чёрного мага.
Тепловатое пиво поверх «вчерашнего», подобно глубинной бомбе, мягко взорвалось в желудке несчастного, и он мягко осел на руки Вадика, не забыв, однако, предупредить, что жена велела привезти ему фрукты.
Остаток для ушёл на поиски чемодана полковника Т*, приобретение билета на поезд со славным номером 666, а также закупку и упаковку в ящики фруктов, которым на долгом пути до Москвы ещё предстояло превратиться в смердящий джем.
Вечером так и не очухавшийся Т* был загружен в поезд, а осенью, когда я вернулся из отпуска, Т* на кафедре уже не было – куда-то перевёлся.
***
Прошло почти десять лет, я успел уйти из армии и занимался совершенно другими делами, как вдруг у меня зазвонил телефон.
– Это полковник Т* говорит! Ты чем сейчас занят?
– А что? – осторожно спросил я, – я вообще-то давно на дембеле, а вы?
– Ну, совершенно верно! – раздался до боли знакомый голос, – я сейчас в одной коммерческой фирме зам директора по безопасности, давай ко мне работать!
– Спасибо за доверие, – ошеломлённо пробормотал я и положил трубку.
Педагогическая поэмка
(тетрадь, забытая в самолёте)
25 июня. Проводил собрание студентов, отъезжающих на сборы. По списку – 104 человека. Пришли все, причём, трое сверх комплекта привели девушек, а студент Вайсброт прибыл с мамой. Девушки хорошенькие, у нас такие не водятся, наверное, сманили из соседней академии Народного хозяйства. Описывать маму студента Вайсброта не поднимается рука. Девушек прогнал, мамаша Вайсброт, ясное дело, осталась.
Рассказывал о сборах, много пугал. Испугалась только мадам Вайсброт, собирается ехать в войска вместе с ребёнком. С трудом пресёк.
– Та-а-к.… От кого опять лепесток на всю аудиторию?! Студент Ткаченко, встать! Почему – «Не могу»? Что – «Стул падает»? Держите его, чтобы не падал! Кто сказал: «А у него жидкий?!»
Так, граждане и старушки, за употребление в войсках буду карать по всей строгости.
А не волнует.
Не влияет.
И пиво тоже.
Ещё вопросы? Свободны.
30 июня. Построение на вокзале. Ефрейторский зазор – 2 часа до отхода поезда. Проверял документы. Ясное дело, двое забыли дома приписные свидетельства, а один – паспорт. Старый подполковник – предусмотрительный подполковник! Ну, чего глазами хлопаем? Такси в зубы – и поросячьим галопом вперёд за документами. Может, успеете.
Не прибыл студент Вайсброт. Позвонил ему по сотовому, оказалось, он перепутал вокзал и уже час с мамой ждёт нас на Казанском.
С нами едут два абсолютно одинаковых корейца Ро и Ли. Как же мы будем их различать? Придётся бирковать. Интересно, а есть корейская фамилия Пи?
Бомжи попытались украсть рюкзак. Рюкзак отняли. Выяснилось, что в этом рюкзаке была водка. Вот это чутье! Бомжей бить не стали – у всех чистая обувь и хорошее настроение.